Научное, академическое издание сочинений Лунина осложняется их чрезвычайным своеобразием, предельной неакадемичностью.
В этом убеждает едва ли не каждая попытка необходимых для такого издания изучений и определений. Сравнительно простой представляется, например, проблема датировки: сибирские труды Лунина создавались между 1836 и 1841 гг., и естественным кажется соотнести их с одновременными историко-литературными событиями: это последние годы Пушкина, период лучших стихотворных и прозаических сочинений Лермонтова, время работы Гоголя над первым томом «Мертвых душ»; это годы внешней стабилизации николаевского режима; время, следующее за прогремевшей публикацией «Философического письма» Чаадаева и отраженное в книге маркиза де Кюстина «Россия в 1839-м году»; наконец, это эпоха первых «ошибок» западников и славянофилов, когда все громче звучат голоса Станкевича, Белинского, Герцена, Грановского, Аксаковых, Хомякова.
Историко-политические сочинения Лунина сами по себе — отклик на современное состояние его страны; но при всем том синхронность лунинских трудов и многих перечисленных событий в значительной степени иллюзорна. То, что представлялось столь важным в Петербурге и Москве, часто и не достигало Восточной Сибири или попадало туда с большим опозданием и преображением. Огромные расстояния, разделявшие ссыльно-каторжный мир Прибайкалья и Европейскую Россию, искусственные преграды, воздвигнутые правительственным надзором,— все это порождало причудливую, трагическую ситуацию, когда тысячеверстные расстояния определяли многолетние опоздания, когда мысль и слово сосланных декабристов, несомненно принадлежавшие русской культуре, были от нее отъединены.
Случалось, история ставила своеобразные эксперименты, вроде перемещений ряда осужденных декабристов из Сибири на Кавказ. При этом оказывалось, что «сибиряки» сохранили взгляд на вещи, который в центре страны немало изменился после 14 декабря,— и поэтому первые встречи немолодых декабристов с новой российской молодежью (Лермонтов и др.) были непросты. Хотя постоянно происходило взаимное обогащение, неминуемое сближение лучших представителей старой и новой генерации, однако молодые казались часто более усталыми, печальными, «старыми», нежели декабристы, сохранившие запас юношеского идеализма.
// С 301
Лунин не попал в число переведенных на Кавказ, но судьба его товарищей оттеняет ту относительность хронологической одновременности, о которой идет речь. 1836—1841 гг. на «сибирских часах» — время, лишь отчасти совпадающее со всероссийским календарем. Еще одно подтверждение тому — узкое, сибирское распространение лунинских сочинений. Замечательные произведения, создававшиеся для читателей 1840-х годов,— достигают адресата в изданиях Вольной печати Герцена только двадцать лет спустя, в иную истерическую эпоху.
Начав с датировки, мы попали в сложнейшее переплетение эпох, от последних лет XVIII до 60-х годов XIX-го столетия.
Еще труднее жанровые характеристики.
Традиционно литературная форма «писем», наблюдаемое в разных лунинских трудах смешение жанров — политического трактата, исторического исследования, мемуарных и дневниковых записей, религиозно-философских эссе — все эти определения смещаются, отступают перед внелитературными обстоятельствами. Ведь лунинское творчество — это смелый революционный акт, открытое политическое выступление уже осужденного человека. «В России два проводника,— записывает декабрист,— язык до Киева, а перо до Шлиссельбурга». Тот же, кто продолжает писать и в заточении, должен быть готов к новым наказаниям вплоть до лишения жизни. Поэтому в привычные литературоведческие оценки вторгаются необычные «жанровые уточнения»: необходимость сопоставления лунинских сочинений с агитационными листками, вольными прокламациями, потаенной словесностью. Обычные изыскания о соотношении личности, биографии автора и содержания его работ здесь определяются тем, что лунинские труды не только творческое действие, но важнейший внелитературный факт биографии, «характеристический поступок», ярчайшее выявление оригинальной, активной, одаренной личности.
Поэтому анализ, комментирование лунинских трудов требует большего, чем в других случаях, сопоставления изучаемых текстов и авторской биографии; понимания того, насколько органично спаяны лунинские работы с его жизнью. Работы, оплаченные жизнью.