13 сентября.

Генрих все эти дни прожил в Москве. У него в Замоскворечье семья. Только сегодня он уезжает в Петербург к Эрне.

Он отдохнул, пополнел и окреп. Глаза у него блестят и уже нет вялых слов. Я давно не видел его.

Мы сидим с ним в трактире. Здесь когда-то бывал с нами Ваня. Генрих ест и в промежутках между едой говорит:

-- Читали, Жорж, что в "Революционных Известиях" пишут?

-- О чем?

-- Да о генерал-губернаторе.

-- Нет, не читал.

Он возмущен и говорит горячо:

-- Пишут о значении не только для Москвы, но и для всей России. Я согласен: этот акт -- перелом. Теперь увидят, как мы сильны, поймут, что партия победит, не может не победить.

Он вынимает тонкий листок печатной бумаги.

-- Вот, Жорж, прочтите.

Мне скучно слушать его, скучно читать. Я отстраняю бумагу рукой. Я говорю с неохотой:

-- Спрячьте. Не стоит.

-- Что вы? Как же не стоит? Ведь для этого вся работа.

-- То есть, чья же работа?

-- Наша работа, конечно.

-- Для газетной статьи?

-- Вы смеетесь ... Печатное слово необходимо. Нужна пропаганда террора. Пусть массы поймут, пусть идея борьбы проникнет в деревню. Разве не так?

Мне скучно. Я говорю:

-- Бросим об этом. Слушайте, Генрих, вы ведь, любите Эрну? ..

Он роняет ложку в тарелку и густо краснеет. Потом дрогнувшим голосом говорит:

-- Откуда вы знаете?

-- Знаю.

Он в смущеньи умолк.

-- Ну, так берегите ее... И желаю вам счастья.

Он встает, долго ходит по грязному кабинету. Наконец, говорит тихо:

-- Жорж, я вам верю. Скажите мне правду.

-- Что вам сказать?

-- А вы не любите Эрну?

Мне смешно его хмурое, в красных пятнах, лицо. Я громко смеюсь.

-- Я? Люблю Эрну? Что вы? Бог с вами.

И никогда .. . никогда не любили?

Я говорю раздельно и ясно:

-- Нет. Не любил.

Его лицо расцветает счастливой улыбкой. Он приветливо жмет мне руку.

-- Ну, еду. Прощайте.

Он быстро уходит. Я долго сижу один за грязным столом, между грязными тарелками. И вдруг безудержно смешно: я люблю, она любит, он любит ... Что за скучная песня.