Сохранившиеся образцы искусства и литературы античности, её философии, предметов быта сначала изумили Европу, возросшую Ренессансом на почве, удобренной этими образцами. Затем (и чем ближе к нашему времени, тем чаще) стали звучать голоса скептиков: мол, вся эта так называемая античная культура придумана творцами средневековья, которые таким образом старались придать своим творениям авторитет старины. Одним из первых высокообразованных скептиков, обладавших огромной силой убеждения, был почётный член АН СССР, в прошлой жизни (кстати, весьма продолжительной) народоволец, участник покушения на Александра II Николай Морозов. Ближе к нашему времени сомневаться в достижениях античности стало «научной» модой. Отдельные громкие голоса стали сливаться в хор. Как-то, листая подшивки популярных советских журналов 70 - 80 годов, я заметил зычного солиста, некоего профессора Постникова. Энергичный последователь почётного академика то здесь то там не упускал случая внушить читателям, что «вся так называемая «античная» литература написана в средние века, и древняя история Греции и Рима - величайшая мистификация средневековых литераторов».
Профессор, доктор математических(!?) наук, в подтверждение своих взглядов, ссылается на отсутствие в современных библиотеках античной книги, подлинника. По его мнению, даже если таковая существовала, пережить полтора-два тысячелетия (до появления в Европе бумаги и станка Гутенберга) ни папирусный свиток, ни пергаментный кодекс не смогли бы из-за непрекращающихся войн, бытовых пожаров, гнили, грызунов, человеческого небрежения. Такая книга не могла «надеяться», уверен Постников, на спасительную переписку: в монастырях на творения язычников смотрели с неприязнью и страхом. Египетский папирус на севере был в цене из-за дальности доставки и «мусульманского барьера». Свой пергамент, понятно, - баснословно дорог; его едва хватало, чтобы донести до верующих и сохранить для потомства Слово Божье. Пока Европа не получила дешёвый письменный материал, не могла в её странах существовать непрерывная письменная традиция. Следовательно, литературный язык (латынь в западной части христианского мира и новогреческий - на востоке) находился в зачаточном состоянии, бессильном передать сложное философское понятие. Истинные литература и наука только-только стали зарождаться, когда наладилось производство европейской бумаги, завезённой арабскими купцами из Китая, и получили развитие с книгопечатаньем. Тогда, начиная с XV века, и были якобы разработаны классическая латынь и древнегреческий, написаны на них все дохристианские сочинения. Да, вынужден согласиться профессор, энергичные сочинители нового времени имели под рукой обрывки каких-то примитивных творений, отдельные мысли глубокой древности, освящённые временем, невнятно повторяемые богословами. До них дошли легендарные имена (вроде нашего вещего Баяна): Гомер, Платон, Аристотель, Евклид, Гесиод, Тацит, Лукреций Кар, Овидий. На эти имена и на многие другие, известные нам из школьных учебников, и «навесили» средневековые мистификаторы всю так называемую античность. Повторяю, так утверждает Постников.
Правда, профессор умалчивает о находках древних манускриптов в арабском мире с параллельными текстами названных и оставленных нами под рубрикой «и другие» авторов. Никак не объясняет он тот очевидный факт, что организационно невозможно существование в течение веков слаженного, разбросанного от бывшей восточной границы эллинистических государств (то есть от Инда и Средней Азии) до Гибралтара и Альбиона разноязычной компании изготовителей подделок. Кто им руководил? Из какого центра? Последуем за нашим гидом, по совместительству учёным математиком.
Для чего же и кому понадобилась вся эта грандиозная мистификация, включившая в себя «Илиаду», «Апологию Сократа», «Метафизику», «Начала», «Труды и дни», «Анналы», «О природе вещей», «Науку о любви» (произведения перечислены в том порядке, что и их авторы выше)? По Плотникову, ранние гуманисты, то ли опасаясь гнева церкви, неизбежного при появлении еретических сочинений, находчиво кивали в сторону почивших, то ли, не надеясь на собственный авторитет, прикрывались авторитетом чужим, ибо нет пророка в своём отечестве. Вроде бы логично. История литературы и науки знает немало подобных примеров. Отдельные авторы древности не избежали подделок под них, но существует тонкий механизм разоблачений имитаций.
Теперь поговорим о бумаге. Да, бумага - мощный движитель духовного прогресса. Однако Новгородской республике поголовную грамотность обеспечила обыкновенная береста, в то время как в «бумажном» Китае читали и писали немногие, а уделом простонародья было невежество. Поражает обилие и богатство библиотек в городах древнего мира, когда нигде не было ни клочка китайской бумаги. В Поднебесной ей предшествовали дощечки из бамбука (под тушь). Греки и римляне для черновиков и упражнений для письма использовали вощёные (под заостренный стилус) древесные пластины, а книги в виде свитков и сшитых стопкой листов изготавливали чаще всего из египетского папируса. Он был самым дешвым из писчих материалов в эпоху эллинизма и Рима. На нём писали каламусом, обмакивая тростинку в чернила. Так же на безумно дорогом пергаменте. Книги из телячьей кожи предназначались «вечности». Лишь очень состоятельные люди могли их приобретать.
Есть сведения о 28 книгохранилищах столицы средиземноморской империи. Птолемеи владели почти миллионом рукописей. С Александрией Египетской соперничали мусейоны Антиохии, Сиракуз, Эфеса - государственные и полисные собрания манускриптов. Получили известность во всём античном мире частные библиотеки Пифагора в Самосее, Платона и Аристотеля в Афинах - при Академии и Ликее. Перечисленные собрания укомплектовывались папирусными свитками, хранившимися на ячеистых стеллажах в кожаных и лубяных футлярах; для «собраний сочинений» были отведены бадейки. Ни один из тех свитков не дошёл до наших дней.
Так, возможно, математик Плотников, его предшественники и последователи правы, подозревая учёных средневековья в лукавом творчестве от чужого имени? Ответ даёт папирус с текстом «Афинской политии» Аристотеля, найденный в Египте ещё в позапрошлом веке. Позже обнаружили тысячи фрагментов эпоса, произведений поэтов, философов, драматургов дохристианских веков. Значит, уважаемый профессор, всё-таки рукописи не горят? И, как сказал автор «Историады», щадит их плесень, не грызут их мыши, и небреженье свитку не грозит. Кто чистый лист чернилами испишет, того бессмертьем Кронос наградит. В благоприятных условиях, подтверждают находки, египетская бумага может сохраняться бесконечно долго.
В Европе таких условий не было. Впрочем, не было и папируса. Когда распалась единая империя, он стал заморским. А из-за моря, где телушка-полушка, вести «импорт» приходится через таможни или контрабандой. Но были телята. На них обратил внимание ещё пергамский царь-библиофил из рода Аттала, вынужденный перейти на дорогой писчий материал, когда Птолемеи, опасаясь, что библиотека Пергама затмит книгохранилище Александрии, запретили вывоз папируса из мест его произрастания. Марк Антоний в 31 году до нашей эры подарил библиотеку Атталидов Клеопатре, а последняя царица Египта передала её Александрийскому Мусейону. С тех пор пергамент стал достоянием всего Средиземноморья. Уже в библиотеке на форуме Траяна кодексы, сшитые из пергаментных листов, наподобие современных нам книг, занимают заметное место среди папирусных свитков.
Самому старому из сохранившихся до наших дней пергамент-ному кодексу около полутора тысяч лет. Он изготовлен в одной из первых мастерских Европы, в так называемом скриптории. Эта и другие, позднее изготовленные книги, - богословские сочинения (опять же «вода на мельницу» Плотникова и ему подобных). Живучесть их в том, что они не горели на кострах религиозных фанатиков. Их не прятали от глаз приходского священника или благочестивого соседа в сыром чулане с мышами. Их приобретали открыто и открыто переписывали. И они были доступны пониманию тогдашнего читателя, так как воспринимались чувствами. Чтение же Платона, например, требовало высокой образованности, свободного от всякой догмы мышления и радостного восприятия жизни, свойственного античному обществу. Более того, интерес к дохристианским авторам считался не только греховным и вредным, но и бесполезным. «К чему вся эта нищета мирских знаний, которые способны скорее развратить нас, нежели поставить на путь истины?» - вопрошал один христолюбивый книжник у папы Григория I. Следовательно, малый спрос на язычников определял мизерность «тиражей» античных авторов. Но спрос, как мы увидим ниже, был.
Казалось, на некрополе человеческого духа навсегда остались все те, кто создал яркую, многожанровую литературу, воспевающую человека и антропоморфных божеств, кто измерил Землю, познал психику человека, догадался о существовании атомов и задумался над паровой машиной ещё до Эры Христа. Неужели эхо их голосов заглохло в монотонном бормотании жрецов новой религии над текстами священных книг из пещер Мёртвого моря? К удаче всех, тосковавших по античности без отрицания нового бога, самые ревностные христианские писатели не смогли умолчать об античной литературе. Ведь, чтобы спорить с оппонентами, необходимо их цитировать. Притом, древние тексты как нельзя лучше подходили для заделывания прорех в весьма туманном и путанном новом учении. Ловко жонглируя словами и фразами, фрагментами, даже целыми сочинениям (как в случае с Платоном и Аристотелем) дохристианских авторов, можно было приспособить самого закоренелого язычника в свидетели или предсказатели пришествия Христа. Учения же эллинских и римских философов обладали мощной притягательной силой для тех, кто хоть раз к ним прикасался даже для того, чтобы камня на камне не оставить от заблуждений язычников. Некоторые богословы, сами того не осознавая, становились их апологетами. Соблазн ереси приводил к попыткам слияния двух культур, античной и христианской, и в этом симбиозе древнейшая из них проявлялась выпукло и ярко. В «Изборнике» Святослава, написанном в 1073 году на тонком пергаменте, среди богословских и церковно-канонических статей приводятся сведения по астрономии и философии, грамматике, этике, истории, математике, физике, зоологии и ботанике, собранные античными учёными. Так примерно спасалось наследие последних в течение более чем ста веков, начиная от эдиктов Феодосия (391, 392 годы).
А разве можно исключить, что среди невольных спасителей действовали под смиренными личинами непреклонные стражи древней мудрости?
Аврелий Кассиодор, знатный римлянин, получил образование в старой школе, (из тех, что сохранились на рубеже V-VI веков после окончательного захвата Рима варварами). Патриций носил на шее крестик, а на плечах - тёмный плащ философа. Начав службу секретарём у короля остготов Теодориха, удостоился жезла министра за проведение политики сближения германцев и римлян. И отпросился на «покой» - на юг Италии. Там основал монастырь под названием Виварий. При обители открывается школа, в которой, наряду с христианским учением, преподавались математика, логика, грамматика, риторика, медицина, космография, музыка, поэтика. Сюда тайно доставлялись уцелевшие в войнах и погромах свитки и кодексы со всех концов расчленённой империи. Сюда приглашались юноши, способные к наукам, педагоги, переводчики с греческого и восточных языков, писатели, редакторы, корректоры, переплётчики, каллиграфы. Ибо здесь начала работать первая в варварской Европе мастерская по переписке книг, скрипторий. Один только перечень дисциплин и профессий начисто перечёркивает утверждение нашего учёного математика о «зачаточном» состоянии науки и литературы, книжного производства в середине первого христианского тысячелетия, причём во времена общего культурного упадка и всевластия Церкви.
Основатель обители, этой универсальной высшей школы с функциями книжного издательства, книгохранилища с возрожденческим настроением за семь-восемь веков до Ренессанса, пошёл дальше. Он пишет энциклопедическое сочинение «О науках и искусствах», «Руководство к изучению божественной и светской литературы», «Орфографию», наконец, «Историю готов». Целиком или в отрывках, в изложении других авторов эти сочинения дошли до нас из-под рук позднейших переписчиков, а на одном из кодексов сохранился автограф… Кассиодора (!!!). Как говорится, комментарии излишни. Перечень книг богослова и философа Аврелия приведён в каком-то из его сочинений. Большинство из них, заметим, мирского содержания.
Монахи-копиисты, сидя в скриптории вокруг огромного стола, обмакивая заостренный кончик тростникового каламуса в чернила, чёрные и красные, переносили строку за строкой из ветхих свитков и книг с обугленными переплётами в большие пергаментные тетради. Известно, что, наряду с богословскими текстами, в этом скриптории переписывались сочинения Птолемея, Колумелла и Гиппократа, Галена и других античных учёных. Виварий стал образцом для монастыря Монте-Кассино близ Неаполя и других обителей Италии, франкского аббатства Корби, в которых открылись мастерские по переписке книг.
А в туманной, «дикой» Ирландии, в библиотеке Бангорского аббатства, также любовно хранили и размножали рукописи сочинений Вергилия, Горация, Овидия, Ювенала. Один из монахов аббатства, некто Колумбан, перебравшись в Северную Италию, основал здесь в 613 году монастырь Бобио. Ядро монастырской библиотеки составили ирландские манускрипты и кодексы из Вивария покойного к тому времени Кассиодора (он скончался в 578 году девяностолетним); среди них - сочинения Аристотеля, Демосфена, Цицерона, Ювенала. Этому книгохранилищу повезло больше, чем Виварию. Оно просуществовало 1000 лет, связав рукописную традицию с традицией печатной (середина XV века).
Насколько сложным был путь древней книги к нам, рассказывает история кодекса с автографом Аврелия Кассиодора. После смерти основателя Вивария королева Теодолинда подарила его библиотеку монастырю Бобио. Два века спустя Карл Великий, распространивший свою власть на северную часть Италии, распорядился передать книгу аббатству Корби, а в 1638 году по указу кардинала Ришелье она переходит в руки настоятеля Сен-Жерменского аббатства. Проходит ещё полтора века, и кодекс покупает на парижском аукционе чиновник русского посольства Дубровский. В конце концов пергаментная редкость (более чем редкость, реликвия!) оказывается ГПБ имени Салтыкова-Щедрина. Скоро этому, сохранившемуся почти без изъянов фолианту исполнится 1500 лет.
Нет, монашество не было «полностью безграмотным» (по д-ру Плотникову), но и не стало коллективным хранителем античной мудрости. Судьбу книги решали пастыри высокого ранга: в захламленный чулан или в укромное место. Если в последнее, то книга хранилась особенно тщательно. Ведь ценность языческого сочинения определялась не столько содержанием, сколько сладостью запретного плода, пряностью греха, который берешь на душу, листая ветхие страницы или развёртывая свиток. Такую книгу можно выгодно продать, что и делали многие монастыри, когда появился покупатель при первых проблесках Возрождения. Покупатель был жаден до такого чтения, а книг мало, вот она и зачитывалась до дыр, затиралась пальцами переписчиков. Те без работы не оставались. Легче читать рукописные копии, чем разбирать с трудом строчки, которым сотни, а то и тысяча лет.
Современники Возрождения говорят о потоках античных манускриптов, их копий, хлынувших под прессы первых печатных станков. Откуда потоки? Не из монастырей же с древними скрипториями, таких как Виварий, Корби, Бобио. Их по пальцам пересчитать можно. Ответ может дать хроника одного провансальского аббатства, помеченная 1181 годом.
В хронике рассказывается о еретиках из города Альби. Альбигойцы называли себя ещё катарами, чистыми по-древнегречески. Оставаясь христианами аскетического толка, они занимались философией, математикой, астрономией; врачевали согласно Гиппократу и Галену, обсуждали трактаты Аристотеля и диалоги Платона; были сведущи в истории Востока. Значит, античная литература в большом объёме веками могла накапливаться под надзором тайных обществ и еретических братств (разумеется, еретиками члены братств себя не называли). Хотя большинство из них было разгромлено, подобно альбигойскому, долго державшему оборону в замке Монсегюр, кое-где тайные книгохранилища дождались возрожденческого «потепления» и печатного станка. Именно пергамент, благодаря своей прочности, годился для длительного хранения в неблагоприятных условиях. Что до его дороговизны, для поклонников ума и свободы античная книга была, без сомнения, высшим мерилом ценности.
Из тайников, из хранилищ еретиков и начали древние книги переходить в руки первых гуманистов, едва только ослабился гнёт Церкви. Может быть, и по сей день из погребённых гротов замка Монсегюр - последнего оплота альбигойцев, из других убежищ ревностных служителей античной науки и литературы стучатся к нам говорящие тени великих мыслителей прошлого.
И был ещё арабский Восток, который также соблазнялся Возрождением. В короткой работе достаточно сказать, что трактат Клавдия Птолемея «Альмагест» пришёл в Европу в переводе с арабского. У нас нет оснований подозревать последователей Пророка в сговоре с католиками. В странном сговоре, породившим якобы, если следовать Плотниковым, античную книгу, как фантомную тень средневековой литературы.