Любезный Николай Александрович! Благодарю за письмо с границы. Вы хорошо начали, дай вам бог стойкость в воспоминании о приятелях покинутых, это будет необычайно. Между тем от души радуюсь, что вы сохранны переступили за межу восточных абдеритов. Персияне пугали вас вооружением, все не так страшно, как моя судьба жить с ними, и, может статься, многие дни! Как же вас взносили на неприступный status, quo ad praesentum * и как
Полком окружали
Военных теней?
В присошках пищали,
Курки без кремней?
Как ханы и беки
Пролили вам реки
Хвалы круговой?
С преклонной главой
Ньюкеры и дусты!
И головы их,
При шапках больших,
Под шапками пусты.
Этой порубежной фарсы недоставало, чтоб в мыслях ваших утвердить без того уже выгодное мнение, которое вы приобрели об их Иране. Бог с вами, однако; вы теперь дома или почти дома, с достойным Романом Ивановичем и с другими людьми вам при-ятными. А мы! я! Со всем тем не воображайте меня зарытым в книгах; это остается до будущего времени. С вашего отъезда я дом мой верх дном поставил, расширил, надстроил, пристроил, и, если бы вам воротиться, никак бы не узнали комнату, где так усердно упражнялись в бостон и асонас. И даже игре смена. Теперь в моде vingt-un ** с Алларом и Джибелли. Я выигрываю: Мазарович ругает, и еще больше, когда слышит, что маленькую de la Fosse я непременно к себе беру. Резвая, милая! Воля Симона, добрейшего человека, но виноват ли я, что он ударился в набожность и мораль глубокую! Скука чего не творит? а я еще не поврежден в моем рассудке. Хочу веселости. Он мне промеж нравоучительных разговоров объясняет, что дом свой запрет, если я в новоселье сдружусь с любовью. Шутит! может, и дело говорит, но я верно знаю, что, если только залучу к себе мою радость, сам во двор к себе никого не пущу, и что вы думаете? На две недели по крайней мере запрусь... В ту самую пору, как к вам мое письмо дойдет, это, может, так и сбудется.
У Мазаровича завелся поп, каплан, колдун домашний, римский епископ, халдей, потомок Балтазара. Где этакого миссионера открыли? Шахзада подарил его поверенному, и братья коэфоры причащаются. На днях мы хоронили Кастальди, от которого М-те La Mariniere овдовела. Вот вам чин погребения: покойник был неаполитанец, католик. Отпевали его на халдейском языке. Духовный клир: несторияне, арияне, макарияне, махинейцы, преадамиты, а плачевники, хоронилыцики, зрители, полуравнодушные, полура¬строганные, мы были и наши товарищи европейцы, французы, англичане, итальянцы, и какое же разнообразие вер и безверия! Православные греки, реформаторы, пресбитерияне, сунни и шиа! А всего-навсего лиц с двадцать! всякого зверя два, два 1). Очень пестро, а право, не лгу. Мазарович сочинил эпитафию по-латыни, я русскую:
Из стран Италии — отчизны
Рок неведомый сюда его привел.
Скиталец, здесь искал он лучшей жизни...
Далеко от своих смерть близкую обрел!
Длинно и дурно, но чтоб не вычеркивать, заменю ее другою, в ней же заключается историческая истина:
Брыкнула лошадь вдруг, скользнула и упала —
И доктора Кастальдия не стало!
Желаете ли государственных вестей? Аббас-Мирза халат от отца получил; мы не ездили глазеть на эту помпу. Третьего дни на Фет-Али-хана петлю накинули, и уже фараши готовились затянуть, но пророчествующий в Магомете Пиш-Намаз 2) спас будущего удавленника и укротил гнев Шахзады, который за то взбесился, что хлеб дорог. Скупщики всякого жита каймакам и визирь, а Фет-Али-хана давят. Фет-Али-хан в свою очередь, чтоб дешевле продавалась насущная пища, пошел всех бить на базаре, и именно тех, у которых ни ломтя нет хлеба. При таких обширных и мудрых мерах государственного хозяйства отдыхает наблюдатель, которому тошнит от их дел с нами, от наших с ними... резьба из вишневой косточки.
Разнесся слух о прибытии в Тифлис главнокомандующего 3). Шахзада нам объявил, и если не бредит, думал я, так это новое доказательство, что он об Тифлисе больше нас знает, правда, и мы лучше его смыслим о том, что в его собственном городе происходит, но утешенье ли? особенно для людей, которые различны языком, нравами, и физикою, и моралью. Все, однако, согласно уважают Алексея Петровича, а от него награда — пренебрежение! Слух подтвердился, и вы, умолча обо всем прочем, засвидетельствуйте мою преданность ео, qui Caucasei fastigia montis sua sub juga mittet ***.
Роману Ивановичу 4), Алексею Александровичу, Ивану Александровичу 5) искреннее почтение, прочим по порядку тоже. Да вообще Кабардашке и другим придворным генерала низкий поклон.
Прощайте, мой любезный Николай Александрович. Удоволил я ваше терпение, жду 2-го номера от вас, а от меня еще то ли будет? Не извиняюсь, но где же позволено предаваться шутливости, коли не в том краю, где ее порывы так редки. Мои сотруженики обнимают вас приятельски.
Покорнейший
А. Грибоедов.
Фортепьян еще нет. Катоптрик Леташинский постоянно мешкает.
Примечания:
Н. А. Каховскому. 3 мая 1820. Сборник ОЛРС на 1891 год. Автограф — ГИМ.
* Положение, существующее в данное время (лат.).
** Двадцать одно (фр.).
*** тому, кто поработил горные хребты Кавказа (лат.).
1 Намек на «чистых» и «нечистых» животных в Ноевом ковчеге.
2 Управляющий делами наследника престола.
3 А. П. Ермолов.
4 Р.И. Ховен,
5 А.А. и И.А. Вельяминовы.
Печатается по книге: А.С. Грибоедов. Сочинения. М., Художественная литература. 1988. (Здесь печатаются только письма). Сканирование, распознание, редактирование, гипертекстовая разметка и иллюстрации ХРОНОСа.