45. Е.П. Оболенскому
1862 г., января 18 дня. Петровский Завод
Мой любезный, дорогой мой Евгений Петрович!
Прости великодушно, что пропустил два месяца и не отвечал тебе; я твое письмо получил 18 ноября, оно было с деньгами для Дмитрия Насонова. От 28 сентября, вместе же с твоим письмом, получил я и от княгини Наталии Петровны, и на которое с прошедшей почтой отвечал. Не знаю, как благодарить, не нахожу слов, как выразить мою благодарность за ваши письма. Вероятно, оценишь мою радость по опыту, когда вспомнишь, где я живу, и что значит в таком быту иметь такое утешение. Одно меня печалит — это молчание Александра Викторовича 1) — знавши, что он болен, не знаешь, что думать; давно я от него не получал писем. Прошу тебя, когда будешь ко мне писать, скажи мне о нем подробнее. Также не забудь мне написать о здоровье Павла Сергеевича 2); уж если пришлось тебя просить, то напиши мне, что Киреев делает, нашел ли он своих родных и как он будет жить.
На днях я получил из Москвы дорогую для меня посылку и вижу, что эта посылка прислана от Наталии Дмитриевны 3). Я получил от нее книги, // С 191 но ужасно жалею, что от нее нет письма; меня это мучит и беспокоит, почему нет письма. Сколько было послано книг и какие именно, все это мне неизвестно, а между тем видно, что ящик и печать иркутские. Книги для меня очень интересные, давно я подобных серьезных не читал. Журналы русские, газеты — все это так наскучило, что теперь присланными книгами я упиваюсь и запиваюсь. Как я ей благодарен за это несказанно, а все же жалею, что письма нет. Подожду почты две, три,— не буду к ней писать, авось не получу ли письма. Не худо, если бы ты мне прислал ее адрес, куда к ней писать. Она писала ко мне, что свои имения она продала; где же теперь она живет — не знаю. Вот сколько я тебе, мой Евгений Петрович, задал вопросов, теперь буду отвечать и на твои.
Ты ко мне писал и спрашивал о состоянии памятника покойной Александры Григорьевны Муравьевой. Он стоит, и все сделано относительно его починки, по просьбе Софьи Никитичны 4); но вот в чем дело: лампада не горит по недостатку масла, а масла нет, как мне сказал о. Поликарп, оттого, что не достает денег на покупку масла же. Не знаю, в каком банке лежат деньги, т. е. капитал, и при прежних процентах и дешевизне масла было достаточно этих процентов, чтобы лампада горела круглый год; но теперь банк уменьшил проценты, кажется, дают теперь два или три только процента, следовательно, денег не достает на покупку масла, которое теперь здесь вздорожало до неслыханной цены. Я сегодня получил от здешнего бухгалтера записку, вот тебе копия:
«К 1-му числу января 1862 года вступило суммы, принадлежащей умершей А. Г. Муравьевой, 56 руб., 56 1/2 коп. серебр.
Из этого в 1862-м году употребится:
На жалованье сторожам 6 р. 84 к.
Священникам на панихиды 7 р. 14 к.
Затем остается на освещение в 1862 г. 42 р. 581/2 к.»
Староста церковный, казначей, комиссар и о. Поликарп говорят, что на эти деньги нет возможности целый год освещать маслом памятник; да и посмотри счет,— бедным сторожам приходится очень мало.
Сегодня был у меня о. Поликарп и сказал мне, чтобы лампа горела целый год беспрерывно, как этого желали завещатели, то непременно надобно лампу устроить иначе — надобно, чтобы лампа была больше, чтобы она могла вмещать в себе более масла и чтобы она могла сама собой нагреваться; от сильной стужи и морозов теперешняя лампа гаснет беспрестанно, и не может гореть зимою; следовательно, надобно будет покупать еще более масла и затем — более издержек. Вот тебе объяснение на твой вопрос; кому знаешь об этом и сообщи, если это надобно.
Также ты спрашиваешь о нашей церкви — бедная и бедная, риз порядочных даже нет, паникадила нет и проч., и проч.; к тому же ужасно холодно. Относительно веры и исполнения своего долга наш о. Поликарп очень даже редкий священник, все его хвалят, но за то — никакого понятия // С 192 о благолепии храма, никакого вкуса в обстановке; ему — грошевая свеча и рублевая, где надобно, риза самая простая и золотая, лучшие певчие и дьячек, который ревет, хоть уши затыкай, ему — все это равно,— удивительно! Читает беспрестанно и очень любознательный и любопытствующий, но все это на него не имеет никакого влияния, и он тот же, чем и был и тогда, когда ты здесь был. Бедный о. Поликарп! В ноябре месяце выдал старшую свою дочь замуж за Дмитрия Дмитриевича Старцова, которого ты знал, при нас здесь торговал — брат родной Ильинской Катерины Дмитриевны; и что же, ехавши с молодою женою домой к себе в Селенгинск, простудился, сделалась скоропостижная чахотка и, как пишут, умирает, уже приобщали и соборовали маслом; бедная Хариеса Поликарповна — через три месяца уже и вдова. Желательно было бы, чтобы те, которые об этом из Селенгинска пишут, ошиблись.
Признаюсь тебе чистосердечно, что я немножко посмеялся над твоими заботами с крестьянами и с уставными грамотами 5). Что такое уставные грамоты, я не понимаю, неужто без них нельзя жить; да и как же здесь, в Сибири живут без всяких грамот крестьяне и живут не хуже ваших российских? Впрочем, мое невежество моему удивлению причиною; впрочем, я уверен, что ты всевозможные напишешь им грамоты, лишь бы они были довольны и счастливы. Но прошу тебя убедительно, пиши хотя что-нибудь об этом предмете ко мне: ведь для меня это любопытнейшая вещь, что у вас там делается.
Ты спрашиваешь о Михайле Бестужеве и Завалишине. Первый живет в Селенгинске, женат, имеет сына и двух дочерей; жена его урожденная Селиванова. Михайла Бестужев мне говорил, что хочет ехать в Россию, и именно потому, что дети растут, а их надобно же учить. Он хочет отправиться нынешним годом, но не знает, где будет жить. Хотелось бы ему куда-нибудь поближе к учебным заведениям. Завалишин — в Чите, давно уже овдовел, детей нет, по живет в том же доме, который, помнишь-ли, и при нас был, когда мы там были; вообрази, старуха Смолянинова еще жива, по крайней мере, я слышал об этом летом от того, кто ее видел. Он много нажил себе врагов чрез свои статьи об Амуре, чиновный люд на него рассердился; но что замечательно: кому не дадут награды, тот говорит, что Завалишин говорит правду; смешно смотреть на все подобные дела.
Вопрос твой о моей жизни оставлю до будущей почты,— ты мне столько вопросов сделал, что надобно десять листов писать. Поклонись от меня усердно и засвидетельствуй мое глубочайшее почтение Наталии Петровне, детей твоих обнимаю сердечно заочно; желаю тебе здоровья и всех возможных успехов по твоим делам.
Пиши ко мне, прошу тебя об этом особенно, не забывай, что я один в Сибири; скука и тоска меня одолевают, несмотря даже на привычку жить столько на одном месте. Буду к тебе писать и, ежели хочешь, буду // С 193 писать много: о многом мне хотелось бы у тебя спросить, много бы и к тебе бы написал, но не знаю, что будет вперед,— будет ли время и мне и тебе.
Прощай, мой Евгений Петрович, не ленись, пиши ко мне. Твой навсегда
Ив. Горбачевский
Насонов получил твои деньги и благодарит так, как я не умею передать, только часто слышал повторение, когда он тут же другим говорил:
— Вот-с, да-с, Евгений Петрович меня не забыл, видите-с,— и проч., и проч.
Забыл тебе написать: 30 и 31 числа декабря у нас было сильное землетрясение, у меня печь треснула, у многих двери сами собой отворились, но все это ничего в сравнении, что сделалось около Байкала — в Иркутске и в Удинске. Об этом после скажу.
Примечания:
1 Александр Викторович — Поджио.
2 Павел Сергеевич — Бобрищев-Пушкин.
3 Наталия Дмитриевна — Фонвизина.
4 Софья Никитична — Бибикова, дочь Н. М. и А. Г. Муравьевых (Нонушка).
5 По возвращении из Сибири Оболенский вместе с декабристами П. Н. Свистуновым и Г. С. Батенковым принимал деятельное участие в заседаниях Калужского комитета по улучшению быта помещичьих крестьян. Все трое примыкали к «левому», либеральному меньшинству Комитета.
Печатается по кн.: И. И. Горбачевский. Записки. Письма. Издание подготовили Б. Е. Сыроечковский, Л. А. Сокольский, И. В. Порох. Издательство Академии Наук СССР. Москва. 1963.