Родственные проекты:
|
Воспоминания террориста
Часть II
ГЛАВА I. Покушение на Дубасова и Дурново
IV
С
начала февраля установилось правильное
наблюдение за Дубасовым. Шиллеров и оба
брата Вноровские купили лошадей и сани и,
как некогда Моисеенко и Каляев, соперничали
между собою на работе. Все трое мало
нуждались в моих указаниях. Одинаково
молчаливые, одинаково упорные в достижении
поставленной цели, одинаково практичные в
своих извозчичьих хозяйских делах, они
зорко следили за Дубасовым. Дубасов, как
когда-то Сергей Александрович, жил в
генерал-губернаторском доме на Тверской, но
выезжал реже великого князя, и выезды эти
были нерегулярны. Наблюдение производилось
обычно на Тверской площади и внизу, у Кремля.
Вскоре удалось выяснить внешний вид
поездок Дубасова: иногда он ездил с
эскортом драгун, иногда, реже, в коляске,
один со своим адъютантом. Этих сведений
было, конечно, мало, и мы не решались еще
приступить к покушению.
Первоначально
наблюдение производилось только
Шиллеровым и Борисом Вноровским. Владимир
Вноровский заменил собою Михаила Соколова,
впоследствии шефа максималистов. Соколов
одно время состоял членом боевой
организации.
Однажды
в Гельсингфорсе, на одну из наших
конспиративных квартир, явился высокий
мускулистый, крепко сложенный молодой
человек. Мне бросилась в глаза «особая
примета» — несколько родинок на правой
щеке. Азеф познакомил меня с ним. Это был «Медведь»
— Михаил Соколов.
На
этом первом свидании Соколов сказал нам,
что он не во всем согласен с программой
партии социалистов-революционеров, что он
придает решающее значение террору; что
боевая организация — единственное сильное
террористическое учреждение и что поэтому
он хочет работать с нами, несмотря на свои
программные разногласия.
Я
много слышал о Соколове. Я слышал о нем, как
об одном из вождей московского восстания,
как о человеке исключительной
революционной дерзости и больших
организаторских способностей. Личное
впечатление оставалось от него самое
благоприятное: он говорил обдуманно и
спокойно, и за словами его чувствовалась
глубокая вера и большая моральная сила. Я
обрадовался его предложению.
Азеф
говорил мне, и я видел сам, что Соколов более,
чем кто-либо другой, способен внести в
организацию энергичную инициативу и даже
взять на себя руководительство всеми ее
делами. Ему не хватало опыта. Таким опытом
могло служить московское дело. Он должен
был, в качестве извозчика, руководить
наблюдением.
Соколов
согласился на эту роль не без некоторого
колебания.
—
Меня знают в Москве, знает вся Пресня. Я
легко могу встретить филеров, которые
раньше знали меня.
Я
сказал ему, что опыт показывает
безопасность таких непредвиденных встреч.
Не только филер, но даже близкий товарищ не
могут узнать в извозчике и на козлах то лицо,
которое привыкли видеть студентом или в
статском костюме. Я указал на пример Бориса
Вноровского, москвича, который, однако, не
видит риска в своем пребывании в Москве.
Соколов, выслушав меня, согласился со мною.
Недели
через полторы я приехал в Москву и не нашел
его на условленной явке. Я обратился к
Слетову. Слетов в это время был агентом
боевой организации для Москвы: он доставлял
деньги и паспорта, собирал сведения о
Дубасове, проверял кандидатов,
предлагавших себя на террор, и был звеном
между нами и всеми, имевшими до нас дело.
Через Слетова я разыскал Соколова на какой-то
даче в Сокольниках. Соколов встретил меня
недружелюбно:
—
У нас дело, видимо, плохо стоит, если вы
решились дать мне работу в Москве. Здесь
меня многие знают: это не безопасно.
Я
отметил, что он сам согласился на
предложенную ему в Гельсингфорсе роль.
—
Я передумал, — сказал Соколов, — кроме того,
наш способ работы отжил свой век. Теперь
нужно действовать партизански, а не сидеть
по полгода на козлах. Я должен сказать вам,
что выхожу из вашей организации.
Я
не пробовал его убеждать. Я сказал только,
что, мне кажется, он неправ: центральный
террор всегда требует долгой и тяжкой
подготовительной работы и что только тесно
сплоченная организация может развить
достаточную для победы энергию.
Мы
расстались. Я услышал впоследствии о нем,
как об организаторе взрыва на Аптекарском
острове дачи премьер-министра Столыпина в
августе 1906 г. и кровавой экспроприации в
Фонарном переулке осенью того же года.
Вскоре после этой экспроприации я
встретился с ним, во второй и последний раз,
опять в Гельсингфорсе.
Он
показался мне утомленным. Видимо,
напряженная террористическая деятельность
не прошла для него даром. В его словах
звучали грустные ноты.
—
Вы были правы. Одним партизанством немного
сделаешь. Нужна крепкая организация, нужен
предварительно большой и тяжелый труд. Я
убедился в этом. Эх, если бы у нас была ваша
дисциплина...
Я
хотел ему в ответ сказать, что у нас зато нет
инициативы и решимости максималистов, но я
сказал только:
—
Слушайте, мы беседуем, как частные лица...
Скажите, почему мы не можем работать вместе?
Что касается меня, то я не вижу препятствий
к этому. Мне все равно, — максималист вы,
анархист или социалист-революционер. Мы оба
террористы. В интересах террора —
соединение боевой организации с вашей. Что
вы имеете против этого?
Он
задумался.
—
Нет, конечно, я, лично я, ничего не могу иметь
против. Нет сомнения, для террора такое
соединение выгодно и полезно. Но захотят ли
товарищи, ваши и мои?
Я
ответил ему, что за своих товарищей я
ручаюсь; что, разумеется, придется
установить известное техническое
соглашение, но что программные разногласия
нас не могут смущать, — что мы, террористы,
не можем расходиться из-за вопроса о
социализации фабрик и заводов.
Соколов
махнул рукой.
—
Мои не согласятся ни за что... Нет, что
сделано, — не воротишь. Террор был бы
сильнее, работай мы вместе, но теперь это
невозможно: вы нам объявили войну.
—
Не мы, а партия социалистов-революционеров.
—
Все равно, вы — часть партии.
Я
опять не пытался убедить его, и мы снова
расстались. Через месяц он был арестован на
улице в Петербурге. Его судили военно-полевым
судом и приговорили к смерти. Он повешен 2
декабря 1906 г.
Шиллеров
и оба брата Вноровские продолжали свое
наблюдение. Они хорошо узнали Дубасова в
лицо, отметили все особенности его выездов,
но регулярности их отметить не могли. В
самом конце февраля Дубасов уехал в
Петербург, и мы решили попытаться устроить
на него покушение на возвратном его пути, в
Москве. Такие поездки совершались
впоследствии Дубасовым неоднократно, и в
марте мы сделали несколько безрезультатных
попыток на улице, по дороге с вокзала в
генерал-губернаторский дом. Химиками для
приготовления снарядов были «Семен
Семенович» и позднее Рашель Лурье. По
поводу химиков у меня произошло резкое
столкновение с Азефом.
Приехав
в Гельсингфорс, я сообщил Азефу, что, по
моему мнению, на Дубасова возможно только
случайное покушение и что одной из
случайностей может быть его поездка в
Петербург. Я сказал, что поэтому нужно быть
всегда готовым к его возвращению.
Азеф
сказал:
—
Поезжай в Териоки. Там ты найдешь Валентину
(Колосову-Попову). Предложи ей поехать с
тобою в Москву. Она приготовит бомбы.
В
тот же вечер я уехал в Териоки. Химическая
лаборатория помещалась на даче, у взморья.
Хозяином ее был Зильберберг, прислугой —
Александра Севастьянова. Лаборатория не
возбуждала никаких подозрений ни у полиции,
ни у соседей. Рашель Лурье, Колосова и
Беневская обучались приготовлению
снарядов. Во всех комнатах лежали готовые и
неготовые жестяные оболочки, части
запальных трубок, динамит и гремучая ртуть.
Ранее, до устройства этой лаборатории,
Зильберберг один, без помощников,
приготовил несколько бомб на квартире у
члена финской партии Активного
Сопротивления, судьи Фурутьельма, в Выборге.
В
Териоках я впервые увидел Валентину Попову.
Она была больна. Заметив это, я удивился, что
Азеф мог именно ее назначить для работы в
Москве. Лурье и Беневская легко могли
заменить ее. Они обладали не меньшими
техническими знаниями.
Я
вернулся в Гельсингфорс к Азефу, и у нас
произошел следующий разговор.
Я
сказал Азефу, что Попова больна и что ее
болезненное состояние должно вредно
отразиться на ее работе, — беременная
женщина не может вполне отвечать за себя в
таком трудном, опасном деле, как
приготовление снарядов. Я сказал также, что
я не могу мириться с опасностью для жизни не
только матери, но и ребенка: я хотел бы
поэтому иметь в своем распоряжении в Москве
не Попову, а Беневскую или Лурье. Азеф
равнодушно сказал:
—
Какой вздор... Нам дела нет, здорова ли
Валентина или больна. Раз она приняла на
себя ответственность, мы должны верить.
Я
возразил, что недостаточно одного желания
Поповой. Мы, как руководители, отвечаем за
каждую деталь общего плана, и на нас лежит
обязанность сообразоваться не только с
готовностью члена организации, но и с
прямыми интересами дела.
Азеф
ответил:
—
Ну, я знаю Валентину. Она приготовит снаряды,
и не о чем толковать.
Я
не мог удовлетвориться этим ответом. Я
сказал, что тоже совершенно не сомневаюсь в
знаниях, преданности делу и
самоотверженности Поповой, но что я не могу
согласиться, чтобы в одной организации со
мной, с моего ведома и одобрения, беременная
женщина подвергалась крупному риску. Я
заявил в заключение, что я не поеду в Москву,
если Поповой будет предложено
приготовление снарядов.
Азеф
сказал:
—
Это — сентиментальность. Поезжай в Москву.
Теперь поздно менять.
Я
стоял на своем и решительно заявил Азефу,
что не только не поеду в Москву, но даже
выйду совсем из организации, если он не
примет моего условия.
Тогда
Азеф уступил, и было решено, что вместо
Поповой в Москву поедет Рашель Лурье.
В
Москве я, как раньше в деле великого князя
Сергея, сделал попытку воспользоваться
сведениями со стороны, из кругов, чуждых
организации. Шиллеров познакомил меня со
своей знакомой, г-жей X. Г-жа X. имела
непосредственные сношения с дворцом
великой княгини Елизаветы. Во дворце этом
она узнала из полицейского источника день и
час возвращения Дубасова из Петербурга.
Эти
сведения оказались неверными. Я не знаю,
сознательно ли она была введена в
заблуждение, или полицейский чин,
сообщивший об этом. сам не знал в точности
намерений Дубасова. Как бы то ни было, я еще
раз убедился, как осторожно следует
относиться ко всем указаниям, не
проверенным боевою организацией.
Другие параграфы главы: |
I |
II |
III |
IV |
V |
VI |
VII |
VIII |
IX |
X |
XI |
XII |
Б.Савинков. Воспоминания террориста. Издательство "Пролетарий", Харьков.
1928 г.
Электронная версия текста с сайта Бориса Чимит-Доржиева. Для навигации по
книге использована обложка современного издания.
|
