Родственные проекты:
|
Воспоминания террориста
Часть I
ГЛАВА III. Боевая организация
VI
В
начале августа Азеф вернулся в Нижний.
Первые его слова были:
—
За нами следят.
Он
рассказал мне, что заметил за собой филеров.
Я не замечал за собой никаких признаков
наблюдения и поэтому сперва не поверил ему.
Тогда
он сообщил мне, что он не только сам за собой
замечал филеров, но что его дважды
предупредили посторонние люди: в первый раз
в Москве, после свидания его с Якимовой в
кофейне Филиппова, какой-то незнакомый ему
человек на улице обратил его внимание на
наблюдающих за ним филеров, и второй раз
кондуктор железной дороги прямо указал ему
в вагоне на них. Азеф решительно настаивал
на том, чтобы немедленно всем нам уехать из
Нижнего, но я долго еще протестовал: мне
было жаль ликвидировать дело барона
Унтербергера.
Дня
через два Азеф и Зильберберг заметили за
собой на улице филера. Я, вернувшись к себе в
номера, обратил внимание на какое-то едва
уловимое изменение в отношении ко мне
номерной прислуги. Но я все-таки склонен был
думать, что мы преувеличиваем опасности и, в
сущности, никакого наблюдения за нами не
производится. Я спросил Зильберберга:
—
Вы уверены, что за вами следили?
—
Я не уверен, — отвечал он, — но у меня
неприятное ощущение, точно с нас не
спускают глаз.
В
тот же день вечером, когда я с Азефом сидел в
ресторане на ярмарке, мне показалось, что в
залу вошел Статковский, чиновник особых
поручений при петербургском охранном
отделении. Я со студенческих лет не видел
Статковского и, конечно, мог ошибиться, но
сходство было так велико, что я обратил на
это внимание Азефа.
Осторожность
требовала немедленных и решительных мер.
Продолжая нижегородское дело, мы могли
окружить филерским кольцом всю организацию,
что неизбежно привело бы ее к
окончательному разгрому. Перед нами, таким
образом, стояла уже не та задача, которая
была раньше, — не убийство Трепова, а
сохранение организации, — задача менее
почетная, но не менее трудная.
Первым
уехал из Нижнего Зильберберг. Ему счастливо
удалось ускользнуть от наблюдения, и, по
приезде в Петербург, он, купив пролетку и
лошадь, стал извозчиком. Азеф скрылся.
Якимова, за которой с самого Минска было
учреждено строгое наблюдение, была
арестована во Владимире. В «дни свобод» ее
судили судебной палатой за побег из Сибири,
и она по судебному приговору была
возвращена на место своей первоначальной
ссылки. Со мной случилось следующее.
Азеф
назначил мне через три недели свидание в
Петербурге. Эти три недели мы, — каждый
порознь, — должны были посвятить сокрытию
своих следов. Я прибег к хитрости: я выехал
из Нижнего с поездом, который приходил в
Москву за полчаса до отхода с Брянского
вокзала курьерского поезда в Киев. В Москве
мне едва хватало времени, чтобы переехать с
одного вокзала на другой. Филеры не могли
знать заранее, куда я в Москве поеду.
Поэтому на Нижегородском вокзале я громко
велел носильщику нанять лихача на
Брестский, т.е. Смоленский, а не Киевский
вокзал. Отъехав на лихаче полверсты, я
спросил его:
—
Куда ты едешь?
—
На Брестский, как приказывали.
—
На Брянский, а не на Брестский. Поезжай на
Брянский.
Лихач
повернул. За нами не было никого, и я уехал в
Киев, в уверенности, что мой отъезд никем не
замечен. В Киеве я переменил костюм и решил
несколько дней провести у моего товарища по
университету Данилова, служившего на
станции Жмеринка, между Киевом и Одессой. Я
взял билет до Одессы, но в Жмеринке соскочил
с третьим звонком на платформу. На мое
несчастие Данилов и вся его семья уехали в
Киев. Дома была только прислуга. Я сказал ей,
что я двоюродный брат Данилова и остался
один в пустом доме. Так прожил я в Жмеринке
дней пять, пока не приехал хозяин. В полной
уверенности, что я теперь совершенно
свободен от наблюдения, я решил выехать в
Петербург. До условленного с Азефом срока
оставалось дней семь. На всякий случай я
заехал еще в имение рекомендованного мне
Азефом товарища Гедды, агронома в Клинском
уезде. На другой день после моего приезда
встревоженная хозяйка вошла ко мне в
комнату:
—
За вами следят.
—
Не может этого быть.
—
Только что приходил садовник, говорит, что
со станции приехали двое сыщиков и
спрашивают о вас.
В
это время приехал сам Гедда. Он рассказал,
что один из железнодорожных служащих
сообщил ему, что в Клину и на соседней с ним
станции кого-то поджидают филеры. Очевидно,
мне не удалось скрыться от наблюдения.
Очевидно было и то, что дальше оставаться в
имении нельзя.
В
тот же вечер Гедда сам запряг лошадь и отвез
меня не на станцию, а на маленький, в стороне
от Клина, полустанок. Когда я садился в
поезд, на полустанке этом не было, кроме
сторожа, ни души. Я поехал обратно в Москву с
таким расчетом, чтобы в Москве захватить
курьерский поезд на Петербург. Между
приходом моего поезда и отходом
петербургского оставалось 15 минут. Мне
нужно было только выйти из вагона и на том
же вокзале, даже на той же платформе,
незаметно пройти в уже составленный поезд.
Я так и сделал.
Я
приехал в Петербург утром. Я не знал, следят
ли за мной, или мне удалось скрыться от
наблюдения. До вечера я не замечал за собой
филеров. Вечером же, около 7 часов, я, выходя
из Зоологического сада, заметил извозчика-лихача,
который, не предлагая мне сесть, медленно
тронулся за мной. Я прошел на Зверинскую
улицу, он поехал за мной вслед, я свернул в
Мытинский переулок, он немедленно свернул
за мной. Так следил он около часа. На
Церковной я круто повернул назад и пошел
ему прямо навстречу. Он на моих глазах
повернул лошадь и, усмехнувшись, сказал:
—
Ну, что же, барин, смотрите...
Я
понял, что меня арестуют.
Я
вышел на Большой проспект Петербургской
стороны, и он, обогнав меня, поехал по
направлению к Введенской улице. Я взял
извозчика и велел ему ехать на Большой
проспект Васильевского острова. Я помнил,
что посредине его есть бульвар, и решил
воспользоваться им, чтобы скрыться.
На
Тучковом мосту я услышал за собой крупную
рысь. Я обернулся. Мой лихач догнал меня. На
Большом проспекте я на ходу выскочил с
извозчика и, перебежав бульвар, скрылся в
Днепровском переулке. Весь расчет у меня
был в том, что лихач не может с лошадью
пересечь бульвар, а должен его обогнуть.
Таким образом, я выиграл несколько минут.
Лихач, действительно, погнал свою лошадь в
объезд. Я бросился бегом по Днепровскому
переулку и, свернув в Академический
переулок, прижался к стене какого-то дома и
ждал. Прошло полчаса. Кругом не было ни души.
Я решил, что мне удалось убежать. Вещей со
мной не было, зайти в гостиницу поэтому было
мне неудобно. Я вспомнил, что на Большом
проспекте Петербургской стороны живет мой
товарищ по гимназии, прис[яжный] пов[еренный]
А.Т.Земель. Я позвонил к нему.
Я
рассказал Земелю, что за мной следят уже две
недели и спросил его, может ли он дать мне
ночлег. Земель согласился без колебания.
На
следующий день, утром, к Земелю пришел
гражданский инженер П.М.Макаров, мой
хороший знакомый: он не раз оказывал услуги
боевой организации. Макаров сказал,
обращаясь к Земелю:
—
Почему ваш дом окружен полицией?
Дом
был, действительно, окружен полицией. Было
ясно, что меня все-таки проследили, и что мне
едва ли уйти. Я начал с Земелем обсуждать,
каким образом скрыться мне из его квартиры.
Посреди разговора Земель надел шляпу и
вышел на улицу за покупками. Макаров ушел
давно. Я остался один. Прошел час, прошло два
и три часа. Наступили сумерки. Земель не
возвращался. Я не мог понять причин его
отсутствия. Зная его, я не мог думать, что он
оставил меня в таком затруднительном
положении, но в равной степени не мог
допустить, что он арестован. Причины для
ареста не было. Земеля могли взять, только
обнаружив меня у него. Но полиция с обыском
не являлась, и я, хотя и окруженный со всех
сторон, был еще на свободе.
Часов
в 8 вечера я, не дождавшись Земеля, решил
выйти на улицу. Я надел его пальто и прошел
мимо дворников в ворота. Дворники не
обратили на меня никакого внимания. Шел
дождь, началось наводнение. Филеров не было
видно. Я взял извозчика и поехал на
Финляндский вокзал. Как оказалось
впоследствии, Земель был арестован на улице
и отвезен в охранное отделение. До вечера
полиция принимала его за меня. Только к ночи
выяснилось, что произошла ошибка. Тогда был
сделан безрезультатный обыск у него на
квартире.
Я
поехал на дачу в Финляндию к А.Г.Успенскому.
Я был в нерешительности, что мне теперь
предпринять. Об Азефе известий я не имел. Я
склонялся к тому, чтобы из осторожности
прожить несколько дней в Финляндии и только
тогда начать поиски Азефа. Но на дачу к
Успенскому на другой день приехал член
петербургского комитета В.З.Гейнце. Он
сказал мне, что Азеф выехал за границу. Он же
сообщил мне следующее.
К
члену петербургского комитета Ростовскому
явилась незнакомая дама и принесла
анонимное письмо: в письме этом говорилось,
что инженер Азеф и «бывший ссыльный Т.» (Татаров)
— секретные сотрудники департамента. Затем
перечислялось, что именно тот и другой «осветили»
полиции.
Письмо
это не вызвало тогда во мне никаких
сомнений: уже не говоря об Азефе, я и
Татарова не мог заподозрить в провокации.
Но я не понимал происхождения и цели этого
письма и решил, поэтому, ехать за границу
посоветоваться с Гоцем и Азефом. Я понимал
только, что письмо это, во всяком случае,
доказывает осведомленность полиции, и что
нам поэтому невозможно немедленно
приступить к дальнейшей работе.
Все
члены боевой организации, кроме приехавшей
впоследствии в Женеву Доры Бриллиант,
остались в России. Для перехода через
границу я обратился в Гельсингфорсе по
данному мне Гейнце адресу к члену финской
партии Активного Сопротивления Евве
Прокопе.
В
Гельсингфорсе я встретил Гапона: он жил в
Скатудене у студента Вальтера Стенбека.
Когда я пришел к нему вечером, он уже спал.
Вокруг его дома дежурила вооруженная
стража, — члены партии Активного
Сопротивления.
Гапон
проснулся и, увидев меня, приподнялся с
кровати. Первые его слова были:
—
Как ты думаешь, меня повесят?
Я
удивился его вопросу. Я сказал:
—
Вероятно.
—
А может быть в каторгу? А?
—
Не думаю.
Тогда
он робко спросил:
—
А в Петербург можно мне ехать?
—
Зачем тебе в Петербург?
—
Рабочие ждут. Можно?
—
Пути всего одна ночь.
—
А не опасно?
—
Может быть и опасно.
—
Вот и Поссе мне говорит, что опасно.
Убеждает не ехать. Как ты думаешь, если
вызвать рабочих сюда или в Выборг?
Я
ничего не ответил. Гапон сказал:
—
Паспорт у тебя есть?
—
Есть.
—
Дай мне.
—
У меня один.
—
Все равно. Дай.
—
Ведь мне самому нужен.
—
Ничего. Дай.
—
Слушай, не могу же я остаться без паспорта.
—
Дай.
Я
дал ему фальшивый паспорт на имя Феликса
Рыбницкого. Пряча паспорт, он повторил свой
вопрос:
—
Так ты думаешь, — повесят?
—
Повесят.
—
Плохо.
Я
стал прощаться. На столике у постели лежал
заряженный браунинг. Гапон взял его и
потряс им над головой.
—
Живым не сдамся!
Евва
Прокопе направила меня в Або. Из Або я, в
сопровождении члена той же финской партии
Активного Сопротивления, тов. Кувшинова,
проехал на Аландские острова. На Аландских
островах был снаряжен парусный бот,
принадлежащий местному помещику Альфтану.
Альфтан, Кувшинов, крестьянин Линдеман и
студент гельсингфорсского университета
Виоде составили экипаж бота. Мы прошли
таможню под флагом яхт-клуба и к вечеру
остановились на маленьком острове в
финских шхерах. На заре мы опять снялись с
якоря и через сутки были уже в шведских
водах. Меня высадили на шведский маяк. Финны
сказали смотрителю маяка, что я француз-турист,
и с его помощью я нанял парусную лодку до
Фюрюзунда, маленького курорта под
Стокгольмом. К вечеру я был в Фюрюзунде и
еще через день в Стокгольме.
Я
не могу забыть той любезности и того
радушия, с которыми встретили меня тогда
эти финны. В моем лице они, по их мнению,
оказывали услугу русской революции и
делали это с тем большей готовностью, что
справедливо считали себя товарищами
русских революционеров.
В
начале сентября я приехал в Женеву.
Другие параграфы главы:|
I |
II |
III |
IV |
V |
VI |
VII |
VIII |
Б.Савинков. Воспоминания террориста. Издательство "Пролетарий", Харьков.
1928 г.
Электронная версия текста с сайта Бориса Чимит-Доржиева. Для навигации по
книге использована обложка современного издания.
|
