Константин Гнетнев

       Библиотека портала ХРОНОС: всемирная история в интернете

       РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

> ПОРТАЛ RUMMUSEUM.RU > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Г >


Константин Гнетнев

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


БИБЛИОТЕКА
А: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...
Б: Бажанов, Базарный, Базили...
В: Васильев, Введенский, Вернадский...
Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...
Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...
Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...
Ж: Жид, Жуков, Журавель...
З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...
И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...
К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...
Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...
М: Мавродин, Майорова, Макаров...
Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...
О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...
П: Павлов, Панова, Пахомкина...
Р: Радек, Рассел, Рассоха...
С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...
Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...
У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...
Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...
Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...
Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...
Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...
Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...
Э: Энгельс...
Ю: Юнгер, Юсупов...
Я: Яковлев, Якуб, Яременко...

Родственные проекты:
ХРОНОС
ФОРУМ
ИЗМЫ
ДО 1917 ГОДА
РУССКОЕ ПОЛЕ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ

Константин Гнетнев

Беломорканал: времена и судьбы

ПРИЛОЖЕНИЯ

Глава вторая

Достоинство правды

Среди леса озеро и на берегу дом

Хорошая выдалась осень на севере в этом году! Теплая и красивая, она непривычно долго радует глаз. Старые лесные дороги, словно в коврах, сплошь в золотой листве. Алые  рябины по берегам кострами отражаются в тяжелых, остывающих к зиме водах.

Уходят последние дни октября, и никого теперь не встретишь, хоть края эти щедры на лесные радости.  Всего успели набрать хозяйственные грибники и ягодники. Только вот любители подледной рыбалки страдают. Они недоуменно поглядывают то на календарь, то в окно и удивляются: ноябрь завтра, а где же лед, когда на рыбалку?      

И корабли-сухогрузы не нарушают торжественный покой. Навигация на южном склоне Беломорско-Балтийского канала в этом году завершится первого ноября. Год на год не приходится, но южная, онежская,  часть канала, которую называют Повенчанской  лестницей, традиционно работает дольше северной, беломорской. И всё от того, что главные здешние клиенты, Сегежский ЦБК и Надвоицкий алюминиевый завод, почему-то Северный морской путь пока не используют, предпочитая отправлять грузы в иные города и страны через Свирь, Неву и Волгу. Поэтому судоходство на северном склоне канала закончилось на полмесяца раньше.

От Повенца вдоль трассы канала едем вверх к восьмому шлюзу. Сам я с  северного склона и здешние места знаю плохо. Однако моим провожатым в поездке,  Алексею Михайловичу Григоровичу и его супруге Светлане Алексеевне, хорошо знакомы эти  берега и дорожные повороты. Она родилась на девятом шлюзе, выросла в Повенце, он также медвежьегорско-повенецкий, детство и юность провёл в окрестных лесах с отцом Михаилом Михайловичем Григоровичем. Отец был человеком известным, в начале  строил, а затем многие годы эксплуатировал ББК. Представитель знатной фамилии российских потомственных дворян, незаурядный инженер, хоть и не «кончивший курса» по причинам, от него не зависящим, он дважды, в 1933-м и 1937-м годах, был арестован.  Однако, вопреки превратностям судьбы, выжил в лагерях, чтобы в аккурат в день своего 75-летия получить постановление Генеральной прокуратуры СССР о полной реабилитации. Сказал же умный человек, что в России надо жить долго. Именно рукой Григоровича  составлено для судоводителей первое в истории описание главного судового хода ББК.

            Михаил Михайлович был завзятым рыбаком и после выхода на пенсию многие годы выезжал в здешние края на своей «Победе». К слову, каждый год последующей самостоятельной жизни, куда бы их не забрасывала военная судьба, Алексей Михайлович и Светлана Алексеевна Григоровичи непременно приезжали сюда, выбирали место, ставили на несколько дней  палатку и жили, наслаждаясь знакомым с детства вкусом ухи и тишиной.

            Очень любили они приезжать и на Хижозеро. Пока мы идём по высокой песчаной дамбе к водоспуску, Алексей Михайлович рассказывает, как опростоволосился однажды отец, слывший опытным рыбаком. На его зимнюю удочку взял громадный налим. Михаил Михайлович долго с ним мучался, но поднять в лунку смог только голову с огромной пастью. В подобном случае рыбаки используют только один прием – покрепче хватают рыбу за челюсть. Однако, как со смехом вспоминал потом сам рыболов, стоя на коленях над лункой, он с ужасом обнаружил, что не помнит, есть ли у налима зубы? Десятки налимов переловил до этого, а тут, в пылу борьбы, забыл, и всё. Очень ему было смешно потом, когда рыбина оказалась на льду. Вот уж рыбацкая байка, которую нарочно не придумаешь.

            А Хижозеро нынче обмелело.  Вода отошла от дамбы, обнажив железобетонные плиты откосов. Так бывает два раза в год, когда озерной водой пополняют запасы Водораздела. Ведь Беломорско-Балтийский канал уникален еще и тем, что на нем не найдешь насосов. Говорят, второго такого нет на земле. Канал спроектирован таким образом, что вода, как ей и положено по земным законам, течет себе вниз и попутно, когда нужно человеку, поднимает и несет на себе разные суда. Как с горки – то ли на север в Белое море, то ли на юг к Онего-батюшке.

Воды на ББК хватает всегда, даже в самые засушливые годы.   И это еще одно конструктивное преимущество искусственной судоходной трассы,  воплощенное отечественными инженерами в начале 30-х годов. Но на всякий случай есть и запас. В 1931-1932 году строители перегородили несколько озер плотинами, накопили воды и теперь достаточно поднять задвижку, чтобы канал получил необходимую глубину. Водохранилище исправно работает и поныне.

  Строительство этого водохранилища, а точнее дамбы с водоспуском, в 1931-1932 годах было названо объектом чрезвычайно важным и ответственным. Проектировщики и инженеры Беломорстоя сделали так, что резервным хранилищем воды для водораздела стало озеро Хижозеро. В ту пору оно было полноводным, с буйным, строптивым нравом. Теперь присмирело, но и по сию пору среди здешних рыбаков пользуется дурной славой.  Как они говорят, почти каждый год кого-нибудь да и «возьмет». Однажды утонула целая семья, возвращавшаяся на большой лодке с сенокоса. Дома на берегу остались лишь малые дети. Старики на канале до сих пор рассказывают, как зимой 1932 года едва построенную плотину прорвало и сотни строителей-заключенных устраняли брешь, перекрывая бушующий поток своими телами, колотым камнем и мешками с песком.

Обходим дамбу со стороны озера,  и нам кажется, что мы замечаем место тогдашнего  прорыва. Будто бы здесь чуть-чуть не так лежат плиты, и сам откос  словно бы отстроен иначе, неуловимо выделяется на общем фоне. Хотя мы не гидротехники и можем ошибаться. Всё это мне еще предстоит проверить по документам в архивах.

Известно и то, что инженером и производителем работ на строительстве дамбы и водоспуска на Хижозере была женщина.  Ее звали Наталья Евгеньевна Кобылина.  И сегодня не часто встретишь женщину-прораба, а уж в начале 30-х годов и подавно. Мне очень хочется узнать о её судьбе и хотя бы увидеть, как она выглядела. Как справлялась эта женщина с громадным количеством заключенных, работающих круглые сутки, в мороз и зной? Была ли она мужеподобна обликом и громогласна, носила мужскую шапку и ругалась матом, или, напротив, мягко улыбалась, говорила тихим голосом и глядела  прямо в глаза. Но от этой улыбки и голоса веяло такой сталью, что ноги сами несли хоть в огонь, хоть в воду.

Мне хочется узнать, где она училась и жила, за что была арестована? Я догадываюсь, что где-то в архиве, в одном из городов России лежит ее «дело» из нескольких десятков пожелтевших ломких страниц и, может быть, есть фотография и имена близких людей. Но где этот город и где архив, я до сих пор не знаю.

Сейчас на Хижозере живет семья Беловых, Виктор Михайлович и Валентина Павловна.  В декабре 2006 года исполнилось ровно 16 лет, как они перебрались в эту тьму-таракань из села Паданы Медвежьегорского района.

После короткого знакомства прошу показать окрестности. Шагаем по узким окрестным дорожкам, по худосочной лесной траве, совсем сырой после недавнего дождя. Бродим по обмелевшим берегам. Ищем следы незнаменитого былого. Вот большая поляна, уже заросшая мелким лиственным лесом. В земле угадываются фундаменты зданий. Бывшая дорога стала неприметной тропинкой и струится среди деревьев к большаку на Повенец.  Наконец выходим к самому берегу. В этом месте небольшое Салмо-озеро располагается совсем близко от огромного Хижозера. Именно здесь их и соединили в 1932 году искусственным водопроводным каналом-водоспуском, предварительно отгородив большой дамбой. У меня есть архивные снимки той поры. Громадная строительная площадка. Десятки мрачных людей, лошадиные повозки, язвы песчаных карьеров, дым костров… Где теперь это? Куда исчезли следы громадной работы? Ушли на дно озера? Сегодня не найдешь даже места, где были лагерные бараки.

Виктор Михайлович показывает на пустошь возле самого берега: «Тут был лагерный поселок. Другого места для него во всей округе не найти…» И в  самом деле. Вот горка камня, служившая основанием для большой печи. Вот остов кузницы. Земляной холм покрылся травой, тут и там торчат разные железяки со следами ковки…

 Трудно представить себе, что на этом самом месте, под нашими ногами был участок громадного лагеря, самого большого в то время в СССР  исправительно-трудового лагеря НКВД, лагеря, давшего начало печально известному ГУЛАГу. Здесь работали до смертного пота и погибали люди. А теперь ничего нет. Жиденькая лесная трава под ногой, березки да сосенки.  А всего-то 74 года прошло. Одна человеческая жизнь.

            «А вот там за плотиной ряды финских оборонительных укреплений, -- показывает Виктор Михайлович. – Там они сидели с 41-го по 44-й. Укрепления в целости и сохранности, хоть сейчас занимай. Бывает, приезжают, бродят там, что-то высматривают.  Вспоминают, видать, как им наши тут наподдавали…»

            Почти каждый год рыбаки или кто-нибудь из грибников наткнется на что-нибудь взрывоопасное. Недели за две до моего приезда так и случилось. «Вон там это добро нашли, -- показывает Виктор Михайлович. – Но мы туда не пойдем. Ну его…»

            После экскурсии по окрестностям, вымокших и уставших Белов приглашает нас к себе, попить чаю и поговорить. Не часто у него гости. Возвращаемся к земляной дамбе, которая отделяет Салмо-озеро от Хижозера. Одно озеро мелкое, узкое и расположено внизу. Другое большое и глубокое и, будто бы, нависает сверху всей своей громадной и по-осеннему холодной массой воды. Прямо к его берегу Хижозера примыкает поляна, за которой стеной стоит лес.  У самого леса на поляне дом и баня неподалеку. Вот и весь здешний мир, если описать его сухо и только внешне.

У Беловых большая семья. У Виктора Михайловича и его супруги Валентины  Павловны детей общим счетом пятеро. Все они уже разлетелись из семейного гнезда: Павел в Петрозаводске, Виталий в Пиндушах, Люба в Медвежьегорске, Владимир окончил школу и скоро тоже куда-то разлетится, а Саша, который сегодня дома, поступает после 9-летки в техническое училище на электромонтера.

            -- Паданы – большое село, а тут привезли в лес, -- вспоминает о первых днях Валентина Павловна. – Нетронутый снег вокруг и тишина: страх Божий! К тому же первые десять дней пришлось прожить одной. Только я и собака! Дом старый, давно ремонта не видел, холодина. Ложусь спать, а сама газовый баллончик в кулаке зажму и трясусь: вдруг кто-то нападать станет…

            Нам с Виктором Михайловичем смешно. Живо представляем себе, как страдала бедная женщина --  одна за двадцать километров от ближайшего человеческого жилья, как вздрагивала от всякого шороха, наивно рассчитывая отбиться от внезапного нападения с помощью крохотного газового баллончика.  То-то грозное оружие среди глухого леса.

            Не всякому мужчине такая жизнь по плечу, а уж женщине и подавно. Ведь часто ей приходится оставаться одной и принимать очень серьезные решения. Валентина Павловна рассказывает, как однажды их полуторагодовалый бык ушел с коровами в лес, там неудачно прыгнул и сломал себе шею. Когда она нашла стадо, бык был едва жив. Нужно было немедленно его забивать, чтобы выпустить кровь.

            Натуры тонкие и, как писали в позапрошлом веке, – «нервические» могут дальше не читать. А сельские жители знают, что если это вовремя не сделать, мясо пропало и в пищу не годиться. А вы представляете, что это такое для Беловых? Полтора года ухода, бездна затрат труда и финансов, больше полутонны мяса. И все в землю?!

            Но что же делать? Валентина Михайловна одна в доме. Помощником только мальчишка сын, муж обещал быть только поздно вечером.      

«А у меня с собой перочинный ножик, -- вспоминает она. – И что я этим ножичком смогу? Даже кожу не порезать. Сердце заходится, в глазах темно, ничего не могу ни подумать, ни сделать. Но как представлю, что бык сейчас возьмёт да и помрёт, становится еще хуже…»

            Она сбегала из леса домой за охотничьим ножом, заставила сына держать быка за рога и сделала всё, что должен был сделать на её месте мужчина. Плохо ей стало уже поздно вечером, дома, причем от пустяка. Кто-то за столом неудачно пошутил про «новоявленного киллера».

            Сейчас у Беловых в хозяйстве только корова и телка, а когда переезжали, привезли с собой лошадь. Прежний хозяин Хижозера Анатолий Пашков мрачно осмотрел конягу и заметил: «Зря вы это. Вечно голодная будет». Так и получилось. Нет сенокосных угодий в округе, хоть плачь. Лес, камни, окопы да блиндажи. Однако рекорд хозяйствования Беловых таков: лошадь, четыре коровы, поросята, куры… До 20 тонн сена на зиму запасали, ездили за ним даже в Заонежье. И в Повенце до сих пор помнят беловские масло, сметану и творог.    

Сам Виктор Михайлович до сих пор с содроганием вспоминает мучения, которые принесли ему районные и поселковые конторы. Это ж были 1990-1991 годы! Тогда лошадь еше числилась по разряду «средства производства» и «орудия наживы». И грустно, и смешно вспоминать это теперь. И забыть невозможно: какая ни есть, а история нашего многострадального Отечества.

            Сейчас не так, но поначалу страхи Беловым мерещились повсюду. Особенно, конечно, Валентине Павловне. Тут ведь лес, а в лесу, как известно, животные разные живут, звери. Дом у них здесь. Ну и встречаются с Беловыми иногда, у которых тоже свой дом. Но никто никого не обижает. Со смехом рассказывают, как однажды зимой возвращалась она с ребенком из бани. Тропинка в глубоком снегу узкая, еле-еле бредут, а навстречу собака от дома бежит. Ну, собака и собака. А потом глядь, а за ней вторая такая же, потом третья… Что такое? Откуда тут столько собак? Сообразила: да это волки!!!

            В другой раз моются, а в банном окне на уровне человеческого роста… чьи-то огненные глаза горят неземным светом.  Господи, да кто же это, если на  десятки километров в округе никакого человеческого жилья нету?! Снова волки? Валентина Павловна быстро-быстро снарядила сынишку за отцом. Чтоб встретил и защитил, если что. Наутро пошли разбираться и по следам на снегу определили: обычный заяц. Под окном большущий сугроб намело, заяц на него взобрался и подглядывал, как люди моются. Любопытно ему, соседи всё-таки.

            Дети самая больная тема в жизнеописании семьи Беловых. Виктор Михайлович говорит об этом одной фразой: «Все наши дети прошли через интернат». При этом говорит так, будто всему остальному человечеству должно быть понятно, что это такое для ребенка – пройти через интернат.

«Да вы сами представьте, -- горячо втолковывает мне Валентина Павловна. – Отправляем в Повенец на целую неделю,  дочь вцепится  ручонками, кричит: «Дома хочу жить!» А мы её оторвем, сунем в машину, там она бьется, и кто-то другой  её держит…»

 «Ломали психику ребенка, -- мрачно соглашается Виктор Михайлович. -- Ломали так, что вспоминать тошно».

            Однако известно, что некоторых и захочешь сломать, да не сломаешь. Это к детям относится в полной мере. Взять хотя бы последнего, пятого ребенка Сашу. Это он хочет стать электромонтером и, вероятно, уже учится в своем техническом училище. Однажды совсем маленьким играл в кабине отцовского трактора «Белорусь». Трактор стоял на тормозах на уклоне. И что там случилось, не поймешь теперь, но покатился, покатился с уклона к береговому обрыву. Валентина Павловна вспоминает и даже сейчас глаза у неё расширяются от пережитого ужаса:

«Всё, думаю, расшибется теперь… А потом смотрю, Саша встал возле рулевого колеса – головёнка чуть-чуть выше торчит, и своими маленькими ручонками выворачивает, выворачивает и выворачивает руль в сторону от берега. И вывернул. Мы с отцом потом все удивлялись, откуда у него силенок-то хватило?»

            Уже в этом году Саше снова представился случай проявить незаурядное для школьника-подростка самообладание. На узкой зимней дороге их автомобиль-«вахтовку» ударил встречный лесовоз. Были травмы, взрослые и дети  растерялись, только Саша немедленно вызвал по телефону отца, тот позвонил в «скорую», и помощь подоспела вовремя. Беловы показали и милицейское фото: вся левая сторона пассажирского салона ГАЗ-66 разбита всмятку. А водитель лесовоза даже не остановился. Некогда ему, деньги нужно зарабатывать…      

Беловы на Хижозере подтверждают: жизнь наособинку, в природе, многое в человеке меняет. К примеру, по-иному видятся отсюда  взаимоотношения с другими людьми. Наше повседневное состояние в городе, с его постоянным многолюдием и суетой, очень точно определено в молитве Иоанна Златоустого. Святой назвал его термином «окамененное нечувствие». Молитва входит в вечернее правило каждого православного и читается на ночь: «…избави мя всякого неведения и забвения, и малодушия и окамененного нечувствия». Жизнь один на один с природой и с собой помогает сильному человеку вернуть в себе человеческое, избавиться от привычной окаменелости души.

Виктор Михайлович рассказывает, что ему нелегко теперь надолго уезжать из дому: «Приезжаю из города в буквальном смысле измочаленный, пустой, словно из меня по капле выжали всю энергию. И не только я один. Мы все теперь остро ощущаем отрицательную, негативную энергию других людей. Бывает и по работе приходится выслушивать злое и несправедливое. Однажды не сдержался, говорю: «Ну, что же вы так-то? Разве нельзя по-хорошему?»

            Валентина Павловна подтверждает: от агрессии, от злой энергии они просто болеют. «Человек не должен жить во зле, -- убеждены Беловы. -- От этого больно всем, всему человеческому сообществу, в том числе и тому, кто сам, сознательно или нет, является источником зла».

            Таково оно, сегодняшнее Хижозеро и его обитатели. Такова их  обыденная жизнь и отношение к прошлому. А прошлое вершилось прямо тут, на этом каменистом пятачке земли, семь десятков лет тому назад. Да, здесь была другая жизнь, лагерная. Другие хозяева жили на этих берегах. И мне очень интересно, кем была одна из тогдашних хозяев, заключенная Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря ОГПУ НКВД СССР, инженер и старший прораб Хижозерского строительства Наталья Евгеньевна Кобылина? При этом, конечно, я называю ее хозяйкой условно. Настоящие хозяева той поры носили мягкие хромовые сапоги и ромбы в петлицах.

           

После возвращения от Беловых началась моя долгая писчебумажная работа. На обширных просторах Российской Федерации предстояло найти тот город и тот архив, в котором хранилось архивно-следственное дело з/к Кобылиной Н. Е. После этого следовало подобрать слова, на которые архивисты могли среагировать правильно, то есть выдать на ознакомление нужные материалы.

Кто не сталкивался с подобной работой, тот может подумать, что я кокетничаю. На практике архивные разыскания всегда оказываются гораздо сложнее, чем думается поначалу. И одна из серьезных проблем заключается в том, что в интересующие нас 30-е годы в СССР было только одно карающее-контролирующее ведомство. Оно называлось Народный Комиссариат Внутренних Дел (НКВД). В начале с появлением МВД, а затем и с образованием КГБ СССР не только функции разделились, но был поделен и архив. Принципы, на которых произошло разделение громадного массива архивных документов и материалов, до сих пор неведомы не только мне, но и многим сотрудникам самих этих ведомств. Мой скромный опыт подсказывает иногда, что вообще не было никаких принципов. Поэтому вопросы, куда писать и к кому обращаться, -- в МВД или ФСБ – первые из тех, на которые придется отвечать. Будут во множестве и другие вопросы, без точного ответа на которые никакое архивное исследование попросту невозможно.

            В течение более чем года в выдаче «дела» инженера Кобылиной мне последовательно отказали архивы МВД Карелии, Архангельской области, Санкт-Петербурга и Ленинградской области, а также Москвы. Отовсюду ответ был одинаков: «Архивного дела на хранении не имеется». Тоже ответили из названных регионов архивисты ФСБ. И мне никогда бы не найти «дела» хижозерского инженера, вероятно, единственного в Беломорстрое прораба-женщины, если бы не добрая воля служителей архива карельского управления Федеральной службы безопасности РФ. А ларчик открывался просто. Оказывается, такого следственного «дела» вообще никогда не существовало...

Карельские архивисты выяснили, что осенью 1929 года НКВД СССР расследовало дело «О контрреволюционной вредительской организации в Центральном управлении водных путей Народного Комиссариата Путей Сообщения (НКПС) и в его местных управлениях». Было арестовано и осуждено около 50 инженеров-проектировщиков, инженеров-гидротехников и путейцев. В том числе получила свой срок концлагеря и Кобылина. В выписке из протокола заседания Коллегии ОГПУ от 28 февраля 1931 года она девятая в списке из 27 фамилий: «Заключить в концлагерь сроком на ДЕСЯТЬ лет, считая срок с 30.Х-29 г.»

Вот так, одним заседанием 27 человек, и всех в концлагерь!

Когда знаешь, что искать, дело идет быстрее. Вскоре из Москвы пришли заверенные копии 12 листов материалов из многотомного труда, сочиненного сталинскими соколами-следователями. Материалы касались непосредственно Натальи Евгеньевны. Конечно, в них содержится далеко не всё, что мне известно из других источников о самом  аресте и её поведении на следствии, но, как говориться, спасибо и на этом. Собранные материалы в самых общих чертах дают представление о жизни, работе и характере этой незаурядной женщины. Что нам, собственно говоря, и требуется.

            Настоящая (девичья) фамилия Натальи Евгеньевны – Колбасьева. Колбасьевой была мама, которая жила в на Пречистенском бульваре Москве, Колбасьевой была сестра Вера, работающая врачом в психиатрической клинике на станции Столбовая Курской железной дороги, Колбасьевым был брат Евгений, занятый в то время на топографических съемках где-то около Новочеркасска. Был у Натальи Евгеньевны еще один брат Александр, но жизнь его сложилась таким образом, что она запросто могла оказаться на Беломорканале только за него одного, ничего другого не предпринимая. Хотя для того времени жизнь у него была самая обычная, как у тысяч других юношей.

 Александр Колбасьев был студентом, когда началась война с Германией. Его мобилизовали на фронт, и он служил на Черноморском побережье в летных частях, летал на аэропланах. Война с Германией, с небольшим промежутком на октябрьский переворот, переросла в войну одних россиян с другими. Началась Гражданская война. Александр был офицер и, судя по всему, новой власти в России не принял. В 1919 году начался исход белых частей за границу, и Александр вместе с другими русскими офицерами Белой армии ушел на пароходе из Крыма в Константинополь. Сегодня, когда о том времени многое стало известно, можно только порадоваться за него: и хорошо сделал, что ушел. В Крыму началась кровавая и бессмысленная резня.

Чудовищные масштабы той трагедии можно представить себе из опубликованных документов и воспоминаний. Их теперь достаточно. Например, в 2004 году сотрудники московского отделения общества «Мемориал» выпустили сборник материалов о репрессиях в отношении дворянства.* Основой книги послужили многолетние исследования фондов Политического Красного Креста 1918-1922 годов и Помощь политзаключенным 1922-1937 годов. Поскольку значительную часть дворянства составляли русские офицеры, в книге представлены статистические данные о тотальном уничтожении офицерства большевиками. Так, в 1920 году властями была объявлена «амнистия» для офицеров, служивших в Белой армии, с последующей обязательной регистрацией.  На деле «амнистия» была ложной, она оказалась ловушкой для тысяч человек.  Всех добровольно явившихся тотчас арестовывали, заключали в ближайший концлагерь или этапировали в Москву и в Архангельск.  Здесь большую часть офицеров расстреливали по прибытии, а остальных медленно умерщвляли в Холомогорском лагере.

«В самом Архангельске 1200 офицеров были утоплены на барже, -- отмечают авторы исследования. -- В 1921 году по пути в Кронштадт были утоплены на барже 600 офицеров. В Екатеринодаре расстреляно около 3 тысяч, в Одессе – до 2 тысяч, в Екатеринбурге – 2800 человек. Самые страшные расстрелы офицеров прошли в Крыму, где были уничтожены поголовно все офицеры и чиновники (до 50 тысяч). Офицеры-репатрианты, вернувшиеся из-за границы после объявленной амнистии, были также расстреляны…»

 

* Обречены по рождению…По документам фондов: Политического Красного Креста. 1918-1922. Помощь политзаключенным.1922-1937.—СПб: Изд. Журн. «Звезда», 2004.

 

Нужно подчеркнуть, что речь идет о тех русских офицерах, которые либо ушли за границу, а затем вернулись, доверившись обещаниям большевиков, либо вовсе не уходили, не сознавая за собой никакой вины перед Родиной.

Как известно, в Крыму возглавлял «акцию» по массовому уничтожению русского офицерства известный большевик и интернационалист Бела Кун. После провала кровавой авантюры на родине в Венгрии, где была подавлена так называемая «народная революция», он сбежал в Россию и был назначен членом реввоенсовета Южного фронта. В ноябре 1920 года в качестве председателя Крымского областного ревкома Бела Кун в полной мере «отыгрался» на офицерах Белой армии за поражение на родине, в буквальном смысле, залив русской кровью Крымский полуостров. Мало утешает тот факт, что в 1939 году сам палач был казнен вчерашними коллегами из ЧК.

            Среди тысяч тех, что совершил трагическую ошибку и поверил большевистской «амнистии», оказался единственный сын знаменитого русского писателя Ивана Шмелева. Слабый здоровьем и болезненный мальчик был призван на германскую войну, воевал в легкомоторном артиллерийском дивизионе, потом оказался в Добровольческой армии белых. Иван Сергеевич по-матерински нежно любил сына, стараясь привить ему любовь к России и предохранить от того трагического и мрачного, что юноше невольно приходилось видеть на фронтах. Письма Шмелева «сыну Сереженьке» полны заботы и ласки:

«Ну, дорогой мой, кровный мой, мальчик мой. Крепко и сладко целую твои глазки…» «…Думаю, что много хорошего и даже чудесного сумеешь увидеть в русском человеке и полюбить его, видевшего так мало счастливой доли. Закрой глаза на его отрицательное (в ком его нет?), сумей извинить его, зная историю и теснины жизни. Сумей оценить положительное».

В 1920 году офицер Добровольческой армии Врангеля Сергей Шмелев отказался уехать на чужбину и остался в Феодосии. Мало того, он в очередной раз заболел и находился на излечении в лазарете. Большевики взяли его с больничной койки и вместе с другими без суда и следствия расстреляли. Советский писатель Илья Эренбург в мае 1921 года побывал за границей и рассказал, что «офицеры остались после Врангеля в Крыму главным образом потому, что сочувствовали большевикам, и Бела Кун расстрелял их только по недоразумению…» Увы, недоразумением такое называть нельзя. Такой была политика новой власти. Скорее недоразумением можно считать тот факт, что эта власть продержалась в России почти целый век.  

Русский летчик Александр Колбасьев большевикам не поверил и в эмиграции не потерялся.  Имея оригинальный технический склад ума, он занялся изобретательством в области спичечного производства. В 1924-1925 года он перебрался из Константинополя в Марсель, а в 1928 году Наталья Евгеньевна получила привет от него уже из Вены.

Следует отметить, что так называемый «технический» склад ума, тяга к изобретательству были родовым знаком семьи Колбасьевых.  Происходила семья из дворянского рода. Глава семьи офицер флота, капитан второго ранга Евгений Колбасьев служил в начале на Балтийском, а затем Черноморском флотах. Он закончил водолазную школу, был водолазом, затем стал преподавать водолазное дело специалистам флота и заниматься изобретательством. Именно он догадался снабдить водолазный скафандр телефоном и разработал для этого специальное снаряжение. Колбасьев занимался также разработкой аппаратов специальной телефонной связи для надводных боевых судов российского флота.

Наталья Евгеньевна родилась в Севастополе в 1889 году и там же  окончила гимназию. Нетрудно представить себе её жизнь в детстве и юности. Отец имел под Севастополем хутор, при нем был дом и водяная мельница. Теплое море, булыжные мостовые обжитого города русских моряков, прокаленная южным солнцем степь, щедрые хуторские сады… Вот мир, где прошло её детство. И когда пришла пора выбирать себе будущее, дочь флотского офицера выбрала для себя инженерную стезю. В 1906 году она поступила на учебу в Высшие женские политехнические курсы в Петербурге, статус которых затем изменили на 2-й женский политехнический институт. В 1909 году Наталья Евгеньевна вышла замуж за студента Института путей сообщения Кобылина Николая Евгеньевича и сменила фамилию. В 1913 году они уехали на строительство шлюзов на реке Шексне: она техником, он инженером.

Любопытно, что дворянское происхождение, которое она никогда не скрывала, даже хорошо зная, как к этому относиться новая власть (свои показания на следствии прямо начала с фразы: «Я происхожу из дворянской семьи…»),  и явная склонность к литературному труду, о которой мы поговорим позже, вводит современных исследователей в искушение зачислить Наталью Евгеньевну… в дочери известному российскому дворянину и литератору Сухово-Кобылину.* Автор известной драматической трилогии «Свадьба Кречинского», «Дело» и «Смерть Тарелкина» сам на долгие семь лет оказавшийся под следствием по вымышленному делу, состряпанному судейскими чиновниками с целью выманить взятку в 50 тысяч рублей, полвека боролся за то, чтобы преодолеть цензуру и увидеть свои произведения, поставленными на сцене. Теперь они не сходят со сцены театров, более века сохраняя на слуху имя Сухово-Кобылина.  

 

**Н.Федоров. Была ли тачка у министра?... Очерки о строителях канала Москва-Волга. Дмитров, 1997, с.30.

 

В 1914 году началась война с Германией, которая в советских учебниках носила название империалистической. Война насколько бездарная, настолько же и  кровавая. Николая Кобылина мобилизовали на фронт всё в той же инженерной должности. До 1916 года Наталья Евгеньевна оставалась на Шексне, работая в начале техником, а затем производителем работ, прорабом. В 1916 году работы на её участке были завершены, и  Кобылину перевели в Министерство путей сообщения, в Петербург. Здесь, в Управлении внутренних водных путей МПС она исполняла обязанности инженера. В 1918 году был образован Главный комитет государственного строительства при Всероссийском наркомате народного хозяйства (ВСНХ), и Наталья Евгеньевна перешла туда, исполняя технические и инженерные обязанности в подразделении водного строительства. Но реорганизация в МПС на этом не завершились. Вскоре в структуре министерства был создан так называемый ЦУВОДПУТЬ – Центральное управление водных путей, и Кобылину перевели туда, в начале инженером, а затем поручив организацию нового подразделения по нормированию труда.

В этот период в личной жизни Натальи Евгеньевны произошли важные события. В 1916 году она развелась с Николаем Кобылиным и через пять лет, в 1921 году, не меняя фамилии, вышла замуж за сотрудника Госплана СССР Чернилова Георгия Александровича. Жили они к тому времени в Москве, в Тихвинском переулке, в дом № 11, квартира 5.

            Размышляя о судьбе Кобылиной, я представлял себе, как однажды глубокой ночью именно сюда, в Тихвинский переулок, дом 11, оставив «воронок» за углом соседнего дома, пришли оперативники ГПУ.  Они стучали в дверь, грубо кричали на испуганных жильцов, бесцеремонно копаясь в разбросанных и там, и сям вещах. И как Наталья Евгеньевна, жестко выпроводила их из спальни и открыла тумбочку, чтобы достать яд…  К тому времени она хорошо знала, что в министерстве и на местах идут аресты, десятки инженеров уже в тюрьме. Знала и поэтому подготовилась. Судьбу  узницы концлагеря, пытки на следствии и тюремную камеру она для себя никак не желала.

             Как почти всегда, действительность оказалась куда как прозаичнее фантазий, хотя в результате не менее трагической. 27 октября 1929 года инженера Кобылину вызвали в ОГПУ. Она пришла, показала на входе повестку, с ней накоротке побеседовали, но из здания уже не выпустили. И  сразу стало ясно: жизнь на свободе закончилась, впереди ожидает то, о чем она неотступно  думала все последнее время и чему всей душой противилась.

            Изучая присланные из Москвы копии документов, я думал, почему же, заманив Кобылину в здание ОГПУ 27 октября, целых три дня её продержали в комендатуре просто так? Ведь следственные действия были начаты лишь 30 октября. Именно этим числом датирован протокол первого допроса, эта дата стоит на ордере на арест за номером 550 и с личной подписью зампреда ОГПУ Г. Ягоды. Почему так произошло? Что это – один из способов психологического воздействия, или, может быть, следователей не хватало?

            Ответ обнаружился там, где его меньше всего ожидал найти, -- в известной монографии об истории строительства ББК, выпущенной в 1934 году большим авторским коллективом под руководством А. М.Горького*. В одной из глав, развивая  явно выдуманную идею о невероятных душевных терзаниях бывших инженеров-«вредителей» в связи сощущениями их виновности перед советским государством, автор сообщает между прочим и о Кобылиной, которая именно по этой причине во время ареста «незаметно проглатывает какой-то яд…»

 

*Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства 1931-1934 гг. Под редакцией М. Горького, Л. Авербаха, С. Фирина: М.,1998, с.535.

 

            Так вот где провела эти первые три дня своего заточения Наталья Евгеньевна – в тюремной больничке! Её спасли, и через четыре месяца, 15 февраля 1930 года, старший уполномоченный ОГПУ по фамилии Норко составил документ, в котором были такие слова:

«…рассмотрев следственное дело №-82247, нашел, что инженер Центрального управления внутренних водных путей (ЦУВОДПУТИ) Кобылина Наталья Евгеньевна, занимая должность инструктора, ведая штатными вопросами и вопросами кредита, содействовала контрреволюционной вредительской организации проводить мероприятия, направленные на разрушение водного транспорта и подрыв экономической мощи СССР».

На основании такого вывода Норко постановил  «названную Кобылину Наталью Евгеньевну» привлечь в качестве обвиняемой по статье 58, пункт 7 (вредительство) УК РСФСР.

            Ровно год и пять дней, до 20 февраля 1931 года, этот старший уполномоченный Норко мужественно вел следствие по делу о вредительстве на водном хозяйстве страны. Он ли один постарался, были ли у него помощники, но круг обвиняемых, как мы теперь знаем, был расширен почти до 50 человек. И в его глазах Наталья Евгеньевна уже не просто «содействовала… проводить мероприятия». Она превратилась чуть ли не в главного закоперщика заговора. В протоколе об окончании следствия по делу №-100674 Норко пишет, что она «…входя в состав руководящего Центра контрреволюционной вредительской организации…  осуществляла мероприятия, направленные к разрушению и дезорганизации Водных Путей Сообщения Союза СССР и их хозяйства». Ни больше, ни меньше.

            Инженер Кобылина подписала все бумажки, состряпанные следователем. В том числе и протокол об окончании следствия. Машинопись в нем заканчивается фразой: «…при чём на вопрос обвиняемой, чем она желает дополнить следствие – последняя…» Фраза дописана размашистой, уверенной  рукой: «…заявила, что подтверждает все свои показания считая таковые исчерпывающими». Судя по отсутствию знаков препинания и почерку, эта, приписанная в протоколе фраза руке Натальи Евгеньевны не принадлежит.

            Ей пришлось еще восемь дней ждать рассмотрения дела в Коллегии ОГПУ. О чем она думала в это время? Надеялась ли, что разберутся, не поверят абсурдности обвинений и её подписям под протоколами? Едва ли. Почти полтора года пребывания в тюремной камере дали громадный опыт и смогли многому научить. И, прежде всего, главному: не надеяться на справедливость власти.

            Как бы мне хотелось написать здесь о родных Натальи Евгеньевны, о её коллегах-инженерах! Рассказать, как они выстаивали часы у приемной ОГПУ, как писали жалобы в инстанции и просьбы о пересмотре дела, как искали любую возможность собрать посылку или передать одобряющее письмо. Но ничего мне об этом неизвестно, к моему большому сожалению, а ошибиться боюсь. Ведь я даже не знаю, как вели себя все это время её мама, брат и сестра. Стыдно признаться, но я не знаю даже, как маму звали. Ведь нам известно теперь, как преследовали членов семей арестованных, как травили и увольняли с работы, как над ними издевались в институтах, в школах и на улице.

Нужно было быть очень сильным человеком, чтобы в таких условиях сохранить к несчастному узнику родственные или товарищеские чувства. И многие не находили в себе сил, отказывались от родства, наивно рассчитывая на сохранение привычного бытового комфорта и облегчение своей судьбы. И очень часто в этом ожидании ошибались.         

28 февраля 1931 года Коллегия ОГПУ СССР объявила инженера Кобылину вредителем, виновным в подрыве экономической мощи государства. В это время работы над устройством Беломорско-Балтийского водного пути шли полным ходом.  В Москве и Ленинграде в специальных закрытых учреждениях трудились заключенные проектировщики, инженеры, экономисты, геологи, гидрологи. Они анализировали оставшиеся с царских времен проекты и проектные предложения, изучали результаты геологических, топографических, гидрологических и иных экспедиций, в разное время побывавших на предполагаемой трассе искусственного водного пути. В Карелии, в районе Повенца, вокруг Выгозера и у деревни Надвоицы уже действовали слабо вооруженные инструментарием, плохо экипированные и с ужасным материальным и продуктовым снабжением  полевые отряды изыскателей.

К зиме 1931 года громадная и неповоротливая государственная машина получила реальное направление на Беломорский канал и со скрипом набирала обороты. Пройдет менее года, как эти обороты станут такими, что у многих закружится голова...

            Вероятно, всех или почти всех инженеров-«вредителей», проходивших по делу «О контрреволюционной вредительской организации в Центральном управлении водных путей НКПС и в его местных управлениях», осужденных по статье 58, пункт 7 Уголовного кодекса РСФСР, ОГПУ определило в начале в эти самые ОКБ, а затем в Карелию, на трассу. Они проектировали и рассчитывали гидроузлы, механизмы и направления судовых путей, а потом сами должны были воплощать их в натуре. Им было предложено «искупить вину перед народом» и «на деле доказать»  свою преданность власти.

В Карелии, в Беломорско-Балтийском исправительно-трудовом лагере НКВД оказалась и Наталья Евгеньевна Кобылина, осужденная на 10 лет заключения.

            Почему именно её, 42-летнюю женщину определили прорабом на Хижозеро, неведомо. Но представьте себе отдаленный лагерный пункт, численностью, вероятно, до тысячи заключенных, глухой лес вокруг, полное отсутствие жилья, бездорожье, при котором продукты завозятся только в летнее время, поскольку ранней весной, зимой и осенью дорожной связи с внешним миром никакой нет. И техническим руководителем, ответственным за судьбы всей стройки, здесь оказалась женщина!

            Земляная дамба и водоспуск, которые предстояло построить на Хижозере, территориально относились к Водораздельному участку II  Отделения Беломорстроя. И когда начальник Отделения, сотрудник НКВД Большаков объявил Кобылиной о своем решении, она заявила, что работать в таких условиях и с таким контингентом – двойное наказание, не предусмотренное приговором, и что вряд ли она справится. «Поможем», -- мрачно ответил Большаков, сам осужденный по статье 110 УК (превышение власти). И не понятно было, чего больше в чекистском обещании – ободрения или угрозы.

К слову, по итогам строительства самого Григория Петровича Большакова не обнесли орденом Трудового Красного Знамени,  -- таким же, каким наградили Кобылину. В Постановлении ЦИК СССР от 4 августа 1933 года сказано, что он своей энергичной работой «обеспечил возведение сооружений сложнейшего водораздельного участка».

   Наверное, так оно и было.  Один штурм многокилометрового 165-го канала, прорубленного в сплошном скальном монолите в самом начале 1933 года, штурм, причиной которого были приписки и прочая туфта, которыми грешили на строительстве все без исключения, прибавил чекисту Большакову немало седых волос. Хотя вариантов у него не было. Неуспех, срыв сроков мог закончится для него пулей в затылок.

Второе Отделение Беломорстроя начиналось на 18 километре от поселка Повенец  и распространялось вверх по трассе канала, территориально охватывая  весь водораздел.  Это был один из важнейших участков строительства будущего канала. Хотя, справедливости ради, следует сказать, что «неважных» участков здесь не было вообще. Из череды естественных озер (Вало-озера, Узким озерам, Вадло-озера и Матко-озера) предстояло создать водохранилище с заданной глубиной и гарантированным судовым ходом. Для этого необходимо было построить один шлюз, три водоспуска, пять каналов, три дамбы и одну плотину ПУАРЭ (она же предохранительный затвор).  Гидросооружения создавали условия к тому, чтобы накопить, а затем сохранять достаточный для судоходства объем воды. При этом, разумеется, естественные озерные берега подтоплялись, становились дном, сами озера изменяли очертания и вовсе прекращали самостоятельное существование, превращаясь в одно большое водохранилище.

Главное хранилище воды, то есть водораздел Беломорского канала находится на самой высокой отметке над уровнем моря.  Вода из него может свободно стекать по шлюзам на юг в Онежское озеро и на север, в Белое море, неся на себе корабли. Естественный ток воды обязывал инженеров продумать о её запасах и  возможности пополнения в периоды маловодья или даже вовсе не реальной для природно-климатических условий Карелии засухи.

Где можно было взять «лишнюю» воду? Как устроить её запас на длительное хранение? Для этой цели проектировщики ББК использовали цепь озер, географически близко примыкающих к водоразделу. Ими стали Катко-озеро, озеро Ванеж, Хижозеро, Кук-озеро и Салмо-озеро. Название большинства из них уже забыли даже местные жители. Между этими озерами и водоразделом строителям предстояло соорудить земляную дамбу с водоспуском, запереть сток. Сооружение запасного водохранилища на Хижозере поручили Наталье Евгеньевне Кобылиной.

О том, как начиналась стройка в глухом лесу, в каких условиях  приходилось здесь жить, спросить нынче некого. И можно, конечно, пофантазировать на этот счет. Однако избавила меня от этого сама Наталья Евгеньевна.  Работая в Российском государственном архиве литературы и искусства в Москве (РГАЛИ), я обнаружил письмо Кобылиной. К письму была приложена рукопись очерка и текст поэмы. Автором очерка «Воспоминания беломорца» была сама Наталья Евгеньевна.  Поэму под пышным названием «Митинг водораздельных озер» написал такой же, как и она, бывший заключенный с Хижозера, работавший там техником.

В очерке чувствовалась достаточно уверенная рука, он содержал и имена, и факты, был переполнен эмоциями, настроением.  Ничего этого, увы, не было в поэме, которая годилась разве что для общелагерной беломорстроевской газеты «Перековка». Скорее всего, именно для неё она и была предназначена.  

Фонд, в котором обнаружилось письмо и эти тексты, принадлежал еще одному беломорстроевцу, сотруднику культурно-воспитательного отдела лагеря  поэту Сергею Яковлевичу Алымову. В 30-е годы это был популярный на стройке человек. Он очень много работал, всюду успевал, всех знал и, казалось, все знали его. Тексты-слоганы для многочисленных агитбригад, зажигательные статьи для лагерной газеты, песни и очерки… Невозможно перечислить все, что Алымов писал в ту пору. Многое из его тогдашнего творчества я прочел до знакомства с его личным фондом в РГАЛИ и от того настроен был с известным скептицизмом. Вот один из характерных образчиков его повседневного творчества: «Схватка наша смелая, Темпов не сдадим. Балтийское и Белое моря соединим!» «Соловей Беломорстроя» -- так для себя я назвал Алымова. Однако знакомство с материалами, которые обнаружились в фонде, несколько изменили мое отношение к этой несомненно талантливой личности с исковерканной властью жизнью. Именно ему и адресовала свое письмо и материалы Наталья Евгеньевна Кобылина.

                                                                       «Столешников пер., д. 9,

                                                                       С.Я. Алымову или М.Ф. Корниловой

                                   Многоуважаемый Сергей Яковлевич.

            Как-то я написала наброски о Хижозере и работе. Хочу вам их послать, м.б. Вам пригодятся и Вы их используете – только лучше не от моего имени, а от своего. Если не пригодиться – просто бросьте. Привет М.Ф. Я все собираюсь зайти, когда бываю в Москве, но времени просто не выберешь.

            Работаю М.В.С. в Дмитрове.

            Простите, что беспокою Вас, но я больше никого не знаю, а Вы к ББВП ведь привязались так же, как и я.

            Уваж. Вас

Н. Е. Кобылина.

2/III – 34 г.»

            Фраза «работаю М.В.С. в Дмитрове» обозначает, что Кобылина строила канал имени Москвы. В ту пору его именовали «Москва-Волга строительство», центром которого был подмосковный Дмитров.

            Первые четыре страницы очерка «Воспоминания беломорца» наполнены описаниями первозданной природы Карелии и окрестностей Волозера, верхней Повенчанки, берегов озер Катко-озера, Ванеж, Хиж, Кук и Салмо-озера:

 

«На берегу Воло-озера, у самой воды приютилась крохотная деревня из нескольких изб, -- писала Кобылина, -- Вглубь, к сети этих озер вела чуть заметная тропинка рыбаков. Полусгнивший, обуглившийся сруб разрушенной постройки говорил о старом убежище рыбаков…  К этому далекому и оторванному от основной трассы участку работ приковываются мои воспоминания…На берегу Салмо-озера раскинули свои палатки, вырубив вековой лес, строители водохранилища весною 1932 года, приступив в первую очередь к закрытию стока воды временной перемычкой для обеспечения накопа воды к первой же навигации 1933 года. За прикрытием перемычки начали работы по постройке плотины и водоспуска.

            …Вдали от основной трассы, от центра снабжения, почти без путей сообщения, в глухих лесах и дебрях горсточка заброшенных каналоармейцев, выполняя общий намеченный план, боролись за социалистическое строительство. Год упорной работы в условиях напирающей и подкрадывающейся со всех сторон воды, выступающего из своих берегов озера…Особенно жутки были темные осенние ночи. С фонарями в руках ходим по узкой чернеющей полоске перемычки, наклоняемся, ощупываем шестами состояние откосов, следим за каждым подозрительным местом, имея наготове дежурные бригады – на случай катастрофы.

            Помню жуткий день: затоплялась дорога, ведущая к карьеру, откуда брали грунт для плотины. Поддержать её являлось непосильной и обременительной по нашим ресурсам и, пожалуй, сомнительной работой. Как обеспечить подвозку? Думать было некогда. Экстренно решили – в один день построить окружной путь с мостами. Сутки без отдыха работали. Спустились сумерки. Ночь ветреная, беззвездная, дождливая. С фонарями стоим на перемычке. Теперь опасности нет: назавтра путь готов, но надо следить за водою, чтобы бешеный поток, который сейчас перельется через дорогу, не размыл только что построенную, ограждающую дорогу перемычку…

            Но яростные волны уже лижут верхушку дороги. Шум усиливается. Где-то прорвался поток. И затем с неудержимым ревом стремительно бросилась вода, срывая старые забои и сложенные штабеля камня…

            Декабрь месяц. Самый тяжелый момент в жизни Хиж-озера. Сообщение почти прервано поднявшейся со всех сторон, запертой в своих стоках водою водораздела. Медленно подступающая зима не успевает сковать воду. Она превратила дороги в сплошные реки с толстыми торосами, местами выступающими изо льда. Торосы не давали проехать автомобилю и телеге, а сани затапливались водою…

            И в этот момент не выдержала перемычка. Вода прорвалась, и злобные потоки, вымещая вынужденное заключение, хлынули вниз, размывая сооружение. Хлещет, ревет вода, разрушая как бы уставшую от напряжения и обессилевшую преграду…

            …Темная осенняя ночь. Мобилизованы все силы. Весь лагерь на перемычке. Вереницы грабарок подвозят грунт, наполняем мешки, сбрасываем их во всё расширяющийся прорыв. Рёв воды, шум, крики голосов! Скудно бросают слабый свет электрические лампы… Разъяренная вода подхватывает мешки и уносит потоком вниз. Враг нажимает, и борьба превращается в жестокий бой…  Но мы чувствуем, что здесь собралась одна семья – товарищи общего дела, охваченные одним общим желанием, одною мыслью: всё сделать, даже невозможное, но построить в  срок свое сооружение…

            …Тогда мы ненавидели воду. Всю осень сплошная борьба с водою: вода за перемычкой, вода напирает, вода заливает дороги, карьеры, вода льет сверху – непрерывные осенние дожди-ливни…

            …Картина этой переправы стоит перед глазами. Яркий, весенний, ослепительный день конца апреля. Крутой спуск к ручью и подъем к деревне – участок, некогда белый от снега, весь побурел и весь изъеден темными пятнами воды. Стоит сплошной стон голосов, крик и мат…  500 дорожников и 500 грабарок – фалангу с Хижозера переводили по бездорожью на Водораздел, на штурм 165 канала. Осторожно ступает лошадь. Вода доходит почти до живота, только-только не заливает телегу… Внимательно следишь за темнеющей под водой полоской старой насыпи, чтобы не попасть под откос: глубины большие… Мосты затоплены и всплывают, удерживаем их пригрузкой камнем…

            Хижозерцы держали в своих руках знамя Центрального штаба ББВП и ЦИКа Карельской республики…

            …Наступила весна. Первое испытание сооружения водою. Выделяем аварийную бригаду из лучших и преданных людей и круглые сутки следим за каждым сантиметром подъема воды, наблюдая за каждым подозрительным местом… 23 апреля открыт водораздельный канал, и воды водораздельного бьефа, дошедшие до предельного горизонта, направлены в Белое море…

            Первая подача воды Хижозерского водохранилища в канал – 30 апреля. По команде открываем по очереди затворы. С ревом хлынула мутная, накопившаяся в озере темная вода. Глухим эхом оглашает окрестность салют аммонала, торжествуя успех и поздравляя строителей. Громкий крик «ура» сопровождает рёв воды… Мутный поток разливается и размывает нижнюю преграду – временную перемычку,  заполняя желтой водой Салмо-озеро… Долго стояли на берегу рабочие, следя, как проносятся льдины, случайно оставленные и примерзшие за зиму доски…

            …Закончены работы, сданы сооружения, разбрелись строители. Но каждый унёс в сердце воспоминания о тяжелых боях и упоительных успехах и незабываемую любовь к своему детищу – БЕЛОМОРСКОМУ КАНАЛУ».

 

20 июля 1933 года в Медвежьегорске вышел специальный номер общелагерной газеты «Перековка» (№ 75 (312). Кроме обязательных официальных материалов, разного рода рапортов и восторженных текстов «перековавшихся», ударников и победителей, в номере был опубликован «Календарь строительства» ББВП. В нем перечислены основные, наиболее важные этапы строительства.

 

1931 год:

18 февраля – постановление СТО о строительстве Беломорско-Балтийского канала;

16 октября – начались работы на Южном и Северном участках;

24 октября – начались работы на Водораздельном канале.

 

1932 год:

14 марта – уложен первый на строительстве кубометр бетона (на нижней голове северного шлюза 1 боепункта Южного краснознаменного участка);

5 июня -- закрыта перемычка на Хижозере (2 боеучасток);

22 июля – полностью закончена первая на строительстве бетонная голова шлюза  (северный шлюз 1 боеучастка Южного б/участка;

1 августа – перекрыто русло р. Повенчанки;

31 августа – закончена насыпь Дубровской дамбы – крупнейшего земляного сооружения на ББВП;

18 сентября – полностью закончена укладка бетона на Палакоргской бетонной плотине;

16 октября – окончены бетонные работы на Маткожненской плотине;

30 октября – окончена отсыпка Надвоицкой земляной плотины;

1 декабря – полностью закончена и отделана Дубровская дамба.

 

1933 год:

7 января – первый день штурма на Водоразделе;

12 января – закончены работы на последней, пятьдесят первой по счету голове шлюза (шлюз № 3);

20 января – закончена насыпь Палакоргской земляной плотины;

28 января – закончена насыпь Маткожненской земляной плотины;

20 апреля – полностью закончен первый на строительстве шлюз (северный шлюз 2 боеучастка Южного боеучастка);

23 апреля – закончен Водораздельный канал;

12 мая – сооружения Надвоицкого и Шаваньского узлов приняли полный напор воды;

19 мая – закончен последний шлюз (сев. шлюз 6 боеучастка) . т.е. 19-й – прим. К.Г.;

29 мая – 1-й караван судов во главе с «Чекистом» прошел через Повенчанскую лестницу;

30 июня – пароход «Севастополь», пройдя всю трассу ББВП, вышел в Белое море;

11 июля – первая гонка плотов на ББВП.

 

В этом же номере, исполненном в две краски, газета «Перековка»  напечатала рассказ старшего прораба Хижозерского строительства Н. Е. Кобылиной  о событии, едва отмеченном в «Воспоминаниях беломорца». Событие это для самой Натальи Евгеньевны, равно как и для её товарищей, могло оказаться роковым. 15 декабря 1932 года уже готовую дамбу прорвало, и вода из вышедшего из берегов Хижозерского водохранилища свободно хлынула в водораздельный бьеф канала…

Последствия этой аварии могли оказаться самыми печальными для всего строительства. Вода из Хижозера переполнила бы выше всех пределов водораздел, а затем снесла все только что возведенные гидросооружения южного участка трассы до самого Онежского озера. В таких условиях многим и многим головы было бы не сносить.

Итак, статья «Случай на Хиж-озере». Н.Е.  Кобылина пишет, как это было тогда, поздним декабрьским  вечером 1932 года:

 

«Для всех участников строительства Хижозерского водохранилища надолго останется в памяти одна из наиболее ярких и героических страниц самоотверженной борьбы ударников-каналоармейцев за своевременное окончание ББВП. Это было в середине декабря прошлого года. Внезапная авария с перемычкой вызвала размыв дамбы в самом ответственном месте. Этот разрыв создавал угрозу не только целости водоспуска, но и Водораздельному каналу и даже Повенчанской лестнице, -- потому что к этому моменту Хижозеро имело накоп воды около 4 метров. Каждый момент промедления в заделке перемычки мог нанести неисчерпаемые бедствия строительству.

            Авария произошла около 7 часов вечера, когда работы уже заканчивались. Все, кто только были в лагере, по первому же зову прораба немедленно бросились на борьбу с озверевшей стихией.

            Промоина представляла собой ревущий поток, сбрасывающийся вниз с высоты около пяти метров и размывающий на своем пути тело дамбы, которая с сильным грохотом обрушивалась вниз. Заделку промоины надо было вести путем укладки мешков с грунтом, удерживаемых забитыми шпунтами и досками.

            Погода была морозная. С озера дул сильный ледяной ветер. Еще не было распоряжения о том, как укладывать мешки, но уже всем было ясно, что если не войти по пояс в воду, то победить невозможно. Однако никто не решался на это.

            К прорабу подошел тридцатипятник Перепелкин, рядовой каналоармеец, никакими особенными качествами не отличавшийся и имевший в прошлом побег из лагеря. Он сказал прорабу о том, что, по его мнению, надо лезть в воду. Прораб подтвердил, что эта единственная мера, обещающая победу, --  потому что попытки просто бросать мешки ни к чему не привели: бурное течение просто  вырывало их и выбрасывало вон. Мешки надо было именно укладывать в воде.

            Тогда Перепелкин совершенно спокойно, даже не сознавая эффектности момента, снял бушлат, попросил кого-то из товарищей приберечь его и, не раздумывая, бросился в воду, рискуя быть снесенным течением.

            Его пример немедленно увлек и других. Вслед за Перепелкиным бросился в воду десятник Головко и каналоармеец Скороходов. Удерживая ногами уносимые течением мешки, эти люди два часа работали в ледяной воде, не требуя и не ожидая смены. Большинство каналоармейцев не отставали от этих действительных героев. Проваливаясь в образовавшиеся полыньи, они подносили мешки с грунтом для заделки промоины. Из работающих особенно выделялись своей энергией, распорядительностью и самоотверженной работой следующие каналоармейцы: Косов, Самбурский. Захаров, Никитин, Лобанов, Кандиба, Слесаренко, Колбин, Карбушев, Паскевич, Синицкий, -- а также кузнец Мамаев, монтер Масолов, и зав пекарней Шебет.

Это, конечно, далеко не полный перечень; лица людей, работавших  в полумраке зимней ночи, при скудном освещении, в бешеном темпе работ, сливались и были неуловимы.

            В виду опасности положения, на место аварии была вызвана помощь для смены изнемогших в борьбе со стихией ударников. К утру первым пришел трудколлектив «Имени 1-го мая» №2, который, почти не отдохнув после своей смены, немедленно взялся за работу. И только после двух суток непрерывной и упорной работы грозившая опасность была отведена. Ударники Хижозера победили!

                                                                              Ст. прораб Хижозерской стройки

                                                                               инж. Н. Кобылина»

Протечки, прорывы земляных дамб, оползни и неконтролируемая фильтрация воды через гидросооружения на Беломорстрое были. Однако были скорее исключением, нежели правилом. И дело даже не в том, что каждый – от рядового заключенного при тачке – «выкатчика» и его помощника «крючника» («крючник» -- заключенный, который при помощи металлического прута с крючком на конце помогал выкатчику с тачкой выбраться по дощатому настилу из котлована наверх), до прораба и инженера в проектном отделе – хорошо осознавал, что плата за аварию может быть очень высока. На строительстве ББК был отлично отлажен контроль качества работ. Практически все поступающие на объекты материалы, завершенные этапы работ, все операции и этапы подготовительных и основных работ  тщательно исследовалось и документировалось. Грустно читать иных авторов, искренне убежденных в том, что «усатый вождь» по своей прихоти «провел трубкой по карте», и вслед за ним тысячи необученных мужиков лопатами и кирками тупо пробили в карельской земле канал.  Написать так можно, но построить что-нибудь дельное -- едва ли.

Однако при всем этом вопрос требует ответа: почему на Хижозере произошла авария? Что стало причиной – недостаточная профессиональная квалификация производителя работ инженера Кобылиной, рабочие кадры, вредительство или что-то еще? И почему для Натальи Евгеньевны она не обернулась добавлением срока заключения или вовсе расстрелом, – меры «социальной защиты», с нескрываемым удовольствием используемые чекистами в то время? А вышло вовсе наоборот – вручением ордена и досрочным освобождением из заключения. Где взять ответ на эти вопросы?

…Поздней осенью 2006 года мне позвонила из Медвежьегорска «хозяйка» технического архива управления Беломорско-Балтийского канала И. Ю. Шолохова. Выпускница Ленинградского института инженеров водного транспорта, она более 20 лет трудиться на ББК. Беломорскому каналу посвятил свою жизнь и ее отец, Ю. Я. Шолохов, впервые попавший на канал в 1953 году. Это был инженер-гидротехник старой ленинградской школы, настоящий интеллигент-технарь, не делавший разницы в общении ни с рабочими гидроузлов ББК, ни с сильными мира сего. Человек внешне несколько угрюмый, замкнутый, он не терпел барских замашек и  хамства. С 1971 по 1985 годы Юрий Яковлевич возглавлял Управление канала. Он и умер, не уходя с этой должности. На канале рассказывали, что на одном из совещаний высокие партийные чины перевели разговор на привычно высокие ноты и позволили себе оскорбительные высказывания в отношении руководства канала.  Возвращаясь поездом домой в Медвежьегорск, Юрий Яковлевич не проснулся в своем купе: его сердце остановилось.

Ирина Юрьевна приглашала меня приехать. Она сообщила, что нашла документы, касающиеся строительства Хижозерского водоспуска и дамбы с автографами прораба Кобылиной. В папке действительно оказалось 80 страниц различных документов, датированных августом 1932 -- мартом 1933 годов. В основном это были акты на выполненные работы и письмо Кобылиной вышестоящему начальству с оценкой ситуации на объекте. Тексты документов, выполненные, как правило, карандашом и в походных условиях, местами выцвели.   Однако, благодаря им, становятся известными сегодня имена других техников и инженеров Хижозера. Не отмеченные в постановлениях правительства, не получившие наград, они вершили большое дело.  Ведь и их руками и опытом построено это важнейшее для канала гидросооружение. Вот их имена: начальник штаба второго боевого участка инженер А. М. Магнитов, прораб Д. А. Благовещенский, заведующий контрольной группой В. И. Прилуцкий, десятники Д. В. Бочин, И. С. Горохов. Излишне напоминать, что все они были заключенными.

Документы бесстрастно свидетельствуют, какими сложными оказалось природно-климатические условия строительства, сколько громадных усилий, знаний и опыта пришлось применить для возведения, казалось бы, простенького  Хижозерского узла.

«2 апреля 1933 года. Акт промежуточного освидетельствования мостового крепления подводящего канала у верхнего оголовка. Состав комиссии… Присутствовали… Комиссии представлены документы… Комиссия по освидетельствовании работ нашла…»

«2 октября 1932 года. План бетонной подушки водоспуска №141». План выполнен рукой инженера Кобылиной. Четкие линии, твердая неженская рука…

«Акт. Мы, нижеподписавшиеся, прораб водоспуска №141 Кобылина Н. Е. и десятник Горохов И. С., составили настоящий акт в том, что 14.IX. освидетельствовали котлован для заложения бетонной подушки по грунту…»

Из акта и последующей за ним переписки можно понять, что состояние грунтов в котловане таково, что его невозможно не только подготовить к дальнейшей работе на всей площади одновременно, но даже и осмотреть. В ряде мест грунт постоянно плывет, неизвестно откуда по выходам скалы сочиться вода…

«24.IX.32 г. По распоряжению ГИСТРа (этой аббревиатурой в документах обозначался главный инженер строительства – прим. К. Г.) возможно в трудных случаях предъявление к освидетельствованию котлована по частям…»

Вот еще один любопытный документ. «Дополнение к акту освидетельствования водоспуска №141 от 25 сентября 1932 г. Мы, нижеподписавшиеся, начальник отделения сооружений Проектного отдела УББЛАГ (Управление Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря – прим. К. Г.) Чернилов Г. А. и прораб водоспуска № 141 Кобылина Н. Е. произвели примерный промер размеров и росстояний стоек в трубах водоспуска…»

…Вы ничего странного не заметили в этом документе, уважаемый читатель? Вот и я в начале, тоже. А потом вдруг вспомнил, что где-то уже встречал эту фамилию – Чернилов. Посмотрите начало очерка. Ведь именно так звали второго мужа Натальи Евгеньевны: Чернилов Георгий Александрович, сотрудник Госплана СССР.  Кто это, однофамилец? И у него, по счастливой случайности, совпадают инициалы? Или все-таки муж, которого взяли вслед за женой потому, что он своевременно не донес на неё в ГПУ. В то время в уголовном кодексе был такая статья – за недоносительство. Или тоже «вредитель», «окопавшийся» теперь в Госплане?

Окончательно расставляет все точки над i большое письмо Кобылиной начальнику ПРО (вероятно, проектно-расчетного отдела – прим. К. Г.) инженеру Г.В. Ефимовичу и его сопроводительная записка главному инженеру строительства Беломорско-Балтийского водного пути.

         

          «ГИСТРу ББВП

                                                                     Нач. ПРО инж. Г. В. Ефимовича

                                    докладная записка.

 

Препровождаю при сём иллюстрированное фотографом письмо инж. Н. Е. Кобылиной – прораба Хижозерской дамбы, которая в настоящее время ремонтируется после имевшего место 15/XII 1932 частичного прорыва.

По моему поручению инж. Кобылина вела и ведёт наблюдения за положением в теле дамбы дренажной кривой.

Из прилагаемых документов усматривается, что картина прохождения фильтрационных вод носит исключительно необычный характер, вследствие чего прошу Ваших распоряжений об организации на месте специального изучения этого вопроса под руководством достаточно авторитетного лица.

8/III.33 г».

 

Обратим внимание на дату: через неделю исполнится три месяца со дня аварии на дамбе, а специалисты еще не разобрались, что же собственно произошло, в чем причина? Такого на Беломорстрое не бывало. Отсутствие ответов мешает работать, нервирует инженеров, привыкших к расчету, к ясному пониманию процессов, происходящих в среде, с которой им приходится работать. На канале запроектированы и строятся 13 водоспусков. Среди них есть куда как более важные, нежели 141-й. Но высшее техническое руководство строительством вынуждено заниматься именно этим, расположенным в стороне от главного судового хода, на запасном водохранилище.

Письмо Натальи Евгеньевны я цитировать не стану. Оно большое, наполнено технической терминологией, едва ли понятной большинству читателей, не имеющих инженерной подготовки.  О том, что оно далеко не первое становится ясно уже из обращения: «Многоуважаемый Григорий Васильевич! Опять я Вам пишу и посылаю свои наблюдения…»

Я тоже не инженер, но, прочитав письмо Кобылиной, вполне разделяю её недоумение и беспокойство. На основании тщательных и длительных наблюдений, она делает вывод о непредсказуемом и очень странном поведении воды. Никто не знает, откуда она проникает в тело дамбы. Полностью закрытая защитным экраном со стороны Хижозера, дамба сегодня может быть свободной от фильтрационных вод, пишет Кобылина, но завтра, как губка, оказывается вдруг напитанной водой. Прораб в недоумении: представить, что вода в дамбу проникает из Салмо-озера, которое расположено на несколько метров ниже дамбы, инженеру можно только в дурном сне.

«Григ. Вас. Подумайте над тем, что я наблюдаю, -- пишет она Ефимовичу. -- Серьезны ли мои опасения? Я очень боюсь вообще за судьбу дамбы и водоспуска…»

 Судя по тому, что земляная дамба и водоспуск на Хижозерском водохранилище  исправно работают уже 75 лет, инженеры Беломорстроя нашли разгадку этой технической задачи. И в этих поисках Наталья Евгеньевна сыграла далеко не последнюю роль. По крайней мере, мне почему-то так хочется думать. Да и орден тому убедительное свидетельство.

 

В 1941-1944 года Хижозеро оказалось в зоне ожесточенного военного противостояния советских и финляндских войск. Построенный Кобылиной красивый двухэтажный дом для эксплуатационного штата гидроузла и водоспуск были разрушены.  Перед приходом финнов работники ББК взорвали важнейшие плотины и вывели из строя механизмы шлюзов на всем протяжении южного склона Беломорского канала.

Воду из водораздельного бьефа вылили на головы захватчиков, расположившихся в Повенце. Три ночи и три дня бешеный поток проносился по улицам, переворачивая танки, сметая легкие постройки и заливая дома. Это оказалось большой неожиданностью и серьезным, охлаждающим боевой пыл «душем» для финских вояк.  Многие из них пытались спастись на деревьях, но их выворачивало с корнем и уносило в Онежское озеро, многие обморозились и попали в госпиталь. На дворе стоял декабря 1941 года. За линию ББК до конца войны финны так и не перешли.

В 1946 году наши строители восстановили на Хижозере все постройки в первоначальном виде. А сегодня, как мы уже знаем, там живут и работают супруги Беловы.

 На этом ББКовская история инженера Натальи Евгеньевны Кобылиной заканчивается.  В 1933 году, когда канал успешно отработал первую полноценную навигацию, ей исполнилось 44 года.  Детей нет, зато есть орден и досрочное освобождение из заключения. Правда, реабилитация придет гораздо позже. Судебная коллегия Верховного суда РСФСР только 16 марта 1965 года официально признает то, что самой Кобылиной было ясно с самого начала: обвинение ложное, не виновна!

Нужно начинать новую жизнь. Как? Где? В каком качестве? На Беломорстрое у Кобылиной репутация инженера-профессионала высокого класса, она всеобщая любимица. Начинать карьеру с начала в каком-нибудь столичном учреждении или  НИИ, где непременно найдутся такие, кто не преминет упрекнуть судимостью? Но ведь в столицу еще нужно попасть.

И Наталья Евгеньевна принимает решение.  Вместе с сотнями бывших беломорстроевцев она едет на новую великую стройку. Теперь правительство поручило ОГПУ СССР построить канал Москва-Волга. Новые тысячи заключенных сгоняют со всех уголков страны.   Среди инженеров, проектировщиков, путейцев, литераторов, художников и даже самих чекистов срочно отыскиваются новые «вредители» и «враги». Одних ставят к тачке, других к чертежной доске, типографскому станку, третьих с ружьем на вышку, охранять.

Особенно востребованы проверенные, зарекомендовавшие себя кадры. В Дмитров, на Московский канал вагонами «экспортируют» с Беломорстроя не только  ударников-рабочих и инженеров, но и потогонные методы.  Как всегда, обставлялось это очень пышно:

«Станция Медгора. Под остроконечной крышей горят часы. На платформе толпа. Выцветшие, обшитые золотой мишурой знамена. Играет музыка. Ползут мимо станции эшелоны. Это освобожденные беломорстроевцы едут на Москанал…» 

Дмитров перевезли даже разобранный в Медвежьегорске клуб. Не в Повенце или Медвежьей Горе, а именно в Дмитрове 23 августа 1933 года провели последний слет ударников Беломорстроя, на котором присутствовал всегда такой застенчивый и совестливый писатель Максим Горький.

На слете беломорстроевцев в Дмитрове была и инженер Кобылина. Она теперь вольнонаемный специалист, начальник строительства шлюза № 3. И,  судя по всему, чувствует себя здесь иначе, нежели на Хижозере. Лагерный художник  Кун изобразил Наталью Евгеньевну в полувоенном френче, из-под околыша форменной фуражки выбилась прядь волос… В 1997 году редактор Дмитровской районной газеты Н. А. Федоров выпустил книгу очерков о строителях канала Москва-Волга. В ней он так упоминает о Кобылиной:

«…А на другом краю котлована – лагерь заключенных. Сюда пригнали пополнение: рецидивистов всех мастей. Они легли и отказались работать. И снова на дороге – черная машина.

-- Встать! – кричит помощник Фирина Евгений Онегин (Старший майор госбезапасности, начальник Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря и заместитель начальника ГУЛАГа С. Г. Фирин стал начальником ДмитрЛАГа – прим. К.Г.). Урки повернули головы и с любопытством взглянули: какой это начальник Дмитрлага? Отметили: ничего особенного, видали таких. Пахан сплюнул через плечо, и все отвернулись.

-- Смотрите, если не будете работать! – бросил Фирин.

А пополнение лежит и не думает вставать. Снова кто-то едет. Всадник на лошади и в военной форме.  И притом – баба! В любопытстве головы повернулись снова. Не слезая с лошади, начальник работ Н.Е. Сухово-Кобылина произнесла зажигательную речь на отборном русском языке.

-- Мать, ты чего лаешься? – изумились зэки.

-- А как еще с вами разговаривать, если третий день не работаете?

-- Ну, если ты станешь нами командовать, тогда будем».

Надо полагать, всё в этой сценке у Федорова получилось правдоподобно. Только вот почему Сухово-Кобылина? Может быть, это была вовсе не та Наталья Евгеньевна, которая строила Хижозеро, а какая-нибудь другая? Да, скорее всего, не та.

Гнетнев К. В. Беломорканал: времена и судьбы.


Далее читайте:

Гнетнев Константин Васильевич (авторская страница).

 

 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании всегда ставьте ссылку