|
|
Константин Гнетнев |
|
- |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
БИБЛИОТЕКАА: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...Б: Бажанов, Базарный, Базили...В: Васильев, Введенский, Вернадский...Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...Ж: Жид, Жуков, Журавель...З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...М: Мавродин, Майорова, Макаров...Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...П: Павлов, Панова, Пахомкина...Р: Радек, Рассел, Рассоха...С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...Э: Энгельс...Ю: Юнгер, Юсупов...Я: Яковлев, Якуб, Яременко...Родственные проекты:ХРОНОСФОРУМИЗМЫДО 1917 ГОДАРУССКОЕ ПОЛЕДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ |
Константин ГнетневБеломорканал: времена и судьбыГлава первая«Лихолетье и время мятежное»Для исправления по коммерции собственных дел…Спустя век с небольшим после описываемых событий блестящий дипломат и литератор Грибоедов закончил первую редакцию бессмертной комедии «Горе от ума». В уста служанки Лизы Александр Сергеевич вложил монолог, который как нельзя лучше подходит для определения причины возникновения серьезных перемен, которые произошли на Русском Севере в результате заинтересованного внимания Петра Первого: Ушел… Ах, от господ подалей; За время северных путешествий сушей, реками и морем царь хорошо узнал крепкую духом и телом поморскую натуру. И теперь на беломорских берегах один за другим объявлялись рекрутские наборы. В 1714 году Петр предписывает архангельскому генерал-губернатору призвать на государеву военную службу пятьсот мужчин: «В Сумском остроге, на Мезени и в других местах, где есть лучшие работники, которые ходят на море за рыбным и звериным промыслом на кочах…» Причем с условием, «чтоб они были не стары и не увечны, а именно, чтоб летами более как по 30 лет». Подобные наборы не только теперь, но и прежде шли с большими трудностями. Поморские семьи, рабочие руки в которых всегда были наперечет, очень неохотно отдавали в государеву службу молодых мужиков. Промыслы хирели, семьи беднели. Однако шла Северная война, и, чтобы придать делу надлежащую динамику и размах, в Поморье был направлен «лубенахт и кавалер» Синявин. Литератор С. В. Максимов, посетивший Русский Север через пятьдесят лет, в самом конце XIX века, писал, что рекрутчина не забыта здесь и поныне, поскольку оставила гнетущие последствия. Она получила в народе наименование «синяевщины». Самого «лубенахта» в Поморье именовали «вторым Мамаем, вторым Бироном». И было, от чего: в одном 1715 году на Русском Севере было призвано 2000 человек. Только в Кемской волости военную форму вынуждены были надеть 85 молодых поморов. Большой удар нанесла царская любовь и по исконному местному судостроению. Петр развернул в Архангельске мощную судостроительную индустрию, положив в её основание иноземные образцы. Одновременно он запретил в этом деле всякую самодеятельность. 28 декабря 1715 года царь направил в Архангельск указ*, которым предписал местному населению впредь строить не лодьи и кочи, а «морские суды галиоты, гукары, каты, флейты…» Однако инерция оказалась велика, и поморы продолжали строить суда так, как их научили отцы и деды. Через четыре года царь ужесточил требования: « Кто станет делать после сего указу новые, тех с наказанием ссылать на каторгу, а суды их изрубать…» Из Архангельского порта было запрещено отправлять с товаром торговые суда «прежнего дела», то есть построенные на основе старинной поморской традиции.
* «…Объявить всем промышленникам, которые ходят на море для промыслов своих на лодьях и кочах, дабы они вместо оных судов делали морские суда: галиоты, гукары, каты, флейты, кто из них какие хочет, и для того (пока новыми морскими судами исправятся) дается им сроку на старых ходить только два года, а по нужде три года. А по прошествии того сроку, чтобы конечно старые все перевесть, и для того ныне вновь кочей и лодей делать не вели под штрафом: оное взять судно, а сверх вдвое денег, во что оное стало». Указ Петра Первого Архангельскому вице-губернатору П. Е. Лодыженскому от 28 декабря 1714 года (ПСЗ,1830. Т.У. № 2873). Как подчеркивает историк М. Ю. Данков (г. Петрозаводск), следующий царский указ на этот счёт, дословно повторяющий первый, издан ровно через год – 28 декабря 1715 года (ПСЗ, 1830. Т.У. № 2973).
Преследование властей привело к тому, что к концу века только в Кеми, в полутора десятках километров от морского устья вверх по одноименной реке, у старинного карельского села Подужемье, остались мастера, строившие «староманерные» суда для транспортных и промысловых плаваний в северных водах. К тому времени сама Кемь вышла из-под административного подчинения Архангельской губернии и стала уездным центром Олонецкого наместничества (1785 год, 16 мая). По масштабам недалекой Скандинавии, площадь уезда была гигантской и равнялась территории пяти таких государств как Дания. Проживали здесь 36 тысяч человек. С началом XIX века Кемь по праву считали центром всего Поморья. И не только по причине развитого судостроения, хотя в 1806 году здесь насчитывалось 148 промысловых судов, 20 из которых были предназначены для дальнего плавания (в 1829 году морских судов было уже 52 (41 лодья и 11 кочей). Здесь получили мощное развитие собственное мореходное дело, звериные и рыбные промыслы, процветала торговля. В фонде Кемской городовой ратуши (НА РК, ф. 261, оп.1, ед. хр. 9/205) хранится ответ за запрос из Архангельска о составе и занятиях местного населения в 1830 году. Чиновники писали, что в городе проживают 2-й гильдии купцов «5 мужска пола и 5 душ женска», 3-й гильдии купцов «11 мужская пола и 11 душ женска». Мещан насчитывалось 457 мужчин и 551 женщина, а также крестьян казенного ведомства и помещичьих – 8 мужчин и 110 женщин. О занятиях местного населения докладывали, что купцы, мещане и крестьяне, общим числом до 30 человек, занимаются выездной торговлей – «которые в С-Петербурге и на Шунгской ярмонке», а большая часть всё-таки в самой Кеми. У них в торге ежегодно обращается капитала до 100 тысяч рублей. Кроме того, до 30 кемлян имели мореходные суда, на которых каждый год увозили в Норвегию 1500 четвертей ржаной муки для «вымену на рыбу». По мнению карельского ученого Н. А. Кораблева, в первой половине XIX века торговый оборот Кеми по объему был вторым после столичного, в городе Петрозаводске. На промысле и в торговле поморов не удерживали ни расстояния, ни тяготы любого пути. Кемляне бывали везде. В 1834 году только у Новой Земли на промысле находились 33 кемских лодьи с экипажами. К слову, традиционная поморская лодья брала на борт груза до 60 тонн. Наиболее известными кемскими купцами были Норкины, Ломовы, Дуракины, Антоновы, Белоусовы, Елизаровы, Демидовы, создавшие целые семейные кланы. Наша тема – Беломорский канал, и поэтому нас прежде всего интересуют Антоновы. Антоновы -- знатная купеческая фамилия. Она упоминается в документальных источниках с середины XVII столетия и происходит из города Осташкова. Каким образом представители Антоновых попали в Кемь, нам пока неизвестно. Но и в Кеми в начале XIX века были среди Антоновых мещане, купцы и другие очень разные люди, подчас не имеющие близкого родства, а ставшие за столетия, вероятно, просто однофамильцами. Российское купечество за минувший век во многом ошельмовано и оболгано. Сегодня мы мало знаем о реальном вкладе в развитие Отечества лучших его представителей. Чтобы современному читателю с максимальной наглядностью представить себе возможности купца той поры, приведем некоторую статистику, касающуюся его личного состояния. Вот, к примеру, кемский купец 2-й гильдии Федор Иванович Антонов. Он родился в купеческой семье в 1818 году, имел двух братьев, трех сыновей и пять племенников и умер в 1891 году, прожив в трудах и заботах 73 года. За свою жизнь Федор Иванович нажил: -- 2 двухэтажных деревянных дома с пристройками («службами») и торговыми амбарами. Их стоимость составляла 8300 рублей; -- 4 мореходные шхуны: «Константин» (стоимость 2500 рублей), «Зосима» (1000 рублей), «Моряк» (2700 рублей), «Нордкап» (3000 рублей). Итого, флот Ф. И. Антонова оценивался в 9200 рублей; -- разного хлебного товара на общую сумму 8000 рублей; -- ценных бумаг, то есть билетов 1-го и 2-го внутренних займов, 20 штук на сумму 2000 рублей; -- наличными деньгами 5000 рублей; -- 4 карбаса стоимостью по 50 рублей каждый – 200 рублей; -- мебели в двух домах на общую сумму 400 рублей; -- имел старый деревянный дом, оцененный в 300 рублей; -- лошадей и скота до 10 голов на сумму 350 рублей; -- различного домашнего имущества на 200 рублей. Всего купеческий капитал, имущество и различное добро оценивались на сумму 33950 рублей. Чтобы представить себе, насколько значительна была эта сумма, следует знать, что лошадь в то время стоила от 30 до 50 рублей, а за 1 пуд хлеба (16 кг.) просили 80-90 копеек. К слову, сын Федора Ивановича Михаил Антонов имел хлебную и бакалейную торговлю на Крестовском проспекте в Кеми только из двух амбаров. При этом его годовой торговый оборот достигал 15000 рублей. У Федора Ивановича Антонова было два родных брата – Алексей и Михаил, оба далеко не бедные люди, купцы. Алексей долгое время жил одним семейством с братом и состоял в общем семейном капитале. Однако затем отделился, стал простым горожанином -- «мещанином». По существующему в то время порядку, состоятельные россияне ежегодно сами объявляли местным властям о своем капитале и изъявляли желание то ли записаться в гильдии, то ли оставаться в «мещанском звании». Вот пример такого объявления. Гербовая бумага по 15-ти копеек за лист, двуглавый орел на титуле: «В Кемскую Городовую Ратушу Кемского третьей гильдии купца Михаила Антонова и брата его Алексея Антонова объявление. В истекающем ныне 1828 году находились мы по здешнему городу Кеми в третьей гильдии я, Михайло, с братом моим Алексеем и семейством моим, сыновьями: Иваном и его женою Анною Дмитриевной, Федором и его женою Катериной Тимофеевной, дочерьми: Авдотьей, Настасьей и Катериной, женою умершего брата Ивана Настасьей Васильевной и ее детьми, сыновьями: Василием, Михаилом и Федором, дочерьми: Анной и Марьей в одном наследственном капитале. Но как один из нас, братьев, я, Алексей, в проходящем году отделился и записаться в купечество не желаю и имею [намерение] поступить в мещана. По чему, изъясняя вышесказанное, Городовую Ратушу покорнейше просим из нас первого Михаила со вышепоименованным семейством по объявленному прежде наследственному капиталу записать в 3-ю гильдию на будущий 1829 год в один капитал, а другого, Алексея, оставить в мещанском звании и следующие на городские и земские повинности деньги сорока рублей я, Михайло, представляю, в чем и снабдить меня надлежащим удостоверением на получение из… казначейства на торговлю свидетельства. Декабря 31 дня 1828 года». Чтобы записаться в третью гильдию, купцу необходимо было объявить капитал в 8000 рублей. Вторая и тем более первая гильдия требовали наличия гораздо больших сумм в капиталах, но зато предоставляли более широкие возможности для ведения торговых сделок по объемам и географии. Архивные документы свидетельствуют, что Алексей Иванович Антонов, отделившийся от общего с братом Михаилом наследственного капитала и по какой-то причине не пожелавший вести общие дела, уже в 1932 году объявил собственный капитал и записался в купцы 3-й гильдии. «…в течение прошедших лет от рыбной промышленности, предоставленной мещанам, приобрел я капиталу до 8000 рублей, который на основании Высочайше утвержденного в 14-й день ноября 1824 года дополнительного Постановления об устройстве гильдий и торговли прочих состояний, объявляю на будущий 1833 год и желаю записаться по городу Кеми в 3-ю гильдию с женою своею Настасьей Антоновой дочерью, детьми: сыном Михаилом, дочерьми Марфой, Ольгой и Анной; сестрою Анной Ивановой дочерью, и положенные на городские и земские повинности с объявленного 8000 рублей капитала деньги сорок рублей при сём представляю…» Объявление капитала купцы производили, как правило, в последний день года. Далеко не всегда в это время им доводилось оказаться дома. С конца октября, либо с началом ноября наступали крепкие морозы. Болота, реки и озера схватывало крепким льдом. Устанавливался надежный санный путь между Поморьем и внутренними рынками – большим торговым селом Шуньгой, что на Заонежском полуострове, где проходили большие ежегодные ярмарки, Санкт-Петербургом, Москвой, городами центральной России. К этому времени купцы накапливали запасы товара, готовили обозы и сами отправлялись с ними «в отпуск для исправления по коммерции собственных дел». В такое время при отсутствии главы дома объявление капитала могла сделать и «купецкая жена». 31 декабря 1835 года так поступила жена Алексея Ивановича Антонова -- Настасья: «… муж мой, Кемский 3-й гильдии купец Алексей Иванов Антонов, проживает в С-Петербурге, препоручив мне объявить преждеобъявленный капитал 8000 рублей к новому 1836 году и принять его по городу Кеми в 3-ю гильдию…» Купцы объявляли не только капиталы, но и вновь построенные и приобретенные суда: «Лета тысяча восемьсот двадцать седьмого, мая десятого дня, в городе Кеми. Я, нижеподписавшийся кемский третьей гильдии купец Федор Иванов сын Антонов объявляю, что имею судно мерою по килю 48 фут, по палубе 55 фут 2 дюйма, шириною с обшивкою 17 фут 10 дюйм, без обшивки 16 фут 1 дюйм, глубиною в трюме 7 фут и 7 дюйм от трех мачтах… строенное Кемским мещанином Василием Ивановым Антоновым в здешнем городе Кеми 1814 года… Судно же по образу его строения есть лодья именуемая «Св. Зосима»… На основании этого «объявления» Кемская ратуша утверждала на судно «крепость», то есть документ, удостоверяющий право на владение. Пошлина, которую заплатил Ф. И. Антонов за регистрацию, составила 10 рублей. В Национальном архиве Карелии мне довелось прочитать несколько таких объявлений о вновь построенных и приобретенных судах. В большинстве из них содержится фраза: «… строившие мастеровые люди платежом удовлетворены». Верность слову и надежность для поморов того времени ценились превыше всего. В делах Кемской городовой ратуши хранится немало требований официально подтвердить честное купеческое имя. Вот сообщение городничего: « купецкие дети Иван и Василей Антоновы наперед сего подо судом в штрафах и подозрениях не бывали…» Все это подтверждает давно известное: порядочность в делах и в жизни высоко ценилась и культивировалась не только самой корпоративной средой торговых людей «изнутри», но и городским обществом, государством. Путешественник и полярный исследователь Б. И. Кошечкин приводит в своей книге о Кемских полярных мореходах* такой любопытный факт. После тяжелой зимовки на Новой Земле гидрографическая экспедиция П. К. Пахтусова попала в крайне тяжелое положение. В июле 1835 года близи острова Берха её карбас затерло льдами, и он затонул. Из всего имущества исследователям удалось сохранить только документы, астрономические приборы и немного продуктов. Экспедицию спасли от верной гибели промышленник из Сумпасада Афанасий Еремин и сорокский кормщик Иван Гвоздарев. Они снабдили экспедицию съестными припасами и одеждой. Пахтусов попросил Еремина уступить ему промысловое судно с экипажем для продолжения запланированных на лето исследований. Сошлись на том, что потери купцу будут возмещены суммой в две тысячи рублей. Еремин согласился, и экспедиция была успешно завершена. Однако дальнейшее развитие событий оказалось неожиданным. Вернувшись в Архангельск, П. К. Пахтусов тяжело заболел и вскоре скончался. С просьбой об оплате 2000 рублей за судно А. Еремин вынужден был обратиться в губернскую канцелярию. Чиновники потребовали письменное соглашение между купцом и руководителем экспедиции. Афанасий Еремин был возмущен и ответил, что вовсе не думал ни о каком письменном соглашении, когда спасал людей, кормил и одевал их, а затем предоставил судно для завершения работ экспедиции, при этом лишив себя прибыли от всего летнего сезона. А. Еремин напомнил также, что, если власти не верят ему, то можно спросить подтверждения у членов экспедиции, которые были живы и здоровы. Но чиновникам нужна была бумажка, поэтому формально в оплате судна купцу было отказано. Однако губернские власти сделали «ход конем». Они нашли возможность выплатить А. Еремину назначенные деньги в виде некой «награды». Кормщика из Сумского Посада был крайне возмущен случившимся и до конца дней считал себя оскорбленным тем, что ему не поверили.
*Кошечкин Б.И. Боже, дай нам ветра: Кемские полярные мореходы. – Петрозаводск, 1992, сс. 98-100.
Б. И. Кошечкин приводит слова норвежского чиновника из Финмаркена, провинции, с которой промышленники с Поморского берега Белого моря имели наиболее тесные торговые связи. За 1772-1775 годы поморы построили здесь (местечко Сёрен) целый поселок из 13 домов, в которых по разным причинам вынуждены бывали оставаться на зиму: «Я хотел бы поселить у себя колонию русских. Они принесли бы большую пользу нам потому, что… научили бы наших людей быть трезвыми, прилежными, бойкими и расчетливыми, обладать достоинствами, знакомыми нашим жителям лишь понаслышке». … Мне очень хочется нарисовать портрет купца-помора, всюду побывавшего, испытавшего и холод, и голод, тем закалившего свой характер и к старости исполненного мудрости и достоинства. За неполный век существования большевизма в России на образ этот возведено много напраслины, он оболган и осмеян теми, кто, как оказалось, сам не смог сделать ничего путного. Но такой портрет за меня «нарисовал» писатель Сергей Васильевич Максимов, посетивший Кемь в 1856 году. Мне остается только привести его здесь без искажения:* «Сидит кемский хозяин поутру в своей светлой, поразительно чистой избе, за крашеным столом, покрытым чистым рядном-скатеркой. Перед ним на столе лежит толстая книга в кожаном переплете времен Михаила Федоровича раскрытою. Он только что перекрестил очи и, положив начала, сел попитаться от словесного млека и умственного кладезя, чтобы потом напиться чаю из немиршоной (т.е. незахватанной, не оскверненной, чистой – прим. авт. К. Г.) чашки своей, купленной им за морем, в Норвегии. Чем-то мудрым, внушающим уважение, если не страх, глядит его чистое лицо, опушенное большой седой бородой и такими же волосами на лбу, подстриженными, по старому обычаю, в скобку; смело и сурово глядят его умные, бойкие глаза из-под медных очков-клешней, захватывающих его нос до страдальческого вида и состояния…» С. В. Максимов пишет, что и домашние входят к нему только на ответное «аминь», по-монастырски прежде постучав и пропев за дверью Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!»
* Максимов С. В. Год на Севере: – Архангельск, 1984
Подобное семейное и общинное воспитание, само дело и среда, в которой приходилось существовать, не могли не выдвинуть на авансцену истории личность с кругозором уже не кемского или только губернского масштаба, но государственного. И такая личность в Отечестве явилась. Как мы уже знаем, вторым братом кемского купца Федора Ивановича Антонова был Михаил Иванович Антонов. Купец 2-й гильдии, он имел большую собственную семью, а также содержал при себе жену и детей умершего брата. У Михаила Ивановича были два сына -- Иван, родившийся в 1798 году, и Федор, 1802 года рождения. Оба сына также занимались купечеством, в равной степени участвуя в общем наследственном капитале своего отца. Чтобы закончить короткий рассказ об истории этого «ответвления» большой купеческой семьи, сообщу, что её глава Михаил Иванович умер в 1839 году, а в 1840 году братья «полюбовно отделились», образовав каждый собственный капитал и собственное дело. Одной из причин раздела, как можно угадать из документов, послужили проблемы рекрутских наборов, которые очень активно проводились в Поморье в то время. Итак, Федор Михайлович Антонов, до 1840 года «купецкий сын», а затем состоятельный, авторитетный купец. Он родился в 1802 году, жену звали Катериной Тимофеевной, в 1832 году у них родился сын, названный Иваном. К сожалению, пока о личности Федора -- Михайлова сына нам известно очень мало. Как он выглядел, где и как учился, каким был сыном и мужем… Неведомо. Однако известно главное. В 1823 году Федор Михайлович подал на имя главного начальника Путей сообщения (читай – министра транспорта России – прим. К. Г.) разработанный им проект искусственного водного пути, соединяющего Белое море с Балтикой. Путь начинался в селе Сорока и рекой Выг, озерами, посредством ряда волоков выходил к реке Телекинке и достигал Повенца на Онежском озере. Продолжившись по озеру, путь шел далее по реке Свирь в Ладогу и в Неву, а завершался в Финском заливе Балтийского моря. Одним словом, предложенный Ф. М. Антоновым проект сооружения искусственного судоходного пути полностью совпадал с трассой Беломорско-Балтийского канала, построенного ровно через 110 лет. Судя по всему, до официального ответа «купецкому сыну» государственные власти не снизошли. Может, усомнились в авторстве, может, и вовсе посмеялись над фантастическим «прожетом». Однако на следующий год Федор предпринял неординарный и рискованный шаг, решив на деле доказать реальную осуществимость своего проекта. Он снарядил лодки с товаром, нанял гребцов и уже в августе проделал путь из Сороки в Санкт-Петербург, немало переполошив тамошних торговцев на рынках. В Питере привыкли к тому, что традиционно товар из Поморья поступал по санному пути только в ноябре, а тут еще и осень не наступила, поморы тут как тут. И на следующий 1825 год Федор повторил свой многотрудный путь через волоки и пороги карельских рек. Через три года, в 1827 году, так и не дождавшись ответа от властей, Ф. М. Антонов направил прошение в Департамент мануфактур и внутренней торговли. И снова он потребовал государственного внимания к устройству судоходного пути: «…Желание распространить оную (рыбную промышленность и торговлю – прим. К. Г.) было поводом мне к открытию краткого водяного пути из Белого моря от селения Сороки по рекам Выгу и Телекинской и частью озерами, всего расстоянием не с большим 200 верст, до города Повенца, лежащего при Онеге озере, на лодках, поднимающих грузу от 150 до 300 пуд, с употреблением в нескольких местах перевозки сухопутной, на расстоянии всего 20 верст…» В ожидании ответа Ф. М. Антонов еще не раз обращается к властям с напоминанием. Словно бы чувствуя, что ему не верят, пишет в Департамент мануфактур и внутренней торговли: «…представление сие иметь в виду до удобного случая, к отправлению инженерного офицера для обозрения и описания местоположений мною упоминаемых». Он просит теперь уже Министерство финансов «…употребить содействие к споспешествованию соединения морей Белого с Балтийским и внутренними системами посредством исправления хода по вышеупомянутым рекам Выгу и Телекинской и озерам… чем доставится жителям Северного края возможность размножить промыслы свои и несомнительный сбыт оных, а вместе с тем не токмо обеспечены будут достаточною платою за труд их, но умножением промыслов и дешевою ценою оных, вытеснится совершенно привоз норвегских сельдей». Настал час, и со скрипом, неповоротливо, государственная бюрократическая машина отозвалась на ходатайства беспокойного купца из далекой окраинной Кеми. Министр финансов Канкрин направил предписание архангельскому, вологодскому и олонецкому генерал-губернаторам (№ 636): «Уполномоченный кемского купца Михаила Антонова сын его Федор Антонов подал в Министерство финансов прошение, коим ходатайствует: 1) Об оказании со стороны Правительства содействия к приведению в исполнение проекта его о соединении Белого моря с Балтийским… 2) Об учреждении при Кемском училище штурманского или навигационного класса… 3) О дозволении гражданам Архангельской губернии городов: Колы, Кеми и Сумского посада… провозить из Ливерпуля и других мест беспошлинно до 30 000 пудов соли…» Министр попросил «войти в рассмотрение и соображение оного» проекта Ф. М. Антонова и доложить своё мнение. Провинциальное чиновничество если и отличалось чем-либо от столичного, то явно не в лучшую сторону. Теперь началась маята с проектом Беломорского канала, что называется, на местах. Губернское правление из Архангельска спустило решение проблемы на местный уровень. И в Москве, и в Архангельске, и в Кеми одинаково хорошо понимали, что речь идет не только об одобрении или неодобрении. Кто будет за это платить, вот в чем был главный вопрос. И однозначная безоговорочная поддержка проектов могла означать столь же однозначную реакцию высшей власти: вам надо – вы и платите. Началась кустарная дипломатия и обычное крестьянское хитрованство. Кемское купеческое и промышленное сообщество безоговорочно поддержало только открытие мореходного класса. Что касается канала, то здесь началось «плетение словес»: «…когда б совершенное устроение канала последовало, тогда б действительно по всем частям начали открываться удобства для желающих торговлю иметь, да и промышленники северного края увидели б в избытке уловов перемену и возвышение цены рыбам, и особенно в столице, где уже рыбы сушеная и соленая треска, также семга входят в большое употребление…» О причине своей витиеватости кемские мудрецы все-таки проговорились, мол, «на сей предмет потребуется значительная сумма», а посему они «полагаются во всем на благоусмотрение… начальства». Вот так, знай наших! Соседям по беломорскому берегу, поморам из большого села Сумский посад идея судоходного пути понравилась. Однако они возмутились: почему начинаться от должен из Сороки, когда есть Сума, тоже неплохая река? Таким был и ответ, принятый общим собранием жителей села, мол, канал они «признают полезным», но предпочитают «сообщение водяного пути из Белого моря до города Повенца сделать из Сумского посада, нежели из Сороцкой волости на Выге реке, по причине находящихся на оной больших порогов и каменных гор». Жители города Колы, как известно, к Белому морю никакого отношения не имеют, проживая себе, хоть и в самой глубине длинного и узкого морского залива, но все-таки на берегу моря Баренцева, а не Белого. Они ответили честно: «…будет ли полезно для промышленности сего края устроить водяной путь из Белого моря от селения Сороки, как описывает купец Антонов, утвердить они не могут». В Архангельске собрали все эти ответы и на их основании составили общее заключение для министра финансов господина Канкрина. Оно оказалось не менее туманным: «Губернское правление… замечает, что устроением по проекту купца Антонова кратчайшего водяного пути для перевозки рыбных промыслов из Белого моря в Санкт-Петербург может доставиться удобность от сокращения пути и издержек в перевозке, и оттого увеличится и количество перевозимых рыбных товаров, и через сие может получить некоторое усилие и самая народная промышленность, но вместе с сим усматривается и то, что путь сей не будет единственный – водяной, ибо в нескольких местах должны быть сухопутные перевозки, а сие сопряжено с немалым затруднением при больших тягостях»*. К сожалению, ни среди товарищей-купцов в Поморье, ни в среде губернского чиновничества в Архангельске, ни даже в правительстве России не нашлось человека, равного Федору Михайловичу Антонову по глубине и масштабу государственного мышления. К несчастью, у нас такое случается во все времена. Не зря сказано: «Несть пророка в своем Отечестве».
* Цит. по «Ф.М. Антонов и его проекты», -- Север, 1973, № 8.
Между тем расширение промыслов и рост торговли самым настоятельным образом требовали решения транспортной проблемы. Свобода перемещения товаров и денег – основополагающее условие развития рынка. Однако существующий санный путь, связывающий Поморье с центральными регионами России, полностью зависел от капризов природы и перестал удовлетворять местное купечество. В ожидании морозов в Повенце скапливались до 2000 подвод с товаром. Сюда прибывало ежегодно до 110 тысяч пудов рыбы (40 тысяч пудов беломорского и 70 тысяч пудов мурманского улова). В 60-е годы по инициативе купцов Савина из Керети и Воронина из Сумского посада была предпринята удачная попытка доставлять грузы в Санкт-Петербург морями, вокруг Скандинавского полуострова. И за 1895-1899 годы вывоз товара вырос до 252, 6 тысяч пудов в год. Вообще, по данным карельского историка Н. А. Кораблева, на рынок «северной Пальмиры» поступала половина всей рыбы, добываемой на Мурмане. Меж тем посеянная В. М. Антоновым идея строительства беломорского канала в общественном сознании начала самостоятельную жизнь. Через пять лет, то есть в 1832 году жандармский офицер Ляшевич-Бородулин вместе с капитаном 1-го ранга флигель-адьютантом Казарским от Морского ведомства изучил путь Ф. М. Антонова и представил собственный проект канала, хоть и с более детальным описанием и картами, но повторяющий купеческий. А потом пошло-поехало. К концу XIX века «библиотека» проектов Беломорского канала состояла уже из полутора десятков томов. Мысли купца из Кеми Федора Михайловича Антонова занимал не один только Беломорский канал. Он хорошо знал крайне трудное, а в санитарно-бытовом смысле и плачевное положение, в котором находились и промысловики-зверобои, и сами промыслы на Мурмане, в Горле Белого моря и на Шпицбергене. В 1830 году Ф. М. Антонов подал на имя государя Николая I прошение с проектом дальнейшего изучения и освоения Шпицбергена, а также создания на нем постоянных русских поселений. Антонов писал: «Вооружа один или два военных шлюпа с полным комплектом экипажа и с надлежащим числом географов, астрономов, горных чинов и медиков, коих обеспеча провиантом, воинскими и прочими снарядами на круглый год, отправить из города Архангельска в июне месяце; иметь в готовности совершенно отделанные деревянные казармы и квартиры, достаточные для помещения экипажа на Шпицберегене во все темное время года; запастись в Екатерининской гавани достаточным числом лапландских оленей со всею принадлежащею для езды утварью и с проводниками также из лапландцев или самоедов, совершенно знающими управлять оными; по прибытии на Шпицбереген отправиться на оленях во внутренность острова для исследования и описания оного в феврале месяце, т.е. по миновании уже темного времени». Как и проект «водяного пути», идея кемского купца Антонова о научном и хозяйственном освоении архипелага Шпицберген прошла все круги рассмотрения в соседних губерниях Русского Севера, а затем вернулась в Архангельск. Губернское правление с облегчением свалило проблему со своих плеч. Оно констатировало, что «никакого заключения со своей стороны определить не может, а полагает промышленность сию представить на волю купечества, которое, стараясь о пользе своей… не приминет воспользоваться таковою промышленностью»* И снова Федор Михайлович оказался непонят. Он предлагал царю дело ГОСУДАРСТВЕННОЕ! На большой размах и дальнюю перспективу. А его поворачивали на узкую купеческую пользу. Ну а в том, как «стараться о пользе своей», он знал гораздо лучше царя. К слову, нам сегодня нетрудно убедиться в прозорливости Антонова. Он подал проект в 1832 году, а через 60 лет, то есть в 1897-1899 годах, на Шпицберген только из порта Архангельска ходило уже до 18 судов. В сезон здесь обитали до 400 русских промышленников, добывая до 1000 моржей. Условия, в которых им приходилось жить и работать, были крайне тяжелыми, а подчас просто невыносимыми. Как гвоздь в стуле, проблема использования Шпицбергена торчит и перед нынешним правительством Российской Федерации. Как знать, прими царское правительство предложение Ф. М. Антонова, и нынешняя власть не знала бы территориальных экономических проблем с норвежцами, которые существуют в сопредельных северных водах вот уже три века, ежеминутно грозя перерасти в политическое противостояние.
*Цит. по Б.И. Кошечкин. Боже, дай нам ветра. – Петрозаводск, 1992.
Мне неизвестно, по какой причине и в какое время Федор Михайлович Антонов уехал из Кеми на родину дедов и записался в купцы города Осташкова. Было ли это решение продиктовано слышанными в детстве рассказами отца и сентиментальным стремлением стареющего мужчины увидеть места, где прошло его детство? Либо вызвано оно отчаянием непонимания или какими-то прагматичными соображениями? Как теперь это узнаешь… Но в последние годы в городе, в котором родился, он не жил. Однако, вероятно, перед отъездом Федор Михайлович пожертвовал на постройку Благовещенского собора в Кеми 55 000 рублей серебром. По тем временам, это было гигантское состояние! Вспомним, кемский 2-й гильдии купец Федор Иванович Антонов, состояние которого мы перечислили в начале нашего повествования, за всю свою жизнь накопил состояния только 33 950 рублей. Скончался Федор Михайлович в Москве 13 октября 1873 года на 71 году жизни. По завещанию, его прах был предан земле на родине в Кеми. Могила этого незаурядного человека, обогнавшего мыслью время более чем на столетие, и сегодня стоит в ограде Успенского собора. На старинном памятнике из гранита выбита эпитафия: На хладных тундры берегах
Гнетнев К. В. Беломорканал: времена и судьбы. Далее читайте:Гнетнев Константин Васильевич (авторская страница).
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании всегда ставьте ссылку |
