30 апреля.

Елена мне говорит:

-- Я рада, я счастлива, что вы со мною ... Но не говорите мне о любви. Я молчу.

-- Нет, обещайте: не говорите мне о любви ... И не печальтесь, не думайте ни о чем.

-- Я думал о вас.

-- Обо мне? . . Не думайте обо мне . . .

-- Почему?

И я сам тотчас же отвечаю:

-- Вы замужем? Муж? Честь мужа? Долг честной женщины? О, конечно, простите... Я осмелился говорить о своей любви, я осмелился просить вашей. Для добродетельных жен есть только домашний покой, чистые комнаты сердца. Простите.

-- Как вам не стыдно?

-- Нет, мне не стыдно. Я знаю: трагедия любви и подвенечного платья, законного брака, законных супружеских поцелуев. Не мне стыдно, Елена, а вам.

-- Молчите.

Несколько минут мы молча идем по узкой дорожке парка. На ее лице еще гнев.

-- Слушайте, -- поворачивается она ко мне, -- неужели для вас есть закон?

-- Не для меня, а для вас.

-- Нет ... А вот вы ... Вы живете кровью. Пусть это нужно, но вы... зачем вы живете кровью?

-- Не знаю.

-- Не знаете?

-- Нет.

-- Слушайте, ведь это закон .. . Вы сказали себе: так нужно.

Я говорю, помолчав:

-- Нет. Я сказал: я хочу.

-- Вы так хотите?

Она с изумлением смотрит мне прямо в глаза.

-- Вы так хотите?

-- Ну да.

Вдруг она мягко кладет мне руки на плечи.

-- Милый, милый мой Жорж.

И быстро, гибким движеньем целует меня прямо в губы. Долго и жарко. Я открываю глаза: ее уже нет. Где она? И не сон ли мне снился?