Взводпионерской роты инженерных войск, в составе которой находился младший сын Борисов, Пётр, в начале марта 1814 года перемещаясь вдоль Сены вниз по течению.  Сапёры наводили мосты, разрушенные отступавшими французами, восстанавливали разбитые дороги. К  юноше уже никто не обращался «Петруша». Преградой служили  отросшие за поход усы и новое выражение глаз, выдающее бывалого армейца, к тому времени прапорщика.

До Парижа оставалось не более тридцати  льё. Прикрывая пионеров,вдоль реки двигались  пруссаки генерала  Йорка. Чёрные мундиры союзников вдохновили «зелёных» сапёров на кличку «вороны», до поры, до времени беззлобную. Не раз битые галлами, служившие Наполеону в двенадцатом году за страх, немцы злопамятно отыгрывались на мирном населении. Впрочем, тем отличались и австрийцы.  И, чего греха таить, мародёрствовали казаки. Обыватели не испытывали страха только перед регулярными русскими войсками.  Подданные Александра,  нижние чины и офицеры, исполненные жаждой мщения за поруганные святыни Москвы, неожиданно для себя и недругов проявили великодушие,  вступив в пределы Франции.  Кому мстить? Русские ожидали, на примере отечества, всенародного сопротивления французов,  а их встретило растерянное, покорное население.  Испуганные спины вызывали брезгливость,  не гнев.           

На окраине Вандёвр-сюр-Барс случилось Петру Борисову  увидеть несколько сотен изуродованных трупов мещан и крестьян обоего пола и всех возрастов (в том числе детей), уложенных в храмовом  дворе. Густой дух мертвечины расползался по пригороду. Католический священник с причтом, под звон одинокого колокола, обходил ряды мёртвых. Серые спины сапёров раздвинулись, пропуская офицера.

            - Кто их, братцы?

            - Да вороны балуют, барин. Сказывают,  дознались немцы, что тутошний мер казну императора припрятал. Так его давай пытать. Не выдал. Тогда энтих…

            Мрачное настроение овладело прапорщиком, хотя ему приходилось видеть до этого на полях сражений и не такие груды мёртвых тел. Через несколько дней показались красные крыши Провена. За городком, знали наступающие, Париж. Увидеть и умереть!  Не думалось молодому человеку, что можно умереть, и не увидев города мечтаний русского офицерства.

 

Пётр со своей командой работал  в виду богатой фермы, похожей кучностью добротных каменных строений на форт.  Вдруг оттуда раздался ружейный выстрел. Сизый дымок потянулся вверх из узкого окошка. Потом выяснилось, что хозяйский сын, подросток, обиженный за отечество, пальнул в сторону чёрных мундиров, маршировавших мимо фермы.  Пуля никого не задела, однако вызвала форменный штурм усадьбы  силами роты пруссаков с огневой поддержкой полевого орудия. Через четверть часа усадьба горела.

            - Братцы, да что ж такое творится! – воскликнул старый унтер,  пояснявший давеча причину расправы с мирными обывателями Вандёвр-сюр-Барса.

            Пётр посчитал своим долгом вмешаться. Он не видел и не слышал, как его солдаты, помедлив в нерешительности, разобрали из пирамидок ружья и двинулись ему вдогонку.

            Во дворе, за разбитыми воротами фермы, солдаты в чёрных мундирах тащили из огня, что под руки попадалось. На русского прапорщика не обратили внимания. Из  ближней к воротам постройки послышался пронзительный крик ребёнка. Пётр рванулся в дверной проём, сочившийся дымом. В глубине постройки горела мебель. В том направлении огромный фельдфебель нёс в  одной руке, на отлёте,  голого младенца, за ножку, вниз головой. Младенец исходил воплями. Верзилу не остановил окрик  за его спиной, он даже  не оглянулся. А большего Пётр сделать не успел:  пруссак швырнул жертву на пылающие угли. Последний пронзительный крик, запахло горелым мясом.

Солдаты инженерной команды застали конец этого жуткого действа.  Старый унтер решительно успевает забрать у Петра Борисова, своего командира пистолет.  Прапорщик, обезумив, уже взвёл курок. Нижние чины валят на пол огромного фельдфебеля. Тот ругается, брызжет красной от разбитых губ слюной, зовёт на помощь. Наконец понимает, что скручен союзниками, не французами. В потоке лающей речи можно понять одно слово, «сатисфакция».  Пётр, с перекошенным лицом, вызов на дуэль отвергает:

            - Стреляться? Не будет тебе такой чести! Расстрелять, немедленно! Как мародёра и детоубийцу.

            Фельдфебель до последнего мгновенья не осознавал своей участи. Поставленный сапёрами к стене, он вдавился толстой спиной в опалённый камень и уставился водянистыми шарами на вскинутые ружья союзников.

            - Пли! – скомандовал прапорщик.