ДРУГИЕ МИРЫ
***
1 (642).
На третий век монгольского потопа,
когда ослаб кочевника аркан,
увидела прозревшая Европа
обширную державу христиан.
Тогда она Московией звалась,
и в силе был ее великий князь.
2 (643).
Делами судьбоносными богаты
столетья эти были для нее:
челом покорным ханам-супостатам
великий князь давно уже не бьет.
Растут доходы, мощь, земля и слава,
и далеко глядит орел двуглавый.
3 (644).
Ивана и гречанки внук, Иван,
самовластитель Грозный и жестокий,
царем назвавшись, покорил Казань
и Волжский путь, и Камень, вал Востока.
Мечтал узреть Ливонию своей,
но там Баторий. А в тылу - Гирей.
4 (645).
Царь управлял своим народом круто:
сгонял с земли, сажал на цепь, казнил.
Своей рукою подготовил Смуту,
когда Ивана-сына погубил.
На трон пустой взобраться каждый рад,
а тут Борис - царицы юной брат.
5 (646).
Хоть государь из рода Годуновых
был добрый и хозяйственный мужик,
«Желаем настоящих, а не новых!» -
разнесся по Москве мятежный крик.
И накричали Смуту, самозванцев,
лихих людей (своих да иностранцев).
6 (647).
Уже по храмам отпевали Русь,
когда явились Минин и Пожарский.
Прогнав врага, решили миром: пусть
Романов-сын венец примерит царский.
Так Шапку Мономаха возложил
себе на темя отрок Михаил.
7 (648).
Сын Алексей Михайлович без меры
использовал где мог цареву власть.
В делах мирских и в тонком деле веры
суров был к тем, кто мог ее украсть -
к донскому «вору» Разину Степану,
к старообрядцу, крымчаку и пану.
8 (649).
«Лях гоноровый» присмирел слегка,
когда Хмельницкий с москалем напару
ему намяли панские бока
в огне малороссийского пожара.
Пан отряхнулся. Ба, еще живой!
Сейчас покажет, как дружить с Москвой.
9 (650).
Тут хошь не хошь, а выбор невелик,
«навiки разом», люд наш провославный!
Стрелец - горилку, водку - сечевик
пьют за Москву, за Киев. Правда, славно?
С тех пор казацкой вольнице – веселье,
России – головная боль с похмелья.
10 (651).
Работали печатные станки,
в монастырях читать, писать учили;
в приказах из «худых» дворян сынки
науки «высшей школы» проходили -
веденье дел, законы, сложный счет,
чужой язык, хозяйственный учет.
11 (652).
Раскол церковный Русь не миновал -
в обрядах не сошлись здесь христиане
(земной поклон старообрядец клал,
лишь поясной гордец-никонианин).
Причина же противоборства в том,
что недоволен был мужик попом.
12 (653).
Соблазн «латинский» (роскоши предметы,
науки, музы, механизмы) вдруг
проник в сердца. И пращуров заветы
пытливым стало помнить недосуг.
Рисует дядя на стене окошко:
Прорубишь, Петя. Подрасти немножко.
***
13 (654).
Смотрю, мы пол-Европы обежали,
а что там у соседей, за углом?
Умолкнувших веков земные дали
зовут нас эхом, пeстрым миражeм.
Они уводят в новые просторы
векам вдогонку, за моря и горы.
14 (655).
Читатель, в путь! С Никитиным пойдeм
через Иран до Индии. Оттуда
в Китай дорогой шелка попадем
вслед Марко Поло на горбах верблюда.
Вдруг край Земли. На желтом лоне вод
каноэ нас в морскую даль зовет.
15 (656).
Мы пряных островов вдохнем дурман
и, тяжело на весла налегая,
переплывем Великий океан,
как пращуры ацтеков, инков, майя.
А дальше бригом в Африку. Она
всесильными опять поделена.
16 (657).
Замкнeтся круг: теперь рукой подать
до медленно плывущего Востока
рекой веков. Истоков не видать,
во мраке устье прячется далeко.
Над этим миром властвует Аид,
покорный Сфинксу, стражу пирамид.
***
17 (658).
Гробницу Кира степняки Мугана
вновь сотрясают топотом копыт.
Минует век, и на холмах Ирана
жизнь поколений новых закипит,
смешав наречья, веры, кровь и лики,
рубища малых, мантии великих.
18 (659).
Аббас Великий царство укрепил
реформами - судебной и земельной,
и этим земледельца защитил
от власти феодала беспредельной.
Султан в Стамбуле убедился лично,
что шахиншах артиллерист отличный.
19 (660).
Он понял: мало пушками владеть.
Стрелять ведь надо с толком - метко, быстро;
короче, нужно пушкарей иметь
таких, что рассчитать умеют выстрел.
Баллистика – серьезная наука;
коль неуч ты, добычей станешь лука.
***
20 (661).
Безлюдье пепелищ. Плато Декан
костьми, как снегом мертвенным, белеет.
Промчался узкоглазый Тамерлан
подобно смерчи конницей своею.
Но уцелевший люд то здесь, то там
стекается к остывшим очагам.
21 (662).
Народ-творец поднимется с колен,
чтоб в руки взять мотыгу и лопату;
заколосится вновь субконтинент,
водой и почвой тучною богатый.
В мельканьи царств, столетий вечным будет
союз Аллаха, Вишны, Шивы, Будды.
22 (663).
Потомки Тамерлана по крови,
по языку, обычаям - раджпуты.
И каждый шах (коль в силе) норовит
набросить на соседа-шаха путы.
Унять у забияки зуд в руках
самодержавный сможет падишах.
23 (664).
И вот нашелся таковой в Кабуле -
воитель с поэтической душой.
И вскоре все узнали о Бабуре,
заслышав голос пушки полевой.
Могол Великий относился с чувством
к турецкому военному искусству.
24 (665).
А внук Акбар, ценя «всеобщий мир»,
во всех богов благих и светлых веря,
жрецов религий на духовный пир
созвал, чтоб утвердить единоверье.
Порядка и гуманности начало…
Увы, недолго музыка играла.
25 (666).
Вновь войны: кровь, пожары. Передышка.
Болезни. Голод. Сытые года.
Где изобилье, продают излишки;
где скудость, вымирают города.
Грозят бедой привычной степь и горы.
А вот нежданный враг плывет по морю.
26 (667).
Такого не видали фейерверка
Даман и Диу, Гоа, Гуджарат:
с рассвета каравеллы д’Альбукерки
в дыму - картечью сыплют и гремят.
Отныне крест царит на берегах,
а полстраны пленит персидский шах.
***
27 (668).
Рук сотни миллионов в Поднебесной
прикованы к мотыге и сохе;
народу то просторно здесь, то тесно
на лeссовых террасах Хуанхэ.
За кругом круг бесчисленных времен
все повторяет, как тяжелый сон.
28 (669).
Не удержать Великою Стеной,
цепями гор, щитами ополченья
набегов на страну орды степной.
И как спастись от бурь и наводнений?
А голод и стяжательство, чума,
диктат и беззаконие, сума!
29 (670).
Сменяются поспешно поколенья,
народы, расы, вывески держав,
империи уходят; и забвенье
лежит, как тень, на лицах, на делах.
Но вечны иероглиф и культура,
и терпеливой нации натура.
30 (671).
Народу много, значит, быть беде:
нет хлеба, нет семян на сев весенний.
А люд голодный не сдержать в узде;
разбоя жди, восстаний, потрясений.
И внешний враг таится за Стеною,
чтоб взять страну бессильную без боя.
31 (672).
Помог природе и богам Чингиз,
кривым клинком Китай уполовинив;
затем повстанцы за мечи взялись -
в живых осталась снова половина.
«Теперь крестьян я щедро награжу», -
сказал народный император Чжу.
32 (673).
Народу мало, значит, каждый сыт,
землей крестьянин наделен с избытком.
Страны правитель сам руководит
запашкой, посевной, уборкой прытко.
По знаку свыше ешь, работай, пой!..
Социализм! И, видно, развитой.
33 (674).
Чиновник и ремесленник, купец,
моряк, крестьянин, воин на границе,
философ и учитель школьный, жрец
за жизнь свою, как жалкий раб, боится:
чуть оступился - голову долой
(бывает очень редко штраф иной).
34 (675).
Напрасны социальные труды -
поддержка сирых и на знать гоненье.
Вновь появились признаки беды:
опять растет народонаселенье.
И вновь, как встарь, соседи алчно щурят
глаза на Стену. В этот раз - маньчжуры.
***
35 (676).
Заглянем походя в страну Корe,
где все идет «как у людей», соседей:
то сытость, мир и вольное житье,
то внешние и внутренние беды.
Вот и сейчас, все силы напрягая,
отбились от упорных самураев.
36 (677).
А те реванш в своей стране берут,
дележ кровавый островов затеяв,
пока угомонившись не поймут,
что лучше в мире жить, пахать и сеять.
А чтоб народ ничем не соблазнять,
в страну Ямато белых не пускать!
37 (678).
Отвис в крутом «подбрюшье» Поднебесной
заманчивый для всех Индокитай,
где коротают век в соседстве тесном
Великий Вьет, Лаос, Камбоджа, Тай.
Когда сюда спешит на пир война,
спасают джунгли лучше, чем Стена.
38 (679).
Толкаясь, христианство и ислам
(и всяк из них с рукою загребущей)
упрямо лезут к пряным островам
Эдема - Индонезии цветущей.
Манит буржуазию новый рай,
но всех опередил голландский флайт.
***
39 (680).
Приснившийся Платону Новый Свет
и наяву открытый Христофором,
на вызов Света Старого в ответ
лик первозданный потеряет скоро.
Всему виною «золотой мираж» -
бедняк-конкистадор впадает в раж.
40 (681).
Неистовый Пизарро и Кортес
всe превращают в пепел и руины.
Не остановят горы, реки, лес
кентавров быстроногие лавины.
И аркебузы рыжих «латинян»
разрушат Куско и Теночитлан.
41 (682).
Ни Церковь, ни указы королей
не обуздают алчности испанцев;
а век спустя охоту на людей
продолжат ненасытные британцы.
Спасут одни скупые письмена
цивилизаций хрупких имена.
42 (683).
Но ген бессмертен. И метис, мулат -
потомки белых, черных, краснокожих -
нам инков и ацтеков сохранят
в чертах лица, в крови, в оттенках кожи.
Америки латинской житель, жди!
Хлеб и свобода будут впереди.
43 (684).
Продолжим путь, намеченный заране,
навстречу солнцу, к старым берегам.
От Капу-Бранку до Ворот Тумана
вольготно ветру и морским волнам.
Под ними скрыты Атлантиды горы
с вершинами по имени Азоры.
***
44 (685).
Примата череп (посмотрите сбоку)
напоминает Чeрный материк:
вот здесь затылок, где страна Марокко,
вот лоб - Египет, зубы - Мозамбик;
надбровный валик - Сомали, а ниже,
в глазнице круглой озеро я вижу.
45 (686).
О сходстве рассуждают так и сяк.
Случайность видят некоторые в этом,
иные возражают: это знак
Небесной Силы на лице планеты.
Так, верно, метит по Вселенной всей
Создатель мира родину людей.
46 (687).
У нас, выходит, Африку избрать
решил Создатель родиной Адама.
Отец известен. На вопрос, кто мать,
не отвечает Библия упрямо.
Есть подозренье, что, покинув Рай,
Бежал Адам ущельем Олдувай.
47 (688).
И по пути смывая с плеч, с лица
соленым потом кожи цвет чернильный,
он в Африке, во всех еe концах,
потомство черных оставлял обильно.
Кто за моря за ним пустился вскоре,
белел, желтел… О вкусах ведь не спорят.
48 (689).
Но Черный континент, оставшись черным,
чадообильным, был всегда готов
пустить соседским расам плодотворно
чернил, без меры, через кровь рабов.
От Рио-де-Жанейро и до Штатов
стал Новый Свет цветисто-полосатым.
49 (690).
Забытой Богом Африки картина
темна, но вдруг, как молнии разряд:
плащей берберских синь и медь Бенина,
блеск Томбукту, масая гордый взгляд;
и в Царстве Куш, мифической стране,
храм православный, мне родной вдвойне.
50 (691).
Рожденный княжить на холмах Асмары,
был арапчонок отдан под залог
в Стамбул к султану (долг, как видно, старый
отец иначе возместить не мог).
Султан мальчонка русскому царю
вручил в знак мира: «На, гяур, дарю!»
51 (692).
Мелькнут года, и царь уйдет из жизни.
А сын его приeмный, Авраам,
влюбленный сердцем в новую отчизну,
отдаст его балтийским берегам.
Он много строил, но не в камне стал
России близок русский Ганнибал.
***
52 (693).
Шесть тысяч верст с восхода до заката
почти пять тысяч с севера на юг -
Османские владенья. Султаната
необозримый из Стамбула круг.
В нем Тигр с Евфратом, Нил, Аракс, Дунай…
Грести налоги только успевай!
53 (694).
Краса и гордость всех земель Христовых,
Святой Софии православный храм,
мечетью стала при владельцах новых
средь копий минаретов по углам.
Всe чаще слышно: Аия-София,
всe хуже помнят времена былые.
54 (695).
Забыты турком-малоазиатом
степей законы и кочевий быт.
Ведь был Стамбул Византием когда-то,
Эллады голос из руин звучит.
Султан теперь не гунн, посланник Рока,
За ним - цивилизация Востока.
55 (696).
Картечью конных лучников развеял
султан Селим в долине Чалдыран.
Явился вскоре с армией своею
под Вену сын Селима Сулейман.
Евразия в печали: быть беде -
от басурман не спрятаться нигде.
56 (697).
Но если ты предпочитаешь плахе
Пророка слово, новой веры свет,
ты говоришь мулле: «Хвала Аллаху!»
И сразу волен до исхода лет.
Свободен, но с поправкою одной:
здесь раб султана подданный любой.
57 (698).
Живи, служи Аллаху и султану
от низа до высоких должностей,
но коль пойдешь дорогою обмана,
лишиться можешь головы своей.
Воздержан будь, отчизну защищай,
плати налог, народ не обижай.
58 (699).
Дворец султана роскошью затмил
дворы монархов остального света;
ученых, богословов приютил,
бродячих музыкантов и поэтов.
В круг избранный назначенных вельмож
почeтной тенью Аристотель вхож.
59 (700).
Печален долгой сытости конец:
приходит день при росте населенья,
когда своих наследников отец
не может вдоволь наделить именьем.
Не в силах власти путь закрыть беде;
уж зреет бунт, кровавый (как везде).
***
60 (701).
Казалось, так пресыщен человек
плодами нетерпимости и злобы,
и зависти к соседу, что вовек
свои грехи не искупить до гроба.
Кто ждал со страхом светопреставленья,
кто верил в гуманизм и просвещенье.