ВАРВАРЫ ДЕЛАЮТ ВЫБОР

 

***

1 (398).

Когда в Степи Великой мира нет

и делят орды пастбища клинками,

в тиши полей кочевника сосед

растит хлеба умелыми руками.

Но если Степь объединят вожди,

гостей оттуда, земледелец, жди.

 

2 (399).

Неукротимых ариев поток

иссяк сарматским племенем. Европе,

Двуречью, Нилу наступает срок

познать всю силу тюркского потопа.

Посланец Ада, мрачный гунн Аттила,

германцев гонит Риму рыть могилу.

 

3 (400).

Империя покорно смерти ждeт:

враги повсюду, никуда не скрыться.

Кочевника страшней вандал и гот,

провинция узнала и столица.

Бежав от обров, за стеной Балкан

спасенья ищут племена славян.

 

4 (401).

Перекипев, Аравия опять

несет неволю Ближнему Востоку -

на север скачет бедуинов рать

от голода с напутствием Пророка.

И новой веры сладостный дурман

пленит народы покоренных стран.

 

5 (402).

С исламом вместе право получай

на равенство с арабами по вере.

Упрямишься, так голову склоняй,

плати налог, живи, хоть в черта веруй!

Восток и Нил прощаются с Христом,

восходит полумесяц над крестом.

 

6 (403).

Недолго сохраняли бедуины

традиции, законы степняков.

Церквей, дворцов роскошные руины

пленяют блеском души бедняков.

В мечтах араба Золотой телец

теснит отару блеющих овец.

 

7 (404).

Всяк бедуин халифом стать мечтает,

чтоб, халифат на части разделив,

в своем дворце (Коран не запрещает)

дремать среди наложниц и олив.

Пресыщенность, коварная услада, -

предвестница грядущего распада.

 

8 (405).

Из Инда пьет Арабский халифат,

коней усталых моет в Гибралтаре

и жаждет Византии, но хотят

того ж куска славяне и болгары.

В Европе дикой королевств не счесть,

король мечтает, чтобы сытно есть.

 

 

 

9 (406).

Константинополь, видно, бережет

Отец небесный. Новому кумиру

не чужды ни культура, ни народ,

Гомеровой прославленные лирой.

Византий неприступный, Цареград,

античных муз хранитель и собрат.

 

10 (407).

Но и стократно разоренный Рим

в руинах, пепле, в тайниках, в гробницах

таит запас культуры; он храним

живой душою мировой столицы.

А на Востоке промыслом Аллаха

Феб-Аполлон сверкнул искрой из праха.

 

11 (408).

Кто был способен в древности учесть,

что, над арабским словарeм потея,

переводить придeтся «Альмагест»,

а не «Синтаксис» грека Птолемея?

Латынь едва справляется с потоком

античных книг на языке Пророка.

 

12 (409).

Под куполом арабским не успел

античный дух из пепла возродиться:

сельджукский смерч с востока налетел,

потом Осман, подобно хищной птице.

Кочевнику не крикнул «здравствуй, брат!»

в Багдаде сникшем местный Гиппократ.

 

***

13 (410).

Перенесемся в Галлию. Отнял

страну у Рима дикий франк. Отныне

сумеют объясниться франк и галл

друг с другом на «испорченной латыни».

А вот король Пипин в бою привык

употреблять лишь «Цезаря язык».

 

14 (411).

Его отец, правитель-майордом

при Меровингах, «королях ленивых»,

по прозвищу Мартелл, шeл напролом

к заветной цели, был не из пугливых.

А эти цели - королевский трон

и верный рыцарь, Франции заслон.

 

15 (412).

За верность - землю. Сходная цена.

Изъять у церкви можно половину.

Теперь корона. Подождeт она,

отцу мала, но впору будет сыну.

Смотрел как в воду майордом Мартелл:

Пипин корону Франции надел.

 

16 (413).

Была задача - сарацин унять.

В бою под Пуатье решалось дело.

За Пиренеи покатился вспять

арабский вал от рыцарей Мартелла.

Поверить трудно, но Париж когда-то

едва не стал столицей эмирата.

 

17 (414).

Великий Карл, Пипина старший сын,

добился императорской короны;

от южных гор до северных равнин

раздвинул он державные кордоны.

Меч опустив, велел: «Пусть все живут

в любви и правде, ценят мир и труд».

 

18 (415).

Назвал он Академией наивно

охотников до чтенья при дворе.

Судачили о Библии. И дивно

звучал Вергилий в замке на горе.

Был и монарх участником бесед;

читал, внимал и (чудо!) видел свет.

 

19 (416).

Тот слабый свет чуть брезжил во дворцах

и не сходил на кровли бедных хижин.

У большинства в глазах - тоска и страх:

синьором каждый может быть обижен;

ведь что ни Жан, то чей-нибудь вассал,

пока топор на графа не поднял.

 

***

20 (417).

От тесноты Ютландии скупой,

к заморским бриттам, Цезарем «открытым»,

бежали саксы с англами гурьбой;

столы для них там не были накрыты.

А за одним совет военный шел -

король Артур с дружиной («Круглый стол»).

 

21 (418).

Решили бритты: биться до конца.

Так и сражались, посылая к скоттам

на горный север за гонцом гонца:

На помощь, братья! Есть мечам работа.

Да англов много - как в реке песка.

 И стал английским остров белых скал.

 

22 (419).

Писал о том ученый кельт, монах -

об истребленьи варварами бриттов,

о запустеньи на ржаных полях,

о городах заброшенных, забытых.

Исчезли книги. И в церквях пустых

молился тайно путник, из живых.

 

23 (420).

Давно ль вождями варварских дружин

на королевства римский мир дробился?!

Вновь Божья кара - моря господин

из льдистой Скандинавии явился.

Норманн-варяг, торговец и корсар,

отечеством зовет ладью-драккар.

 

24 (421).

Его добычей стали берега,

где жили кельт и франк, и скотт, и бритты,

словен и финн, вандал и баск, и галл,

гренландец и индеец, прусс, семиты.

Он Рюрика с Россией обвенчал

и Англию Вильгельму завещал.

 

***

25 (422).

Поговорим отдельно о славянах,

которым плохо вместе, хуже - врозь.

Державе Польской дали старт поляне,

те, что на Висле, не на речке Рось.

Словаки, чехи выжили из многих

племен на исторической дороге.

 

26 (423).

Ант и склавин, кто вплавь, кто мелким бродом,

то ль убегая, то ль наоборот,

скок за Дунай. От них пошли народы -

все югославы и метис-народ;

в нем, славянина потеснив, татарин

целует крест: «Братушки, я - болгарин».

 

27 (424).

Коль в угол влез, к соседу примеряйся,

и тесноту, как немец, обустрой.

А есть простор, стань русом, расширяйся,

хоть за Урал, где воля и покой.

Не погоняй. Все делай не спеша.

Успех? Пустое! Главное, душа.

 

28 (425).

Волхвы. Леса. Словены. Чудь. Варяги.

Перун. Курганы. Бражка. Береста.

Былины. Киев. Днепр. Изборск. Ватаги.

Путь «в греки». Вече. Гости. Маета.

Мор. Печенеги. Пашня. Месть древлян… -

Восточный мiръ большой семьи славян.

 

29 (426).

Русс для чужих - загадочная личность.

Его на драку надо раскачать.

А раскачаешь, он боец отличный,

соседи научились понимать.

И смерд и князь одновременно всяк,

и сам себе непримиримый враг.

 

30 (427).

Приплыл варяг с визитом, баял, частным,

за хлеб и воду предлагая меч.

Бери и правь, - ответили согласно, -

коль будешь землю росскую беречь.

Уйми хазар! Ишь, точит зубы враг

на путь доходный «в греки из варяг».*         в изд.2007 нет курсива

 

31 (428).

Манил Царьград. Недаром щит булатный*        то же

Здесь князь Олег повесил на вратах.

Сюда, как барс, стремился силой ратной

князь Святослав с «иду на вы» в устах.

Владимир понял, чем Царьград берет;

Перуна скинул, в Днепр погнал народ.

 

32 (429).

Своя София в Киеве на горке,

вокруг - равнина до морей и гор.

Господня кара - половцы, но зорки

богатыри, ведущие дозор.

Беда в княжатах. Не простое дело

на каждый рот отыскивать уделы.

 

 

33 (430).

Да, ртов не счесть. Но в них - один язык.

И он понятен на Руси повсюду.

Ведь Русь - одна. И «бел», и «мал», «велик»

ее делить еще не скоро будут.

Но почему, над гуслями склоняясь,

грустит Боян? И мрачен Игорь-князь?

 

***

34 (431).

Знать родовая и простой народ

в угодьях папских - чуждые две расы:

сеньор не мед, а кровь виллана пьет,

виллан же ждет для страшной мести часа.

Рим озабочен: всех пожрет пожар.

Куда направить из-под крышки пар?

 

35 (432).

На радость Церкви вдруг ответ созрел:

голодных и господ неукротимых

послать на турков, как Господь велел

в Гробу плененном, в Иерусалиме.

И Византии император тож

подмоги просит. Турки - в сердце нож.

 

36 (433).

Чтоб Жан-сеньор и подневольный Жан

вражду забыли, помнили о Боге,

единым строем их - на агорян!

Излечит души дальняя дорога.

Не лишним будет (Господи, прости!)

мошну Царьграда малость потрясти.

 

37 (434).

Сбежалась паства на благую весть -

народ убогий, алчный, недалeкий;

и за Босфором замахнулся крест

на полумесяц, вышний знак Пророка.

В тот год недоброй памяти «гостей»

насыпаны курганы из костей.

 

 

38 (435).

Второго ополчения оплот -

цвет меченосцев - франки и норманны.

Уверены, закончится поход

победным пиром на костях султана.

Вновь на пути тернистом паладина

Софии купол в граде Константина.

 

39 (436).

Давно арабов утончeнных нет

на побережье малоазиатском.

Повсюду турки оставляют след,

на скакунах гарцуя залихватски.

При Дорилее конницу султана

Сминают «франки» рыцарским тараном.

 

40 (437).

Пестрит, сверкает крестоносный вал,

у правоверных кровь по жилам стынет.

Спаси, Аллах, как ты не раз спасал!

И вот перед неверными пустыня.

Сушь. Жажда. Голод. Тысячи легли.

Вдруг башни за оливами вдали.

 

41 (438).

Град Антиоха превратился в дым,

как до него счастливая Никея.

И наконец-то Иерусалим,

Господень Гроб. На лестницы! Смелее!

…Откликнись, кто живой! Ответа нет.

Такой резни не видел Божий свет.

 

42 (439).

Еще затеет не один поход

Рим в Палестину. Будут и победы

вандалов новых, и, наоборот,

навалятся на крестоносцев беды.

Отвадит их навек от палестин

султан сельджуков, ярый Саладин.

 

43 (440).

Псам-рыцарям и Русь не по зубам,

Здесь князя Александра щит червлeный.

Но вору все равно: не здесь, так там;

в Константинополь лезет потаeнно.

Поруган и ограблен, уязвим,

горит Второй, полуантичный, Рим.

 

***

44 (441).

Пока горстями папский Рим кидал

за ратью рать в пределы Султаната,

в степях монгольских новая орда

смотрела жадно в сторону заката.

Чингиз в седле; нетерпелив, готов

пустить коня дорогой кипчаков.

 

45 (442).

Путями скифов, гуннов и авар,

путем мадьярской ураганной рати,

что на копытах принесла пожар,

равнинам благодатным Закарпатья.

Конь-человек, Кентавр, степняк лихой,

не взял арканом, так достал стрелой.

 

46 (443).

И вот от Керулена до Днестра

опять в крови истоптанное поле.

Пекин повержен, пала Бухара,

на Калке стоны от стыда и боли.

Русь, помни «Слово». Помни вдовий стон!

Грядет Батый, хан Бездны, Аваддон.

 

47 (444).

И двинулась на княжества Орда,

и каждый князь бессильно клонит выю;

горят деревни, скиты, города -

Рязань, Москва, Владимир, гордый Киев.

Где Ольга, витязь-сын и внук Святой?

Где Мудрый правнук! Русь, они с тобой!

 

 

48 (445).

Но притупилась сабля степняка,

и конь устал, и на излете стрелы…

Не повернуть ли к пастбищам, пока

Русь не воскресла и душой, и телом?

Вот так от новых варваров-аттил

Европу русский грудью защитил.

 

 

 

49(446).

Жаль, Русь не та, Москва еще не та,

чтоб отплатить за все Сараю сразу.

Пока сослужит службу калита,

кошель с деньгами, скопидома-князя.

Сребришка хватит хану угодить,

земли соседской малость прикупить.

 

50 (447).

Коль скоро неуступчив князь-сосед,

его поднимут москвичи на пики.

В Кремле слезам и плачу веры нет,

смекнули Тверь и Новгород Великий,

Рязань и Нижний, Хлынов молодой

и примирились - с Богом и судьбой.

 

51 (448).

Избранница истории, Москва,

мечом, великокняжеской казною,

землей, людьми, разносится молва,

готова спорить с Золотой Ордою.

И потому она Орды сильней,

что Радонежа инок, Сергий, с ней. 

 

52 (449).

Димитрий скажет: «Братья, час настал!»

и двинет рать на Поле Куликово.

Отбросят в степь Мамая конный вал

полки Руси, теперь России, новой.

Спустя столетье, побежит назад,

увидев русских за Угрой, Ахмат.

 

***

53 (450).

Европа в безопасности с тех пор

от кочевых народов пребывала.

Но трудно избежать семейных ссор,

а таковых случается немало.

Забыв причину, каждому во вред

британец с франком ссорились сто лет.

 

54 (451).

Жизнь без войны - страницы скучной прозы.

То дюк Бургундский обложил Париж,

то Розе Алой тесно с Белой Розой,

то немец с немцем спорят за престиж.

Ведь в фатерлянде, что ни Фриц, то фон,

а каждый третий - герцог иль барон.

 

55 (452).

Немало острых развлечений в мире

для праздной знати и незнатных есть.

Зовет глашатай рыцарей к турниру,

где меченосец защищает честь

прекрасной дамы. Радуйся, Амур!

Их воспоет придворный трубадур.

 

56 (453).

Не даст скучать и новый враг. Османы

Константинополь взяли. И грозят

из-за Дуная Вене ятаганы;

шатры, попоны, бунчуки пестрят.

Не страшен крест наследникам Пророка.

Быть Западу провинцией Востока!

 

 

57 (454).

Ведь даже там, где с крайнею землею

встречается туманный Океан,

укоренилась саблею кривою

среди олив община мусульман.

В тисках Европа. Челюсти крепки

от Пиренеев до Дунай-реки.

 

58 (455).

Германских наций пeстрое собранье

Империей Священной назвалось.

Непрочное, внушительное здание;

в нeм пахнет «Римским правом», чует нос.

Да  только графы,  герцоги, бароны

нередко пишут палками законы.

 

59 (456).

Внушает зависть пасторская власть,

нет трона выше папского престола.

Отнять у этой власти хоть бы часть

в стране нагих монарх мечтает голый.

Но не держи кулак под папским носом!

Как Генрих, будешь каяться в Каноссе.

 

60 (457).

В судьбе Европы новый поворот:

теперь не государства суверенны,

а «пятачок» наследственный - феод

и города (предохраняют стены

торговлю, ремесло от жадных рук,

зачатки школ, искусства и наук).

 

61 (458).

Бесцветны и безрадостны картины:

невежество, раздоры, нищета,

паденье нравов, скука, грязь, руины,

в жилищах и на нивах - теснота.

Но веет (будто воздуха движенье)

предчувствием бодрящим Возрожденья.

 

***

62 (459).

Дух Ренессанса - в городских правах,

в уставе цеховом и в речи смелой,

в станке мотальном, на морских судах,

в пытливой голове, в руке умелой,

в картинах Джотто, в новом чуде света -

творении Никколо и Бускета.

 

63 (460).

И в азиатской одиссее Марко,

и в «Троице», что написал Рублев,

и в описаниях скупых, но ярких,

тверским купцом индийских городов;

в фривольных виршах Франсуа Вийона

и в вольностях Оксфорда и Сорбонны.

 

64 (461).

В Болонской школе, в банке Бусиньори;

в дарах Китая: компасной игле,

бумаге, шелке, порохе, фарфоре;

в речах, звучащих в предрассветной мгле.

Терцинами уж заглушает канты

«Комедия» тоскующего Данте.

 

65 (462).

Все громче голоса античных муз

волнуют сердце, требуя ответа.

В тюках и трюмах самый ценный груз -

останки книг, что пощадила Лета,

из тайников Византия, Багдада,

Александрии, Рима и Гранады.

 

66 (463).

Повержен крест. И мусульманский «рог»

восходит над страной ромея-грека.

Все потеряв, успел Палеолог

племянницу спасти с библиотекой.

Царевна Софья в девичьей тоске

сидит одна на книжном сундуке.

 

67 (464).

Но вот жених нашелся, варвар-князь

страны снегов и замков деревянных.

«Женись! - шепнул ему придворный фрязь, -

И станешь равен цезарям по сану».

«Добро», - сказал Иван. Решеньем сим

взлетел орлом двуглавым Третий Рим.

 

68 (465).

Иван за Софьей приданное взял

не золотом презренным и бездушным,

а мастерами. В их руках металл,

стекло и камень замыслу послушны.

И вскоре за кирпичною стеной

сундук откроют князь Иван с женой.

 

69 (466).

Они услышат мертвых голоса,

философов, пророков откровенья;

откроется греховная краса

таинственных, волнующих учений.

В смущеньи князь отступится. Но внук

не раз заглянет в бабушкин сундук.

 

70 (467).

Европу между тем волнует тема,

что разработал Греции народ;

потом ее парламентской системой

ученый-политолог назовет.

Во Франции, в Мадриде, в Альбионе

она, как камень, на пути короны.

 

71 (468).

Какой же волею (людской иль Вышней),

какою силой (Вышней иль людской),

накрыты были «европейской крышей»

вся Ойкумена, весь простор земной?

Те силы три, ответить можно смело:

станок печатный, пушка, каравелла.

 

72 (469).

Живeт поверье в мире изначально,

рождeнное в полуденных морях,

что Божий мир под куполом хрустальным

Покоится на трeх больших китах.

Своих «китов»  (на «языке Эзопа»)

«с прицелом дальним» завела Европа.