БЫЛИ ЭЛЛАДЫ

 

***

1 (178).

Двуречье с Нилом спорили покуда,

чьим божествам отдать приоритет,

в стране заката греческое чудо

из колыбели выходило в свет.

Высоких чувств, ума и воли плод

Эллада миру вскоре принесет.

 

2 (179).

Кто вы, непостижимые пеласги,

создатели таинственных письмeн?

Металл и камень, глина, гипс и краски

вам служат с незапамятных времен;

колонны Кносса украшают Крит,

Микенский замок клады сторожит.

 

3 (180).

Но мир спасти не в силах красота,

когда глаза захватчика закрыты.

Дориец-варвар равнодушно стал

спиною к фрескам на руинах Крита.

Богиня-Мать со змеями в руках,

не вызывает у гоплита страх.

 

4 (181).

Подобно грозным волнам Океана,

стремятся греки к новым берегам.

Дорийцы вслед поспешным ахеянам

весь Мир Эгейский приберут к рукам.

И бок о бок с воинственной Доридой

засеет поле пахарь Эолиды.

 

5 (182).

От пeстрой смеси названных народов

здесь появился ионийский грек.

Единая семья сложилась вроде,

да жаждет крови праздный человек.

Когда любви и на Олимпе нет,

сплотит Элладу лирою поэт.

 

6 (183).

Рапсод, любую тему выбирай:

Елены красота, героев ссоры,

Париса страсть, рогатый Менелай

и золотое яблоко раздора;

и верной Пенелопы вещий сон,

и царь-бродяга с нимфой Калипсо.

 

7 (184).

Не Агамемнон, а слепой Гомер

ведeт ахейцев к неприступной Трое.

Воспетый полис - стойкости пример,

да осажденных мало, меньше втрое.

Сын Реи Илиону предсказал

На пепелище доблестный финал.

 

8 (185).

Всесилен Зевс, но волею своей

и человек поспорить может с Богом…

Был дерзок хитроумный Одиссей

под парусами на морской дороге.

Ни Скилла, ни Харибда не страшит

того, кто в даль бестрепетно глядит.

 

9 (186).

Есть на Земле цветущие места,

что вольной жизнью манят человека.

Туда бесхлебье, бедность, теснота

из полиса родного гонят грека.

От Таврии к Геракловым Столбам

попутный ветер пестрым парусам!

 

10 (187).

Стекло тирян, масла из Карфагена,

текстиль Египта, скифское зерно

вывозят колонисты для обмена

(коль Посейдон не заберет на дно).

А в путь обратный взять купец готов

керамику афинских мастеров.

 

11 (188).

Валюта греков, просто смех... с рогами (!)

Представьте сделку, продавая дом,

его оценят, как и встарь, быками

и очень редко звонким серебром.

Кружок чеканный, Лидии новинка;

для кошелька удобство и для рынка.

 

12 (189).

Тугой кошель и острая нужда

соседствуют и в граде, и в селеньи;

и бедняков извечная вражда

ко всем имущим жаждет утоленья.

Врагом первейшим был аристократ,

теперь - сосед богатый, друг и брат.

 

13 (190).

Среди велеречивых ловкачей

(из знати и, нередко, «беспородных»)

всегда найдутся практики идей

высокого служения народу.

Что возбужденной массе царский сан,

когда приходит демагог-тиран!

 

14 (191).

Возьмите Писистрата для примера:

голодным всем отец, учитель, друг.

Ему в Афинах каждый свято верил

(тому, кто верит, думать недосуг).

Стремился к власти, но не для себя,

для государства, подданных любя.

 

15 (192).

Наступит срок, по вольным городам,

насытившись капризами тирана,

захочет демос управляться сам

отлично, справедливо, без обмана.

И хоть в Совет кухарку не пускают,

там часто кухарь важный заседает.

 

16 (193).

В Афинах часто проливают кровь,

когда избранник городского «низа»

теряет всенародную любовь

в момент по всенародному капризу.

Бывает, повезет: смягчится «низ»

и черепком объявит остракизм.

 

17 (194).

Непросто управлять, как ни крутись,

хозяйством и народом без закона.

Афинской архе здесь не обойтись

без честного и мудрого Солона.

Переписал чернилами архонт

все то, что кровью начертал Драконт.

 

18 (195).

Растет доход - так пусть растут права! -

решил Солон и оказался правым

(ну, чем не «золотая голова»

средь «медных лбов» Афинская держава?)

Твори, обогащайся, и долой

с участка фета камень долговой!

 

19 (196).

Законы Спарты - воинский устав;

жить в бедности и поровну делиться

велел Ликург и тоже в чем-то прав,

ведь бедность - не порок, как говорится.

А если сильно что-нибудь желать,

всегда соседа можно обобрать.

 

20 (197).

Совет старейшин  в Спарте двух царей

поставил в рамки должностные строго:

служить мечу, богам у алтарей,

шагать с общиной спартиатов в ногу.

А если провинится воин-царь,

падeт главой повинной на алтарь.

 

21 (198).

Пастух, маляр, писец, гоплит, архонт,

ремесленник, купец, землевладелец,

философ, лицедей, моряк; рапсод… -

Для всех в Элладе находилось дело.

И каждый дело делал хорошо:

хоть арфы звук, хоть глиняный горшок.

 

22 (199).

И то ли те завидные горшки,

а то ль, скорее, ценности иные

заставили готовить «посошки»

персидских ходоков в края чужие.

А тот, с концом железным, «посошок»

длинней копья гоплита на вершок.

 

***

23 (200).

Уж собирались за Эгейским морем

отборные персидские полки.

Кому прогулка, а Элладе - горе:

с Ахеменидом спорить не с руки.

Ведь греков - горстка, а врагов - гора,

не одолеешь персов «на ура».

 

24 (201).

Но, оказалось, эллин устоит

пред тучей персов в море и на суше.

Ведет спартанцев славный Леонид;

три сотни их, один другого лучше.

И каждый воин голову сложил,

закрыв собой ворота Фермопил.

 

25 (202).

Прославилось селенье Марафон.

Здесь воины Афин в шеренги стали,

когда крикливой стаею ворон

на берег персы с кораблей слетали;

здесь Мильтиада храброго бросок

втоптал «бессмертных» Дария в песок.

 

26 (203).

Поможет Фемистоклу бог морской

у Саламина (радуйся, Паллада!)

взломать веслом триеры плотный строй

непобедимой Ксерксовой армады.

И напоследок эллин от Платей

гостей незваных проводил взашей.

 

27 (204).

Так кто сильней, Арес или Афина?

У Спарты есть ответ на сей вопрос.

Но также ветераны Саламина

в Афинах гордо задирают нос.

Чтоб оба «блока» удовлетворить,

пришла пора Элладу разделить.

 

28 (205).

Спартанец крепок, как всегда, на суше,

сын Аттики - на лоне зыбких вод.

Тут не сравнишь, кто в деле бранном лучший,

гоплит с копьем, с веслом  ли мореход.

Лаконика имеет перевес:

ее союзник - весь Пелопоннес.

 

29 (206).

Решать задачу в Аттике сложнее.

Морской союз водою не скрепить;

необходимо действовать мудрее:

соседей общим парусом накрыть.

И чтобы парус сверхдержавы сей

был соткан у аттических ткачей.

 

30 (207).

Теперь в Элладе две могучих архе:

Афины (демократии оплот);

под крышей Спарты правят олигархи.

Ну, берегитесь! Кто кого возьмет?

Одни, как встарь, стараются мечом,

другие - больше звонким серебром.

 

31 (208).

Поочередно бьют друг дружку рати

то в море, то на суше. Всем урон.

Кто серебром, кто кровью, взносы платят

союзники столкнувшихся сторон.

Афина мудро общую кубышку

из Делоса берeт себе под мышку.

 

32 (209).

Но как делить Элладу? Изначально

ответ один: общественный пирог,

как едокам ни грустно, ни печально,

еще никто ведь разделить не смог.

Коль ты силен, бери кусок большой!

Пусть остальные давятся слюной.

 

***

33 (210).

Быть гегемоном для Афин приятно:

в союзной кассе вдоволь серебра

и хлеб дешев, и зрелища бесплатны;

сияет белым мрамором гора,

где зодчие Иктин и Калликрат

и скульптор Фидий Парфенон творят.

 

34 (211).

Здесь отовсюду сходятся дороги

писателей, художников, певцов;

здесь тесно у ликейского порога

в толпе своих и пришлых мудрецов;

здесь в школе и в гимнасии, в палестре

речь эллина как в слаженном оркестре.

 

35 (212).

Здесь не забыты древности рапсоды -

Анакреонт и страстная Сафо.

Аристофан, Эсхил сегодня в моде,

сердца тревожат Эврипид, Софокл.

В театре негде яблоку упасть.

Паяц и трагик - истинная власть.

 

36 (213).

Подарит Мирон грекам Дискобола,

а Дорифора с пикой - Поликлет.

Их не купить за драхмы и оболы:

цены героям стадиона нет.

Потей три года, и четвертым летом

венок найдет в Олимпии атлета.

 

37 (214).

Всех занимает книжная новинка -

вслед Геродоту пишет Фукидид.

И, что ни день, в водовороте рынка

Сократ народ вопросами мутит:

«Что бог? Что зло? Что правда?» Вслед ворчат:

«Болтун! Излечит святотатца яд».

 

38 (215).

Платон, философ, будет здесь «идеи»

вещей реальных мысленно искать,

и Аристотель логикой своею

то «формам», то «идеям» изменять.

И как-то навестит цветущий град

известный косский лекарь, Гиппократ.

 

39 (216).

За далью лет тех дней не разделить,

былое плоско, словно на картине.

Пусть Ариадны сказочная нить

нас поведет по царственным руинам,

которые историки Земли

эпохою Перикла нарекли.

 

40 (217).

Великий эллин сдержан был и честен,

глубокий ум и чистая душа;

не поддавался подкупу и лести,

всe делал с пользой, прочно, не спеша.

Пятнадцать трудных лет, из года в год,

в Афинах он судья, стратег, архонт.

 

41 (218).

Он в личной жизни держит дом открытым,

никто к Периклу не стучится в дверь.

Войдет посыльный: «Я от Демокрита,

плывет философ морем из Абдер;

с ним эти штуки… атомы. Скорее

найти обмен он просит на «идеи».

 

42 (219).

Архонта друг, Анаксагор, смеется:

«В сей сделке я участвовать берусь,

с условием: взамен ему придется

Ум мировой признать (он слышал - «Нус»),

все вещи в мире человеком мерить

(по Протагору), в божества не верить».

 

43 (220).

Сократ плешивый появился с рынка,

по «шишке» лба перстом своим стучит:

«Я тут для вас, друзья, припас новинку,

скажу, когда Платоша прибежит.

А где мой несравненный педагог,

Аспасия? Я выучил урок».

 

44 (221).

Аспасия, гетера-иностранка,

жена Перикла, держит свой салон,

в котором споры, смех и перебранка,

и речи мудрых, и бокалов звон,

девичьи пляски и трактатов чтенье,

и звуки флейты, и рапсода пенье.

 

45 (222).

Не все гетеры только лишь гетеры.

Средь них найдем красавиц мы с умом,

талантом, вкусом, волей, чувством меры,

правдивых в страсти (нравственных при том).

Одну назвал я. А Таис прославить

успел Ефремов. Нечего добавить.

 

46 (223).

Перикл с женой гостям вечерним рады.

Их дом не мал, но двор внутри забит,

когда под звездным небом цвет Эллады

вокруг бассейна как букет пестрит:

ученый, зодчий, скульптор, врач, поэт,

юрист, оратор… Неизвестных нет.

 

47 (224).

На первый  взгляд ничто не предвещало

ни войн тяжелых, ни иной беды;

успехи лет цветущих обещали

всей Аттике богатые плоды.

Угрозы Спарты? Не было печали!

И не таких в Афинах «привечали».

 

48 (225).

Стеной высокой город обнесен,

Акрополь, будто шлем, венчает гору;

в Пирейский порт дорогу с двух сторон

огородили каменным забором.

Там, в гавани, непобедимый флот

морскую вахту бдительно несет.

 

49 (226).

Толкаются, теснятся у причала

из многих стран торговые суда;

есть в трюмах все, чего б ни пожелали

блистательной державы города:

насущный хлеб и роскоши предметы.

Бери сколь хочешь и гони монеты!

 

***

50 (227).

Есть в Аттику подземный «черный ход»

в горах Лаврийских, где за хлеб и воду

дает невольник серебром доход

свободному и гордому народу.

И в мастерских, в хлеву и на полях

все тот же раб (и часто в кандалах).

 

51 (228).

Хоть по закону и беднейший фет

в Совете местном иногда потеет,

оливок горсть - вот весь его обед,

и в этом он раба чуть веселее.

Захочешь есть, за весла и - вперед!

Зол на начальство нищий мореход.

 

52 (229).

Да и метеки (хоть и не рабы)

завистливо глядят на полноправных.

Союзники Афин хотели бы

бежать подальше от цепей державных.

Паденью демократов был бы рад

любой ценою свой аристократ.

 

53 (230).

У Спарты, промышляющей войной,

победоносной и, случалось, битой,

давно ведется, выбор небольшой:

иль со щитом, иль на щите пробитом.

Ей дифирамбы пел поэт Тиртей,

свой идеал Платон увидел в ней.

 

 

54 (231).

Соперниц давних распаляет перс,

сулит Афинам, что драчливой Спарте

сломает коль не руку, так хоть перст;

а Спарте - что сотрет Афины с карты.

Царей соседних и заморских враг,

Перикл бесстрашный, поднимает флаг.

 

55 (232).

Непобедим спартанцев плотный строй.

Перикл решил: упор на оборону;

в Собрании народном он горой

за демос, социальные законы.

Он понимал, что не поднять народ

подачкой малой. Уж народ не тот.

 

56 (233).

Позор и горе: в Аттике враги,

оливы жгут, посевы топчут, травы.

На счастье, стены града высоки,

на суше афинянам не до славы.

Но с моря, где бессилен бог Арес,

открыт Палладе весь Пелопоннес.

 

57 (234).

В Афинах ропот мстительный, обидный:

«Что ж наш «бессменный»? Мало, знать, ума.

Сулил победу. Где она? Не видно!

Зато, вот рядом, голод и чума.

Казна пуста. Союзнички «в бегах».

Афинский дух от неудач зачах».

 

58 (235).

Да, был просчeт. Архонт за всe в ответе,

он к похвалам сограждан не привык;

гул одобренья,  будто горный ветер,

хулой готов смениться в тот же миг.

Ему бы год! Но это что за зверь?..

Чума, как крыса, прошмыгнула в дверь.

 

59 (236).

Перикла нет. И мира тоже нет

Среди пожарищ на земле Афины.

Богине-Деве двадцать с лишним лет

еще скорбеть, оплакивать руины.

Героя ищет унижeнный град.

Явился он… Увы, Алкивиад.

 

60 (237).

Муж беспринципный, времени герой,

способный к философии, к искусствам,

служил отчизне (что ни год, другой!),

стратегом, флотоводцем славно, с чувством.

О нем напишут: гения такого

народ Афин не перенес бы снова.

 

61 (238).

Идет усталым демократам смена -

аристократы и тиранов ряд.

Услышать можно иногда «измена!»,

но массам всe равно. Жуют. Молчат.

От города ключи зловеще ждет

Павсаний, царь спартанский, у ворот.

 

62 (239).

Смиренный полис. Мраморная грусть.

Солдаты-чужаки у Парфенона…

Афина Дева, я еще вернусь,

Твой давний друг, в долину Педиона.

И сильных мира буду я молить

Твое творенье высшее щадить.