Быстро промчались дни моего отпуска. Но уезжать в Архангельские леса не хотелось, и я решил обратиться в воинскую часть, которая находилась в Тарапатине. Здесь был перевязочный отряд 2-й бригады 39 стрелковой дивизии. Начальник отряда был врач Власов Павел Петрович. Проверив мой отпускной билет, он принял меня в качестве фельдшера. На другой день отряд должен переехать в Ильмень, а у меня еще два дня отпуску, я решил их провести дома. Через два дня мы с женой на подводе отправились в Ильмень, так как у меня был там тесть, куда я и дал адрес врачу Власову для квартиры. По прибытии в Ильмень я застал там перевязочный отряд, расположившийся в школе, а врачи находились у тестя. На другой день после обеда я собирался провожать жену домой, а в это время прибежал  из штаба вестовой с донесением, что кадеты наступают с Рудни и Разливки, срочно отступать на Лемешкино. Мы быстро запрягли лошадь, и я с женой поехал на Подкуйково. Не доезжая Подкуйково, я увидел мчавшихся всадников от станции Ильмень по направлению Подкуйково, откуда наша батарея обстреливала эту колонну, прикрывая отступающие войска. Мы свернули на Ново-Красино и без дороги, полем по пашне, погоняли лошадь, которая уже обессилела и стала.

 Кое-как мы дотащились до Ново-Красина. В это время наша батарея отступала из Подкуйкова на Осички, а белые были в Подкуйково и обстреливали дорогу. Мы добрались до крайнего дома Ново-Красина, в это время кадеты были уже на улице Ново-Красина. Мне на пути попался мой односельчанин Чепуркин И.Б. Чтоб не попасть в руки белым, мы побежали через луга на Тарапатино, обстреливаемые из винтовок белыми. Прикрываясь пересеченной местностью и подсолнухами на огородах, скрылись с обстреливаемого поля. Добежав до Тарапатина, зашли домой, выпили по стакану молока и вечером пошли на Лемешкино. Прибыли ночью. Из Лемешкина наши войска ушли на Кленовку, поэтому и мы пошли вслед. Утром я нашел свой отряд в Федоровке. О судьбе жены мне неизвестно, она могла попасть в руки белых вместе с подводой. Через три-четыре дня кадеты отступили, и мы отправились на Лемешкино, оттуда в Подкуйково. Я попросил врача забежать домой, узнать о судьбе жены, а потом пойду или приеду в Подкуйково, где отряд должен расположиться до особого распоряжения. Мне разрешили.

Дома я узнал, что жена, оставив во дворе Ново-Красина подводу, вещи мои спрятала, а сама зашла в комнату, где были двое малолетних детей, перепуганные сидели под столом и плакали. Она самого маленького взяла на руки, а второй прижался к ней, дрожал и плакал. В это время вошли два белогвардейца, спрашивают, кто здесь хозяин, она говорит: «Я».  – «Собирайся, сейчас с подводой поедешь с нами». Жена говорит: «Лошадь не идет, я еле доехала с поля»  - «Мы сейчас посмотрим, как она нейдет», - и вышли во двор, взяли лошадь, она была вся мокрая и еле-еле переступала с ноги на ногу. Тогда они сели на своих лошадей и ускакали на Осички. Вскоре приехали с поля настоящие хозяева этого дома, муж и жена, они беспокоились за своих детишек, но к их удивлению, они были под присмотром няни. Когда лошадь отдохнула, хозяин проводил жену до Осичек, а оттуда она отправилась домой с подводой. Когда я зашел домой, жена была дома. После обеда мы с ней поехали в Подкуйково на подводе, так как мои вещи были дома. В Подкуйково я застал свой отряд. В нашем распоряжении было несколько подвод, поэтому я оставил с собой чемоданчик и мешок с продуктами. Распростившись с женой, я проводил ее домой. На душе было тяжело! Придется встретиться или нет?

Опять пошла кочевая жизнь, но по сравнению с севером здесь была благодать. Мы были обеспечены продовольствием, транспортом и в походе в каждом селе мы могли достать молока, помидоров, арбузов. В армии вспыхнула эпидемия тифа, фронт ослабевал. Тысячи красноармейцев поступали к нам в перевязочный отряд в бессознательном бредовом состоянии. Мы, мобилизуя подводы, на лошадях, быках отправляли их в тыловые госпиталя. С наступлением осенне–зимних холодов эвакуация тифозно-больных осложнилась – пришлось мобилизовать одежду (тулупы, валенки, брезенты) для утепления больных. Грузили людей на подводы как какой-либо мертвый груз, потом накрывали сверху соломой или брезентом, и бесконечной вереницей тянулись обозы с полуживыми людьми. Многие из них в дороге умирали, замерзали.

В конце ноября 1919 г. был организован врачебно-питательный пункт на ст. Липки. Заведование этим пунктом было возложено на меня. В моем распоряжении был один фельдшер, 10 санитаров. При станции организовали кипятильнюи кухню-столовую, где готовился обед и чай. Обслуживающий персонал столовой был из местного населения. Задача этого пункта была такова: проходившие эшелоны с больными и ранеными проверялись мною. Нуждающихся в неотложной помощи (кроме хирургической) оставляли на станции, где был организован стационар. Характер этого стационара был таков: занимали двухэтажный дом, больные располагались на полу, вместо коек и матрацев была солома, которая время от времени менялась. Санитары были подобраны из числа переболевших тифом солдат, которые были иммунизированы и вторично уже не заболевали. Работа была трудная, круглые сутки находился около тяжело больных, с упадком сердечной деятельности, которых нельзя было эвакуировать. Таких больных в наличии было каждый день 60-80 человек. Шприц не сходил с рук, проводили уколы камфары, кофеина для поддержки сердечной деятельности. Были моменты такие, что воткнув иголку в кожу больному, тут же засыпал стоя, забыв, что ты проводишь какую-то процедуру. После этого где-нибудь привалишься в уголок и уснешь крепким сном. А через полчаса, самое большее через час, тебя разбудят санитары, какому-то больному грозит опасность, слабеет пульс.

Один раз в неделю приезжал начальник отряда врач Ерихимсон или его заместитель врач Берлинер и комиссар отряда Кроник Яков Александрович. Врача Власова, который меня принимал в отряде, уже не было, он заболел тифом. Начальство моей работой было довольно, особенно комиссар, с которым впоследствии мы очень подружились. Через 2 месяца наш отряд, находившийся в Иловле, по обстоятельствам фронта должен был переменить место расположения, поэтому и мой питательный пункт нужно было свернуть. Эвакуировав всех больных, я отправился в свой отряд, и переехали в дер. Карповку.

В нашем отряде был интендант, до войны работавший учителем в с. Малой Князевке на Медведице. Следовательно, мой земляк. Человек образованный, грамотный, но был контрреволюционер. Прямо свои мысли не высказывал, но каждому неудавшемуся сражению наших войск он радовался в душе и наедине, высказывая свою мысль, всегда развертывал перед собой географическую карту и проводил красным карандашом черту, указывая занятую территорию белогвардейскими войсками. В то время Россия была в полном окружении интервентов. Это интенданта Панкратова радовало, и он всегда уверял, что Россия проиграла войну, победы никогда не добьется. Осталось немного, и Красная Армия сложит оружие. Действительно, положение было очень тяжелое, продовольствия мало, тиф ослаблял фронт, люди умирали больше от тифа, чем от пуль и снарядов. Против России были 14 государств со своими ставленниками Врангелем, Деникиным, Красновым, которые дошли до Камышина, Орла, угроза была Москве. В Сибири наступал Колчак при помощи Японии. На севере Юденич с англичанами. Россия была в кольце, которое с каждым днем сжималось. Это радовало нашего интенданта Панкратова, и он среди солдат сеял панику и злорадствовал. Узнав о том, что меня вербует комиссар Кроник Я.А. в члены ВКП(б), Панкратов стал меня уговаривать, чтоб я воздержался, мотивируя тем, что на фронте дела отрицательны и в случае попадешь в плен к белогвардейцам –будешь расстрелян как коммунист. А на будущее надеяться нечего, ибо война проиграна. Хлеба нет, оружия нет, люди гибнут от тифа, как мухи от мухомора. Но крепкая дружба между мною и военкомом склонила меня на сторону комиссара, я подал заявление в партячейку о принятии меня в члены ВКП(б).