Вскоре после большевистского переворота Кропоткин переехал из Москвы в город Дмитров.
«Последние годы Кропоткина, — пишет его близкий друг и последовательница Эмма Гольдман, часто посещавшая его в Дмитрове, — были полны горечи не из-за нужды и не из-за духовного голода, но потому, что он душевно сокрушался и духовно болел за трагическую судьбу русской революции, и причиной этому был террор, бесчувственный, жестокий террор и страдания народа, и это подорвало силы Кропоткина и свело его в могилу».
9-го мая 1919 года на квартире у В. Д. Бонч-Бруевича, бывшего управляющего делами советского правительства, старого друга Ленина, состоялась встреча Ленина с Кропоткиным. По словам Бонч-Бруевича, Ленин встретил Кропоткина «очень внимательно и очень учтиво».
Разговор коснулся кооперации, хода и развития русской революции, государственных методов большевиков, развития чиновничества и бюрократизма в советском государстве. Кропоткин развивал идею необходимости творчества органов рабоче-крестьянского самоуправления — профсоюзов, кооперации. Ленин с жаром развивал свой план революции, а Кропоткин внимательно его слушал. «Мы с вами стоим на разных точках зрения» — говорил Кропоткин. «По целому ряду вопросов и способы действия и организацию мы признаем разные, но цели наши одинаковые... Ни я, ни кто другой не откажется помогать вам и вашим товарищам всем, чем только возможно, но наша помощь будет более всего заключаться в том, что будем сообщать вам о всех неправильностях, которые происходят везде и всюду и от которых во многих местах стон стоит».
Ленин ухватился за предложение Кропоткина и просил его давать необходимые указания, которые всегда {308} будут приниматься во внимание. Первое письмо Кропоткина к Ленину было от 4 марта 1920 года. В этом письме он, между прочим, писал:
«Не могу не сказать Вам в заключение несколько слов об общем положении дел. Живя в большом центре — в Москве, нельзя знать истинного положения страны. Нужно жить в провинции, в близком соприкосновении с повседневной жизнью, с ее нуждами и бедствиями, с голодающими — взрослыми и детьми, с беготней по канцеляриям, чтобы получить разрешение на покупку грошовой керосиновой лампочки и т. д., чтобы узнать правду о теперешних переживаниях.
«Вывод же из переживаемого нами теперь — один. Нужно торопиться с переходом к более нормальным условиям жизни. Долго так продолжаться не будет, и мы идем к кровавой катастрофе.
Никакие паровозы союзников, никакие вывозы русского хлеба, пеньки, льна, кож, и пр., что нам самим необходимо, — не помогут населению.
«Несомненно одно. Если бы даже диктатура партии была бы подходящим средством, чтобы нанести удар капиталистическому строю (в чем сильно сомневаюсь), то для создания нового социалистического строя она безусловно вредна. Нужно, необходимо местное строительство, местными силами, а его нет. Нет ни в чем. Вместо этого, на каждом шагу людьми, никогда не знавшими действительной жизни, совершаются самые грубые ошибки, за которые приходится расплачиваться тысячами жизней и разорением целых округов.
«Без участия местных сил, без строительства снизу, самих крестьян и рабочих — постройка новой жизни невозможна.
«Казалось бы, что именно такое строительство снизу должны были бы выполнять Советы. Но Россия уже стала Советской Республикой лишь по имени. Наплыв и верховодство людей «партии», т. е. преимущественно новорожденных коммунистов (идейные — больше в {309} центрах) уже уничтожили влияние и построительную силу этого многообещавшего учреждения, — Советов. Теперь правят в России не Советы, а партийные комитеты. И их строительство страдает недостатками чиновничьего строительства.
«Чтобы выйти из теперешней разрухи, Россия вынуждена обратиться к творчеству местных сил, которые, я вижу это — могут стать фактором для создания новой жизни. И чем скорей будет понята необходимость этого исхода — тем лучше. Тем более будут склонны люди принять социальные формы жизни.
«Если же теперешнее положение продлится, то самое слово “социализм” обратится в проклятие. Как оно случилось во Франции с понятием равенства на сорок лет после правления якобинцев».
Второе письмо Кропоткина к Ленину касалось постановления советской власти о заложниках из контрреволюционного лагеря. Кропоткин писал:
«Уважаемый Владимир Ильич.
«В “Известиях” и в “Правде” помещено заявление, извещающее, что советскою властью решено взять в заложники эсеров из группы Савинкова и Чернова, белогвардейцев Национального и Тактического Центра и офицеров-врангелевцев и что, в случае покушения на вождей Советов — решено “беспощадно истреблять” этих заложников.
«Неужели среди Вас не нашлось никого, чтобы напомнить своим товарищам и убедить их, что такие меры представляют возврат к худшим временам средневековья и религиозных войн и что они не достойны людей, взявшихся созидать будущее общество на коммунистических началах; что на такие меры не может идти тот, кому дорого будущее коммунизма.
«Неужели никто не объяснит, что такое заложник?
«Заложник посажен в тюрьму — не как наказанный за какое-нибудь преступление. Его держат, чтобы угрожать его смертью своим противникам: — “Убьете одного из {310} наших, а мы убьем столько то ваших.” — Но разве это не все равно, что выводить человека каждое утро на казнь и отводить назад в тюрьму, говоря: — “Погодите... не сегодня”...
«И неужели ваши товарищи не понимают, что это равносильно восстановлению пытки для заложников и их родных?
«Надеюсь, никто не скажет мне, что людям, стоящим у власти, тоже не весело жить на свете... Нынче даже среди королей есть такие, что смотрят на покушение на их жизнь, как на “особенность их ремесла.”
«А революционеры — так поступила Луиза Мишель — берут на себя защиту перед судом покушавшегося на их жизнь. Или же отказываются преследовать его, как это сделали Малатеста и Вольтерина ДэКлэр.
«Даже короли и попы отказались от таких варварских способов самозащиты, как заложничество. Как же могут проповедники новой жизни и строители новой общественности прибегать к такому орудию для защиты от врагов?
«Не будет ли это сочтено признаком; что вы считаете свой коммунистический опыт неудавшимся и спасаете — уже не дорогое вам строительство жизни, а лишь самих себя.
«Неужели ваши товарищи не сознают, что вы, коммунисты, — какие бы вы ни наделали ошибки, — работаете для будущего? и что потому вы, ни в каком случае, не должны запятнать свое дело актами, так близкими к животному страху? — что именно подобные акты, совершенные революционерами в прошлом, делают так трудными новые коммунистические попытки.
«Я верю, что лучшим из вас будущее коммунизма дороже собственной жизни. И помыслы об этом будущем должны заставить вас отвергнуть такие меры.
«Со всеми своими крупными недостатками — а я, как вы знаете, хорошо вижу их — Октябрьская революция произвела громадный сдвиг. Она доказала, что {311} социальная революция не невозможна, как это начинали думать в Западной Европе. И, при всех своих недостатках, она производит сдвиг в сторону равенства, которого не вытравят попытки возврата к прежнему.
«Зачем же толкать революцию на путь, который поведет ее к гибели, главным образом, от недостатков, которые вовсе не свойственны Социализму и Коммунизму, а представляют пережиток старого строя и старых безобразий, неограниченной всепожирающей власти».
П. Кропоткин.
Дмитров, Московской губ.
21-го декабря 1920 г.
А в письме к западноевропейским рабочим, в апреле 1919 года, Кропоткин писал:
«Я должен сказать вам откровенно, что, согласно моему взгляду, попытка построить коммунистическую республику на основе строго централизованного государственного коммунизма под железным законом партийной диктатуры в конце концов потерпит банкротство-Совет рабочих перестает быть свободным и полезным, раз свобода печати больше не существует... Рабочие и крестьянские Советы теряют свое значение, поскольку выборы не сопровождаются свободной предвыборной кампанией и проходят под давлением партийной диктатуры».
В этом же письме к западноевропейским рабочим Кропоткин далее писал:
«Методы подавления врагов уже разложили правительство. Но когда необходимо творить новые формы жизни, когда правительство берет на себя обязанность снабжать каждого гражданина лампой и даже спичками, чтобы зажечь лампу, то тогда это не может быть сделано даже с бесчисленным множеством чиновников — такое правительство становится язвой...
Вот что мы наблюдаем в России и вот что вы, рабочие Запада, должны избегать всеми средствами... Широкая конструктивная работа не {312} может быть совершена центральным правительством...
Она нуждается в знании, в мозгах, в добровольном сотрудничестве множества местных и специальных сил, которые одни могут атаковать разнообразие экономических проблем в их местном аспекте. Отвергать это сотрудничество и все возлагать на гений партийных диктаторов значит разрушать независимые центры нашей жизни, профессиональные союзы и местные кооперативные организации, превращая их в бюрократические органы партии, как это имеет место теперь. Это путь не совершать революцию, а делать ее осуществление невозможным».
Так писал в 1919 г. великий русский революционер, ученый и гуманист Петр Алексеевич Кропоткин. В ночь с 7 на 8 февраля 1921 года он скончался в Дмитрове. Вместе с Львом Толстым и Владимиром Короленко Кропоткин был великой совестью русского народа, глашатаем народных стремлений и надежд. В своем последнем труде об этике он писал: «Без равенства нет справедливости, без справедливости нет нравственности», — и в этом, как правильно писала его дочь Александра, «были суть его жизни, синтез его души и ума».