III

Рабочий есть гражданин

Что же может выбрать рабочий как сознательный человек, правильно понимающий свой личный и классовый интерес?

Прежде всего, конечно, приходится спросить: что такое рабочий фактически, по своему положению, помимо желания?

Мы должны вспомнить, что идея пролетариата создана вовсе не рабочим, а революционной интеллигенцией. Положение самого рабочего не подсказывало этой идеи.

Рабочий в Европе даже в самые трудные времена чувствовал себя трудящимся гражданином своего общества, которое любил, с которым был связан. Только интеллигентное отвлечение создало идею пролетариата, и несмотря на то, что более полувека прививает ее рабочим, пропагандой устной и печатной, все же огромное большинство рабочих в Англии, Германии, Франции и т. д. до сих пор чувствуют себя гражданами своего отечества.

“Пролетарские идеи, — замечает в одном месте Бернштейн [1], — выставляются как прирожденное свойство ума современного рабочего. Такой взгляд в лучшем случае является метафорой. От Бабефа До Маркса и Лассаля теория социализма имеет только два крупных творческих ума из рабочих: Прудона и Вайтлинга. Первый назван в "Коммунистическом манифесте" буржуазным социалистом, а второй может лишь возбуждать любопытство историка. Сен-Симон, Оуэн, Фурье не принадлежали к рабочему классу, как и Маркс и Энгельс”. И до сих пор “рабочий нуждается в известном усилии абстрагирующей мысли, чтобы освоиться с образом мысли тех пролетариев, которых предполагает теория... Он воспринимает этот образ мысли легче, чем члены других классов, но это мировоззрение не вытекает непосредственно из условий его жизни”*.

Итак, в самой Европе рабочему нужно искусственно прививать понятие, будто бы он пролетарий.

Но оставим в стороне европейских рабочих. Для нас ближайший вопрос составляют русские рабочие.

Я знаю бедственные стороны их положения и в своей деятельности, как публицист, много писал об этом. Но при всем том смело обращаюсь к совести и сознанию рабочих с вопросом: неужели они не чувствуют, как много обязаны своему Отечеству, этому самому обществу, в котором мы все живем? Наше Отечество находится в очень печальном состоянии, которое мы все должны стараться улучшить. Но тем не менее разве же родина была мачехой для рабочих? Разве же они безродные, не связанные с ней пролетарии, которым дозволительно считать Россию своим врагом?

Начать с того, что огромнейшее большинство наших рабочих — крестьяне, посадские и т. п. — все собственники, имеющие то надельные земли, то дворовые участки с избами. Какие же это пролетарии? Множество рабочих являются на фабрики и заводы только “на заработки” и удаляются ежегодно на свои полевые работы. Они живут двойным заработком: от полевого хозяйства и от фабричной работы. Многие рабочие сдают свои надельные земли в аренду, иногда даже весьма выгодную (под большими городами). Какие же это пролетарии? Они могут сказать, что все-таки живут бедно. Но это совершенно другой вопрос. Бедно может жить и разоренный капиталист. Факт же в том, что большинство наших рабочих по своему социальному положению ни в каком случае не пролетарии, а потому не могут улучшить своего положения “пролетарскими” путями. Они могут только навредить себе, становясь на чуждую им пролетарскую почву.

Если и в Европе пролетарская идея привита рабочим интеллигенцией искусственно, то у наших рабочих это, как выражался Бернштейн, чистейшая “идеология”, и притом в высшей степени фантастическая. В России девяносто девять сотых рабочих самые настоящие “граждане”.

Без сомнения, наше гражданство очень плохо организовано, что отражается вообще на всех нас. Но пути улучшения жизни рабочих все-таки “гражданские”, а не “пролетарские”, то есть рабочему в России будет тем лучше, его личное экономическое и правовое положение и его классовая организация будут тем лучше обеспечены, чем лучше будет устроена вся Россия вообще, чем сильнее будет развито и укреплено русское общество и государство. Расслабление и подрыв их есть расслабление и подрыв для рабочего дела.


* Бернштейн Э. Реалистический и идеологический момент в социализме. Одесса, 1906.

Все действительные интересы зовут рабочих к тому, чтобы улучшать свою долю, улучшая построение русского общества, русской промышленности, русского управления, русских междусословных отношений и т. д. В этой национальной задаче, общей для рабочих со всеми прочими гражданами, конечно, есть свои особенные стороны, которые рабочие должны брать по преимуществу на себя, но даже и в осуществлении их рабочие достигнут тем больше, чем дружнее будут идти об руку с остальными слоями русского населения, как сограждане одного великого государства.

IV

Что может дать “пролетарский режим”?

Социальное положение русского промышленного рабочего класса и его собственные интересы призывают его к тому, чтобы не быть пролетарием, но оставаться в тесном гражданском единении со всей нацией. Но социалисты, старающиеся привить рабочим “пролетарскую” идею, говорят, будто бы пролетариат ведет к перевороту, благодетельному для всего человечества. С этой точки зрения рабочие, быть может, должны пожертвовать собственным интересом и — хотя они на самом деле не пролетарии — стать добровольно в положение пролетариев, проникнуться чувствами пролетариата.

Нужно ли это, хорошо ли это? Обсудить такой вопрос составляет обязанность рабочего. Бебель [2], когда перед ним становится вопрос: чем оправдать стремление к социалистическому перевороту"? — отвечает: “Законным оправданием является общественное благо, как это всегда бывало при всякого рода изменениях и преобразованиях”*.

Посмотрим же, должен ли рабочий, с точки зрения общественного блага, становиться на почву “пролетарской” деятельности и усваивать себе “пролетарское” миросозерцание.

Этот вопрос, очевидно, решается тем, какое общество лучше: то ли, которое создается идеей “человека и гражданина”, или то, которое создается идеей “пролетария”.

Общество, создаваемое идеей “человека и гражданина”, мы знаем. В нем бывали и есть свои слабые стороны, но даже сами социалисты признаются, что без вековой работы этого общества, без великих его созданий в области человеческой культуры немыслимо было бы и мечтать о том золотом веке, который они сулят человечеству в социалистическом строе. Значит, наше современное общество, гражданское, выросшее на почве идеи “человеческой”, имеет бесспорные громадные заслуги. Но чего можно ждать от “пролетарского режима”?


* Бебель А. Социализация общества. Киев, 1905.

Его еще до сих пор не было, и социалистам легко сулить всякие блага в будущем. Но даже и теперь для внимательного ума ясно, что пролетарская идея ничего доброго создать не может. Ясно, что будущее “пролетарское общество” должно отразить в себе типические черты своего устроителя, то есть пролетариата. Феодалы строили общество сообразно тем особенностям, которые характеризовали их самих. Буржуа привносили в построение общества то, что характеризует буржуазию. Так и пролетариат, очевидно, может строить предполагаемое им социалистическое общество только на основании тех типических черт, которые лежат в нем самом. Именно поэтому от него и нельзя ждать добра.

Говоря об этом, я должен напомнить, что совершенно разграничиваю “рабочего” и “пролетария”. Нам предстоит определить не характеристические черты “рабочего”, которые в основе действительно очень высоки, но особенности именно “пролетария”. Пролетарий и рабочий — это совершенно различные понятия. Социал-демократия даже и сама разграничивает эти понятия. Она знает, что и крестьянин, и мелкий буржуа принадлежат тоже к работникам. Но не на “работнике” социал-демократия хочет воздвигать будущее общество, а именно на “пролетарии”. Что же такое пролетарий и какие основы может он заложить в “общество будущего”?

Сами социалисты, перечисляя качества пролетариата, отмечают его привычку к труду, способность к дисциплине, решительность в борьбе; наконец, Каутский утверждает, что пролетарий отличается “интеллигентностью”.

Все эти качества действительно можно видеть в пролетарии. Это человек, ничего не имеющий, кроме своих рук. Охранять ему нечего. Терять нечего. Испокон веков “пролетарий” в виде нищего (Lumpen-proletariat) или в виде рабочего отличался готовностью к восстанию, причем мало дорожил своей неприглядной жизнью. Рабочий пролетариат присоединяет к этому общему свойству пролетария еще чрезвычайную дисциплинированность, которую приобретает потому, что живет в вечной дисциплине, в особенности на фабрике. Он трудится не самостоятельно, как крестьянин или мелкий кустарь, не сам определяет, что и когда ему нужно сделать, когда работать или отдыхать, что покупать и что продавать, но во всем имеет вечное указание хозяина и мастеров, трудится в твердо установленных рамках.

Таким образом вырабатывается чрезвычайная привычка к дисциплине. Для формирования революционной армии эта способность весьма выгодная. Но для общественной созидательной роли нужна не одна дисциплина, а также способность к почину и самостоятельное рассуждение, каковых качеств, однако, положение пролетария уж совсем не развивает.

В этом отношении пролетарий отличается от других видов работника в очень невыгодную сторону. Крестьянство, например, вырабатывает в себе чрезвычайно крепкое собственное миросозерцание, которое в течение веков не в силах изменить никакие влияния высших классов. Промышленный рабочий, обладающий некоторой самостоятельностью, имеющий собственность, сплоченный в крепкое сословие, точно также вырабатывает свое миросозерцание. Но пролетарий нигде этой способности не проявил.

Каутский хвалит интеллигентность пролетария. Но это похвала двусмысленная. Понятно, что положение всякого рабочего, особенно промышленного, живущего в центрах скопления людей, развивает способности, порождает смекалку, дает толчок работе ума. Но именно у пролетариев наряду с этим проявилось другое качество, связанное с их положением, — творческое бессилие мысли. Даже то, что называется “пролетарским” мировоззрением, выработано вовсе не самим пролетарием, но усвоено им от интеллигенции. Это такой вид демократии, который в умственном отношении проявил не самостоятельность, как это обычно замечается у других слоев народа, а только подражание и дисциплинированность.

Отсюда его кажущаяся “интеллигентность”, нахватанность в идеях, выдвинутых интеллигенцией, которые он усваивает без критики. Однако для роли класса, призванного устроить “общество будущего”, это вовсе не выгодное качество.

Конечно, есть слои рабочих, по своему положению принадлежащих к пролетариату, которые, однако, проявили социальное творчество. Лучший тому пример — рабочий класс Англии, который создал совершенно своеобразную организацию, во многом научившую даже представителей социальной политической науки. Но английские рабочие именно не хотели быть пролетариями. Их сознание боролось против внушений пролетарского положения. Они упорно хотели быть “гражданами”, стремились приобщиться к собственности и для этого вырабатывали свою рабочую организацию. Каутский, досадуя на английских рабочих за самостоятельность их ума, за их неподатливость социализму, отказывает им в интеллигентности... Однако только в Англии рабочие и проявили истинную интеллигентность, то есть самостоятельную развитость ума, действующего по своему соображению, а не по указке сторонней интеллигенции. Сама рабочая среда уже с начала XIX века создала ряд таких знаменитых деятелей — чистокровных рабочих, как Фрэнсис Плэс (портной), Джон Догерти, с десяти лет работавший на хлопчатобумажной фабрике, Уильям Ньютон, надсмотрщик-механик, Уильям Аллан, с десяти лет работавший на хлопчатобумажной фабрике, а с пятнадцати перешедший учеником на механический завод, Джон Оджер, сын рудокопа, ремеслом башмачник, Александр Макдональд, хотя и выбившийся потом в университет, но сын матроса и в молодости бывший рудокопом, Джон Берне, рабочий-машиностроитель, Том Манн, тоже машиностроитель... Английское рабочее движение, можно сказать, создано самими рабочими, и если они, естественно, принимали помощь интеллигенции, то не поступали ей под команду, а, наоборот, люди верхних слоев, примыкавшие к рабочему движению, сами служили в рабочих обществах по тридцать лет секретарями и т. п. Таким образом, именно в Англии рабочие выдвинули ряд своих собственных блестящих деятелей, внушивших английскому обществу почтение к рабочему классу, а не один страх, возбуждаемый пролетариатом.

Там же, где рабочие развивались “по-пролетарски”, они проявили способность только подчиняться интеллигентским влияниям, но не создали ничего своего — ни своих идей, ни своих людей.

Что касается привычки к труду, которую Каутский приписывает пролетарию, то и к этому должно внести важную поправку. У рабочего — не пролетария — есть не только привычка к труду, но любовь к труду. Чем самостоятельнее рабочий, тем больше у него этой любви к труду, который воплощает его мысль, вкус, идею и в то же время принадлежит ему, составляет как бы частичку его личности, проявившуюся во внешнем мире. Это высочайшее качество рабочего, которое ставит “трудящегося” выше, чем “нетрудящегося”. Но у пролетария оно ослабляется настолько, насколько ненормальное внешнее положение способно извратить натуру человека.

Пролетарий трудится по команде, и продукт труда не принадлежит ему. Способна ли тут развиваться любовь к созданию своего труда?

Пролетарий не имеет собственности. Он привык к представлению и ощущению, что все продукты его труда принадлежат какому-то “хозяину”, какой-то сторонней силе. Он считает его эксплуататором и грабителем, но, собственно, потому, что хозяин не дает ему возможности жить зажиточно. Любовь же к личному, независимому труду и к обладанию продуктом своего творчества чужда пролетарию. Она не развивается его положением наемника, ничего не имеющего, привыкшего быть оттертым от самостоятельности в труде и от обладания и распоряжения продуктом его.

Все эти качества очень выгодны для революций, но не дают никаких добрых залогов для устроения нового общества.

Целый ряд других последствий “пролетарского” положения развивает качества, точно так же вовсе непригодные для устроения высокого типа общества. Я не касаюсь проявлений прямого развращения, и сохрани меня Господь осуждать человека за то, что создало в нем его несчастье. Но для того чтобы рабочие правильно выбрали себе путь действия, необходимо не убаюкивать себя баснями да мечтами, не называть идеальным то, в чем самое горькое несчастье человека, а нужно трезво отдать себе отчет в фактах.

Нужно же понять, что положение пролетария (не рабочего вообще, а пролетария) — отсутствие собственности, своего независимого уголка, которым бы можно было распоряжаться по-своему, приспособляя его к своим вкусам и потребностям, тяжкая невозможность содержать семью, вечная зависимость от внешних распоряжений — все это не может возвышать, а способно только принижать человека. Семья — это великая учительница жизни не только для детей, но и для самих родителей. А какая же семья у пролетария? У него развивается простое сожительство, а вовсе не семья.

У нас в России это зло еще не достигло таких ужасающих размеров и последствий. Но я знаю жизнь рабочих в Париже. Там — сотни тысяч простых сожительств со взаимным обязательством не иметь детей. А положение работницы еще ужаснее. Она и не мать, она и не жена, а временная подруга, прибавляющая этим немножко дохода к своему скудному заработку... Конечно, человек остается человеком. Чистая любовь есть везде! Но в общем семейная жизнь парижского рабочего и работницы наводит самое тяжкое уныние.

И вот социалистическая интеллигенция проповедует пролетарию, что именно на том, в чем ужас его существования, он будто бы построит новое общество и создаст земной рай для человечества! Но какой же рай можно создать на тех качествах, которые развивает положение пролетария?

В обществе нет ничего, что не истекало бы из личности. Творческая сила — только в личности. В истории бывали господствующие классы, но они обладали высокими свойствами личности, которые и способствовали прогрессу человечества. Так, феодал нес с собой гордое сознание самостоятельности личности — и связанные с этим идеалы, воплощенные в рыцарстве, высоко подняли людей даже тех классов, которые были угнетаемы. Буржуа нес с собой идею свободы, которую привил и обществу. Что же несет пролетарий? Какие качества личности?

Он готов для боя, потому что ему нечего терять, — но это хорошо только для разрушения. Он дисциплинирован — но это хорошо опять для боя и в крайнем случае для того, чтобы не мешать устроению, которое будут производить другие. Но сам-то что он будет строить?

Общество тем выше, чем самостоятельнее создающая его личность. У пролетария этой самостоятельности именно не развивалось. Он привык усваивать свое миросозерцание у социалистической интеллигенции. Ей он предоставил наполнение своей мысли. В труде он тоже привык к тому, что всем заведует хозяин. Из-за отсутствия собственности, подрыва или уничтожения семьи он нигде ничем сам не распоряжался. Социалистическая интеллигенция, правда, создала ему “партию”, где он имеет свой голос. Но разве же это самостоятельность? В партии он — атом, песчинка среди воли “товарищей”. Привычка быть в партии развивает дисциплину, но не развивает самостоятельности мысли и действия, тем более что пролетарий даже не может выбирать себе партии, а не зависящей от него судьбой втиснут всего в одну, из которой ему и уйти некуда.

С такими-то свойствами пролетарий получает якобы “диктатуру” и миссию устроить новое общество!

В этом обществе собственность, основа самостоятельности, совершенно уничтожается. Семья — самый интимный уголок самостоятельности человека — упраздняется. Власть же начальства безмерно усиливается. Прежде пролетарий имел единоличного хозяина — теперь хозяином делается общество, то есть в действительности люди, подчинившие себе мысль пролетария, те самые владыки партий, социалистическая интеллигенция, которой пролетарий еще в “старом строе” подчинил свой разум. Власть этого общества возрастает безмерно. Прежде пролетарий был подчинен людям часть дня — теперь он подчинен вечно. Прежде он самостоятельно распоряжался хоть теми грошами, которые получал от своего эксплуататора, — теперь он ничем не распоряжается самостоятельно. Он не получит и куска хлеба и стакана воды без разрешения “общества”, то есть людей, заведующих обществом...

Правда, пролетарий будет выбирать своих господ, или даже (допустим) все будут попеременно исполнять эту должность. Но это еще не значит быть где-нибудь хоть на секунду самим собой, самостоятельным и действовать по-своему.

Пролетарий же, на беду, и без того привык к дисциплине. Это его главное качество.

Ничего, кроме рабского общества, не сулят человечеству и самому пролетарию те свойства, на которых социалисты хотят воздвигнуть будущий строй. И это потому, что сам по себе пролетарий не имеет и не несет с собой никакой формы самостоятельности личности. Его идеи и в “будущем обществе” только подрывают все основы, которыми держится самостоятельность человека.

Бернштейн совершенно верно говорит, что без развития широкой экономической рабочей организации “диктатура пролетариата сведется к диктатуре клубных ораторов”*.

Но та экономическая организация, о которой говорит Бернштейн, когда она возникает, уже уничтожает пролетариат, а на его месте создает “организованный класс промышленных рабочих”. Это, таким образом, два совершенно различных слоя. Отказавшись от пролетарской идеи, сознав в себе “граждан”, рабочие действительно могут приобрести сильное и почетное, а вместе с тем для всех полезное положение в обществе и государстве. На создании своей экономической организации рабочие могут развить и применить к общественному строению все высокие свойства, которые в человеке развивает труд. Но не положение пролетария, а труд развивает эти свойства.

Промышленные рабочие, для того чтобы их класс своей социально-политической ролью приобрел высокое значение, должны прежде всего отбросить пролетарскую идею, должны, подобно английским, стараться не быть пролетариями, выбиться из положения пролетариев всеми средствами, которые дают современное общество, наука и самостоятельная мысль рабочих.

На основах же “пролетарского режима” ничего доброго не могут они создать ни для себя, ни для человечества.


* Бернштейн Э. Социальные проблемы (заключение).