Недавно я побывал в Ольвии. Попал туда не случайно: мое увлечение – археология, чтение книг об античных находках. Мечтал наяву увидеть древнегреческие дома, цирки, акрополь. И вот я хожу среди развалин древнего города… Обратил внимание на надписи на камнях: «НГФ», «ВГФ». Спросил о них у студентов-археологов, работавших на раскопках. Те разъяснили, что эти аббревиатуры означают: «Нижний город Фармаковского», «Верхний город Фармаковского».
– Знаете, кто такой Фармаковский?
– Знаю, – ответил я. – Видный русский археолог, родился в Вятке, в семье, много сделавшей для развития культуры и просвещения и в России, и в родном крае.
И я рассказал студентам то, что знал о семье Фармаковских.
Отец города
В 1873 году «Вятские губернские ведомости» скорбно известили читателей: «Здешняя семинария понесла невознаградимую потерю в лице преподавателя своего, отца протоирея Игнатия Федоровича Фармаковского. Незабвенный и многоуважаемый наставник-воспитатель двух поколений – Фармаковский, заболевши назад тому с месяц воспалением лёгких, не смог оправиться совершенно от болезни лёгких, и 6-го сего февраля, вечером, скончался».
Игнатия Федоровича очень любили вятчане: отнюдь не богатый, он помогал всем, кто нуждался. Рассказывали, что когда он шёл в собор к заутрене или к обедне, на паперти собирались бедняки со всего города и даже из близлежащих деревень, знали, что не оставит их без подаяния отец протоирей. Его так и называли: «отец наш», «отец города».
Необычайно добрый, он ни в семье, ни в семинарии никогда никого не наказывал, воспитывал детей только лаской и душевным словом. Современники вспоминают: застав мальчишек за каким-нибудь неблаговидным занятием (драка, игра на деньги, подглядывание за старшими), Игнатий Федорович подходил к ним, клал свои большие, мягкие руки на их головы, глядел на мальчишек всё понимающими, добрыми глазами – и у любого неслуха исчезало желание делать что-то плохое.
Однажды на уроке богословия учитель увидел, что один ученик не слушает его, читает книжку. Игнатий Федорович попросил у семинариста книгу (это оказались стихи Пушкина), стал читать её всему классу. Ребята заслушались поэмой «Руслан и Людмила».
– Как хорошо пишет наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин! – закончив чтение, сказал протоирей и отдал книгу хозяину. – Читай дома эту поэму, в семинарию не носи.
Фармаковский немало сделал для улучшения образования в вятской губернии: был редактором газеты «Вятские епархиальные ведомости», где печатал статьи о толковании Евангелия, Новом Завете, вятских раскольниках. В духовной семинарии Игнатий Федорович преподавал Закон Божий, латынь, греческий язык. Кстати, знание греческого языка в семье Фармаковских было традицией: считалось, что род их шёл от грека Фармака (в переводе с греческого «лекарство»), видимо, бывшего врачевателем. Вятские потомки Фармака не стали врачами, но они «врачевали» души людей, просвещали и образовывали их.
Юрист, писатель, педагог
Своим сыновьям Игнатий Федорович с детства внушал идеалы любви, доброты, бескорыстного служения людям. Учил думать о жизни, о назначении человека. Братья рано научились читать, интересовались историей России и Европы. Владимир поступил учиться в духовную семинарию, Николай и Александр – в Вятскую гимназию.
Вспоминает Н.А. Чарушин: «Бывая у своих товарищей по гимназии Николая и Александра Фармаковских, я постепенно познакомился и со всей семьей. На импровизированных посиделках собиравшейся здесь молодежи нередко раздавалось пение революционных песен, велись горячие споры по разнообразным общественным вопросам далеко не в верноподданническом духе. Дом Фармаковских в некотором роде был центром, около которого группировались общественные деятели города Вятки. Дому Фармаковских я многим обязан. Здесь впервые столкнулся я с интеллигентными представителями вятского общества, занятыми тем или иным общественным трудом».
Достигнув совершеннолетия, братья Фармаковские уехали учиться в Петербург: Владимир, по стопам отца, в Духовную академию, Николай – в Военно-хирургическую академию, Александр – в университет. Владимир Игнатьевич после учёбы в академии вернулся в Вятку, преподавал историю и словесность в духовной семинарии и женской гимназии, избирался мировым судьей, занимался переводами с иностранных языков, писал статьи на педагогические темы. Он стал видным деятелем народного просвещения в Вятке. Он не терпел невежество, неграмотность: «Человек, лишённый знаний, не умеет ни оценить тех богатств, которые у него находятся под рукой, ни воспользоваться ими для увеличения своего благосостояния», – утверждал Владимир Игнатьевич.
Он старался юридически просвещать вятское население: в 1873 – 1875-х годах написал шесть книжек о судьбе присяжных заседателей, земских гласных, гражданских договорах и обязательствах. Он считал, что «наибольшая часть гражданских процессов имеет своей причиной отсутствие у тяжущихся самых коренных, элементарных понятий о праве и самых основных, азбучных знаний закона», что не потеряло актуальности и в наше время. Владимира Игнатьевича интересовали различные проблемы педагогики. Убедившись, что преподавание истории не очень привлекает школьников из-за вечной долбёжки дат, имен, полководцев, он составляет учебник «Русская история». Она написана простым, образным языком в форме жизнеописания исторических лиц, художественно воссозданных событий.
В кировской библиотеке имени Герцена сохранилось второе издание «Русской истории» (1875 год). Видно, что книга побывала во многих ребячьих руках. Почти на каждой странице – пометки вятских школяров: «Это не учить», «Это входит в билет №…» Здорово «работали» с книгой юные вятичи! Не устарела и «Школьная диэтика» Фармаковского – книга о школьной гигиене, о том, какие должны быть условия в школах, чтобы дети росли здоровыми, с охотой учились.
Свои педагогические принципы Владимир Игнатьевич осуществлял и в воспитании собственных детей (семья у него была большая – трое сыновей, две дочери, он воспитывал ещё двух мальчиков-сирот). Во всех делах помощницей Владимира Игнатьевича была его жена Клавдия Арсеньевна: переписывала его научные труды, сама писала статьи о народном образовании. Она знала несколько иностранных языков, увлекалась живописью, играла на фортепьяно и была хорошей воспитательницей детей – строгой, но доброжелательной. Родители с малых лет приучали ребят к труду: они поливали цветы в саду, подрезали дерн, подметали дорожки.
Владимир Игнатьевич прожил большую интересную жизнь: его труды по педагогике, истории и юриспруденции были замечены общественностью, и он получил должность инспектора народных училищ Симбирской губернии, затем работал на ниве просвещения в Оренбурге, Одессе, Пензе, в 1891 году получил назначение в Петербург в департамент Министерства просвещения.
Отцы и дети
Дети оправдали надежды родителей, стали незаурядными людьми: Владимир – выдающимся математиком, профессором Белградского университета, первым академиком в Югославии; Маргарита и Виктория – преподавателями иностранных языков в вузах; Мстислав – крупнейшим специалистом в области консервации и реставрации живописных произведений. Это он реставрировал многие полотна Репина, Левитана, Маковского, пострадавшие из-за небрежного хранения в музеях и частных коллекциях, возглавил работу по сохранению и реставрации произведений русских и зарубежных художников, поврежденных в период Великой Отечественной войны.
М.Ф. Фармаковский вспоминал, как началась его работа реставратора: в одном из монастырей Монголии путешественники обнаружили буддийские изображения на ткани. Перед ними предстали дивные фигуры, утопающие в нежно-голубом и нежно-розовом сиянии. Кто-то приподнял одно из полотен – и вдруг краски осыпались, и вместе с ними, как лёгкий призрак, исчезло всё изображение. От прежней красоты ничего не осталось.
Чтобы не случались подобные беды, Мстислав Владимирович разработал способы и принципы реставрации древностей, условия хранения художественных ценностей. Об этом он написал в книге «Консервация и реставрация музейных коллекций (1947 г.), она до сих пор является ценнейшим пособием для художников, реставраторов, музейных работников.
Сохранились в краеведческом отделе «Герценки» письма младших Фармаковских, их переписка с родителями: какие удивительно нежные чувства связывали их, как они постоянно заботились друг о друге, помогали в трудные дни, делились сокровенными мыслями! В 1901 году Виктория пишет отцу и матери: «Чем дольше я живу, чем больше вижу людей и их жизни, тем больше научилась ценить Вас, моих дорогих, те жертвы и труды, которые Вы не щадили для нас. Как редко можно встретить родителей, которые оба согласно действуют на благо детей».
В 1894 году, натерпевшись унижений от бездарных чиновников, Борис делится с отцом своими мыслями: «Как низко ценят у нас в России служителей просвещения, даже когда человек на свои средства хочет поехать для занятий, ему делают всякие задержки и препятствия. Как же требовать, чтобы мы, русские, создавали бы в науке то, что иностранцы?! Видно, что наука у нас – что-то загнанное, жалкое, что не настало ещё время русского просвещения».
Владимир Игнатьевич, жалея сына, предлагает ему написать поскорее, так сказать, формально, докторскую диссертацию, чтобы целиком отдаться затем любимому делу – археологии. Вот ответ Бориса: «Здесь у нас будет разница во взглядах непримиримая. Я считаю людей, пишущих такие «формальные» диссертации, нравственно падшими. Пролазничеством у нас даже здесь можно всего добиться, но зато это – “пролазничество”».
Родился в сорочке
Борис Владимирович Фармаковский однажды сказал о себе: «Событий в моей жизни никаких не было. Как у всякого человека науки, у меня события в жизни сводятся к научным открытиям». В семье Бориса звали «счастливым»: он-де родился в сорочке, всё, что он захочет, всегда сбывается (теперь-то мы знаем, что за счастливыми «случайностями» стоял великий труд Бориса Владимировича – труд через «не могу», труд до изнеможения, до потери зрения, но иначе он жить не умел: «Мне мало 24-х часов в сутки», – говаривал учёный и с головой погружался в работу!
Он очень хотел хорошо играть на фортепьяно – и действительно играл мастерски, даже аккомпанировал А.В. Неждановой! С увлечением исполнял произведения Моцарта, Бетховена, Листа, Чайковского. Он захотел в совершенстве выучить греческий язык – и выучил! Он мечтал побывать в Греции, Афинах, Акрополе, храме Афины Паллады – и побывал, и работал там. Познакомился с великим Шлиманом, открывшим Трою, знаменитыми учёными-археологами Дерптфельдом, Вольтерсом, Оммолем.
И вот произошло главное событие его жизни: он начинает трудиться над историей античных городов Северного Причерноморья, становится руководителем археологических раскопок в Ольвии. «Дело очень интересное, честь для меня большая!» – читаем в его письме родным. Академик Жебелев рассказывает: «Городу, который в древности называли «счастливым», сопутствует счастье и в наше время. Его останки и развалины нашли достойного исследователя, которым русская археология вправе гордиться».
Борис Владимирович шёл в науке «семимильными» шагами: в 26 лет он – член петербургского археологического общества; в 31 год получил Боткинскую премию Московского университета за работу «Античная вазовая живопись»; в 35 лет – участник 1-го Международного конгресса классической археологии в Афинах; стал лауреатом Уваровской премии за труд «Раскопки Ольвии в 1902-1903 гг». В 44 года Фармаковский – член-корреспондент Российской Академии наук, в 54 года – хранитель Эрмитажа.
Наконец, сбывается его заветная мечта: в 1924 году создаётся Государственный историко-археологический заповедник в Ольвии. Учёный с юношеской энергий ведёт здесь раскопки. Читает лекции в петроградских вузах и университете, работает в Государственной Академии истории материальной культуры, комиссии по искусствоведению (председатель её – А.В. Луначарский, заместитель – Б.В. Фармаковский). Он уже не молод, часто болел, но творческие силы его были неиссякаемы!
В 1918 году Фармаковский написал книгу «Художественный идеал демократических Афин». Эпиграфом к ней автор взял слова Э. Ренана: «Цель мира – развитие духа, и первое условие для развития духа – это его свобода». Борис Владимирович пишет об афинских гражданах, об идеале свободы и долга, идеале красоты. Как верил выдающийся русский учёный, что эти идеалы сбудутся в свободной России! «Никогда мир не будет таким, как при Перикле и Фидии. Но бессмертна и неизменна предвечная мудрость, бессмертны её прекрасные заповеди, идеалы, которые ведут в её царство. Эти идеалы не умрут никогда, сколько бы иной раз они не затемнялись злыми силами варварства».