<Петровский Завод.> 5-го октября <1839 г.>
Душевно благодарю тебя, Евгений Петрович, за твое письмо последнее, но не благодарю за то, что ты никогда не пишешь на своем письме числа, месяца и года. Твое письмо меня утешило, но, признаюсь тебе, я удивился, прочитавши твое приглашение о переходе к тебе в Итанцу. Скажи, пожалуйста, Итанцу променять на Петровский! Это все равно променять Петербург на Акатуй. Дело в том, я согласен, что в Сибири везде скверно, худо и гадко, но взявши места поселения относительно, то будь уверен, что завод всегда предпочтительнее и лучше, нежели каждая деревня.
Ты пишешь, что хлебопашество дает независимость; заблуждение, заблуждение и заблуждение. Независимость, по-моему, дает независимое состояние, но коль скоро надобно приобретать кусок хлеба, кончено: подвергайся всем неприятностям; счастлив тот, кто сохранит при этом честность или, лучше оказать, честь свою.
Неужто ты сам хочешь пахать землю? Не думаю. Но когда ты пошлешь своего работника в поле, разве ты уверен в нем, что он так сделает, как должно? Будешь ли ты уверен, что он сохранит твою лошадь и проч.? Почему же ты говоришь, что я зависеть буду от своего работника, которого пошлю за угольем или за бревнами? Все равно, мой любезный Евгений, мы опутаны, мы связаны, а еще к этому злу мы должны себе приобретать кусок хлеба, следовательно, подвержены как физическому, так — что еще хуже — и нравственному злу1. Мне Александр Ильич дал на 1 000 руб. железа; я его продал Дмитрию Захаровичу, и мне пришлось барыша 123 руб. Тяжкий для меня был этот день. Я не знал, куда глаза спрятать; я был огорчен своим положением более, (чем) когда-либо. Они смеются над моею совестливостью, а мне больно, горько. Я спрашиваю тебя, что будет с тобою, когда ты продашь первый пуд хлеба? Смотри, // С 130
не скрывай от меня своих чувств. Когда ты возьмешь барыш — попробуй — тогда узнаешь, каково это. Любезный мой Оболенский, таково наше положение, молчать и терпеть, больше ничего не остается делать.
Теперь опишу тебе мои занятия и мои будущие планы и надежды. Я купил сена почти 200 копен. Это стоит мне около 140 руб. Купил я еще четыре лошади, куплю еще две, и буду стараться так, чтобы заработать на них в зиму, по крайней мере, 500 рублей. Разумеется, так должно делать, чтобы лошади окупились. Все это заведение мне будет стоить около 500 руб., когда не больше. Теперь я взял у Арбузова 1 000 руб. и отдал Бахмутову на битье скота; здесь, по уверению его, я буду иметь барыша, по крайней мере, 350 руб. У меня теперь осталось на руках чистых денег всего 300 руб.; из этих денег я должен еще взять на покупку двух лошадей и проч., остальные употребить на разные разности. Вот тебе мой отчет: думай обо мне что хочешь, но знай, что я без совета опытных (только не плутов) ничего не делаю и не предпринимаю. Большой был бы я дурак, ежели б я, имевши состояние, стал бы здесь в Сибири в нашем положении заниматься торговлею. Но так как судьбой мне не дано этого, то и покориться надобно необходимости.
// С 131
Вчера я получил известие, что Андрея Борисова взяли в больницу в Удинок, а Петр остался в Подлопатках. Признаюсь тебе, я рад этому: Петр теперь опасен от сумасшествия. Ты себе представить не можешь, что Андрей с ним делал; довольно будет сказать, что ворота и двери были всегда на запорах, а окна днем закрыты оконницами. Дело обошлось без шума и крику; они оба попрощались, Андрея увезли, а Петр остался и приказал мне сказать, что хотя ему и жаль брата, но он, по крайней мере, первую ночь спокойно спал, ибо не видал уже мучений брата; обещал ко мне подробно написать и, когда я получу от него письмо, то при оказии и тебе его пришлю.
Где девался отец Поликарп? Он нас в отчаяние приводит: жена и дети его скучают, мы тоже скучаем, надеясь получить чрез него письма. Гони его, пожалуйста, скорее в Петровский; непонятно, как он долго ездит. Нового у нас ничего нет. Прощай, мой Евгений, целую тебя в душе моей.
Твой И. Горбачевский
Пожалуйста, полученные письма уничтожай.
Примечания:
1 Горбачевский имеет в виду стеснения, которыми окружены были декабристы по выходе на поселение. Им запрещалось отлучаться от места поселения далее, чем на 15 верст, за каждым их шагом был установлен бдительный надзор. Вспоминая годы ссылки, М. И. Муравьев-Апостол писал: «Тридцать лет еженедельно доносили, что мы делаем, чем занимаемся, и всякий месяц сообщали о том в Петербург» (ЦГАОР, ф. 1153-И, оп. 1, ед. хр. 326, л. 17 об.).
Печатается по кн.: И. И. Горбачевский. Записки. Письма. Издание подготовили Б. Е. Сыроечковский, Л. А. Сокольский, И. В. Порох. Издательство Академии Наук СССР. Москва. 1963.