Подготовка

До начала кампании против западных держав, чего мы рады были бы избежать, изучался опыт боевых действий в Польше. Этот опыт показал (и для меня это не было неожиданным), что легкие пехотные дивизии представляют собой неполноценные соединения. Было решено переформировать их в танковые дивизии под номерами 6-9. Моторизованные дивизии оказались слишком громоздкими по своему составу, и из них было изъято по одному пехотному полку. Перевооружение танковых полков танками типа T-III и Т-IV, что было особенно важно и необходимо, продвигалось чрезвычайно медленно вследствие слабой производственной мощности промышленности, а также в результате консервирования новых типов танков главным командованием сухопутных сил.

В мое подчинение по вопросам боевой подготовки было передано несколько танковых дивизий и пехотный полк "Великая Германия". Меня занимали главным образом мысли о плане и возможном ходе операций на западе. \122\

Главное командование сухопутных сил, подгоняемое Гитлером, намеревалось снова использовать старый план - так называемый "План Шлиффена" 1914 г. Это было быстрее и проще, но не содержало ничего нового. Поэтому очень скоро мысль стала работать в другом направлении. Однажды в ноябре 1939 г. Манштейн попросил меня зайти к нему. Он изложил мне свои взгляды относительно наступления крупными бронетанковыми силами через Люксембург и южную часть Бельгии на "линию Мажино" у Седана с целью прорыва этого укрепленного участка, а затем и всего французского фронта. Манштейн попросил меня рассмотреть его предложение с точки зрения специалиста по бронетанковым войскам. После детального изучения карт и на основе личного знакомства с условиями местности во время первой мировой войны я смог заверить Манштейна, что планируемая им операция осуществима. Единственное условие, которое я мог поставить, было использование в этом наступлении достаточного количества танковых и моторизованных дивизий, а лучше всего всех!

После этого Манштейн составил докладную записку. Одобренная и подписанная генерал-полковником фон Рундштедтом 4 декабря 1939 г. докладная записка была направлена главному командованию сухопутных сил, однако там она не получила одобрения. Главное командование сухопутных сил первоначально хотело использовать для наступления через Арлон лишь одну-две танковые дивизии. Начался обмен мнениями по этому вопросу. Я считал такие силы слишком слабыми, а потому и операцию - бесцельной. Дробление и без того слабых бронетанковых сил было бы самой крупной ошибкой, какую вообще можно совершить. Перед возможностью совершения такой ошибки как раз и стояло главное командование сухопутных сил. Манштейн настоятельно добивался своего, чем навлек на себя неблагосклонность главного командования сухопутных сил в такой степени, что его назначили \123\ командиром армейского корпуса. Он попросил дать ему хотя бы танковый корпус, но его просьба не была удовлетворена. Так Манштейн - наш самый лучший оперативный ум - с корпусом в третьем эшелоне и участвовал в кампании, блестящему осуществлению которой во многом способствовала проявленная им инициатива. Его преемником при генерал-полковнике фон Рундштедте стал более спокойный генерал фон Зоденштерн.

Между тем случай, происшедший в военно-воздушных силах, заставил командование отказаться от плана Шлиффена. Офицер связи военно-воздушных сил ночью 10 января 1940 г. с важными документами летел на самолете через бельгийскую границу, что было запрещено. Самолет сделал вынужденную посадку на территории Бельгии. По документам, находившимся при офицере, можно было догадаться о намеченном наступлении по плану Шлиффена. Удалось ли ему уничтожить документы, было неизвестно. Во всяком случае, следовало считаться с тем, что о наступлении возможно стало известно бельгийцам, а, по-видимому, также французам и англичанам.

Кроме того, Манштейн, явившийся к Гитлеру в связи с назначением на должность командира корпуса, воспользовался случаем и изложил ему свое мнение относительно будущих операций. После этого оперативный план Манштейна стал предметом изучения. 7 февраля 1940 г. во время штабной военной игры в Кобленце я получил ясное представление о нем. На этой игре я предложил на пятый день кампании начать наступление крупными танковыми и моторизованными силами с целью прорыва обороны на р. Маас у Седана и дальнейшего развития наступления в направлении на Амьен. Начальник генерального штаба сухопутных сил Гальдер, присутствовавший на маневрах, назвал это предложение "бессмысленным". Ему казалось, что достаточно достичь Мааса бронетанковыми войсками, создать на нем предмостные \124\ укрепления[17] , обождать подхода полевых армий и затем начать "совместное наступление", т. е. не ранее как на девятый или десятый день кампании. Я пылко возражал и подчеркнул, что речь идет о том, чтобы сосредоточенно и внезапно использовать всю ударную силу имеющихся, в ограниченном количестве танков на одном решающем участке, расширить прорыв, а затем, усилив ударную группировку, выйти на такую глубину, чтобы не опасаться за фланги, и незамедлительно использовать возможный успех, независимо от степени продвижения армейских корпусов.

Мое мнение о значении пограничных укреплений было поддержано специалистом по фортификации при группе армий майором фон Штиота, тщательно изучившим этот вопрос. Господин фон Штиота основывался главным образом на имеющихся материалах аэрофотосъемки, и поэтому его аргументы были неопровержимы.

14 февраля в Майене в штабе 12-й армии генерал-полковника Листа вторично в присутствии Гальдера проводилась военная игра, на которой разыгрывалось сражение за переправу через Маас.

Главный вопрос, поставленный передо мной, сводился к тому, должны ли танковые дивизии самостоятельно форсировать реку или ждать подхода пехоты;

следует ли им в последнем случае принимать участие в наступлении сразу же после форсирования реки, учитывая труднопроходимый характер местности в Арденнах, севернее Мааса. Обмен мнениями протекал настолько удручающе, что генерал фон Витерсгейм, командир 14-го моторизованного армейского корпуса, который должен был следовать за моим корпусом, и я в заключение заявили, что при таких условиях мы не можем верить в осуществление этой операции. Мы заявили, что такое использование танков является неправильным и если \125\ оно будет осуществляться по приказу, то может наступить кризис доверия.

Дело еще больше усложнилось, когда выяснилось, что генерал-полковник фон Рундштедт также не имеет ясного представления о боевых возможностях танков и выступает за осторожное решение этого вопроса. Вот теперь-то и нужен был Манштейн!

Особенно много пришлось поломать голову над вопросами руководства большим количеством бронетанковых соединений. Наконец, после долгих споров остановились на кандидатуре генерала фон Клейста, который раньше не был сторонником танковых войск.

После того как стало ясно. что моему танковому корпусу в любом случае придется наносить удар по противнику через Арденны, я усердно занялся боевой подготовкой генералов и штабных офицеров для выполнения предстоящей задачи. В мое подчинение перешли 1, 2 и 10-я танковые дивизии, пехотный полк "Великая Германия", ряд корпусных подразделений и частей, среди которых был также один дивизион мортир. Все части, за исключением полка "Великая Германия", были мне знакомы; с одними я имел дело до войны, с другими - в военные годы, так что я безусловно верил в их боеспособность. Теперь мне представлялся случай подготовить этих людей для выполнения тяжелого задания, в успех которого никто, собственно, не верил, кроме Гитлера, Манштейна и меня. Моральная борьба за осуществление этой идеи была очень изнурительной. Поэтому я нуждался в небольшом отдыхе, который и был мне предоставлен во второй половине марта.

Однако еще до этого, 15 марта, в имперской канцелярии состоялась беседа командующего группой армий "А" с Гитлером. В беседе приняли участие генерал фон Клейст и я. Каждый из присутствовавших доложил свои соображения о способе выполнения поставленной задачи. Последним докладывал я. Мой план состоял в следующем: в намеченный приказом день перейти \126\ люксембургскую границу и продвигаться затем через Южную Бельгию на Седан, форсировать у Седана р. Маас, захватив на левом берегу предмостное укрепление для обеспечения переправы следующих за мной пехотных корпусов. Вкратце я объяснил, что мой корпус будет продвигаться по Люксембургу и южной Бельгии тремя колоннами, что я рассчитываю достичь бельгийских пограничных позиций уже в первый день и, если представится возможность, прорвать их, на второй день продолжать продвижение через Нешато, на третий - перейти р. Семуа у Буйона, на четвертый - достигнуть р. Маас, на пятый день форсировать реку и к вечеру того же дня захватить предмостное укрепление. Гитлер спросил: "А что вы хотите делать далее?" Он был первым, кто вообще поставил этот решающий вопрос. Я ответил: "Если не последует приказа приостановить продвижение, я буду на следующий день продолжать наступление в западном направлении. Верховное командование должно решить, должен ли этот удар быть направлен на Амьен или Париж. Самым действенным, на мой взгляд, было бы направление через Амьен к Ла-Маншу". Гитлер кивнул головой, но ничего не сказал. Только генерал Буш, который командовал действовавшей слева от меня 16-й армией, воскликнул:

"Нет, я не верю, что вы сможете форсировать его!" Гитлер ожидал моего ответа с явным напряжением. Мой ответ был: "Вам и не нужно этого делать". На это Гитлер также ничего не сказал.

Впоследствии я так и не получил приказа, который предусматривал бы нечто большее, чем создание предмостного укрепления на р. Маас. Мною самостоятельно были составлены все решения, вплоть до подхода к Атлантическому побережью у Абвиля. Верховное командование оказывало тормозящее влияние главным образом на мои операции.

После короткого отпуска я снова принялся за подготовку этой крупной операции. Продолжительная зима сменилась мягкой, очаровательной весной. \127\ Неоднократные учебные тревоги угрожали превратиться в боевые. Прежде чем описывать события, мне кажется, уместно будет объяснить, почему я так уверенно готовился к предстоящему тяжелому наступлению. Для этого мне придется немного вернуться назад.

Первая мировая война после короткого периода маневренных действий на Западном фронте застыла в позиционных сражениях. Никакое сосредоточение военных средств, достигшее громадных размеров, не в состоянии было сдвинуть фронты с места, пока в ноябре 1916 г. на стороне противника не появились "танки" и не перенесли благодаря своей броне, гусеницам и вооружению, состоявшему из пушек и пулеметов, ранее незащищенных солдат через заградительный огонь и проволочные заграждения, через рвы и воронки живыми и боеспособными на передний край обороны немцев; наступление снова было восстановлено в своих правах.

Это явление было своеобразным и заслуживало серьезного внимания. К сожалению, немцы недооценивали танки во время той войны. Теперь уже не имеет значения, объясняется ли это недостаточной технической осведомленностью правительственных деятелей или же слабостью германской военной промышленности.

Сколь велико значение танков, показал Версальский договор, которым Германии запретили под страхом наказания иметь и производить бронемашины, танки и другие подобные машины, могущие служить военным целям.

Следовательно, у наших врагов танк считался боевым оружием такого решающего значения, что нам запретили его иметь. Отсюда я сделал заключение о необходимости тщательно изучить историю этого боевого оружия решающего значения и проследить его дальнейшее развитие. Из теоретического анализа, сделанного человеком, не скованным никакими традициями, был сделан вывод о конструкции и использовании танков, а также об организации и использовании \128 - Схема 3-а\ \129\ бронетанковых соединений, вывод, который вышел за рамки теорий, господствующих за границей. В упорных спорах, длившихся годами, мне удалось претворить в жизнь мои убеждения раньше, чем другие армии подошли к решению аналогичных задач. Преимущество в проектируемой организации и в боевом использовании танков было первым фактором, на которым основывалась моя вера в успех. Даже в 1940 г. я почти один в германской армии верил в это.

Всестороннее изучение первой мировой войны позволило мне сделать глубокий анализ психологии воюющих сторон. Немецкую армию я хорошо знал по собственным наблюдениям. О душевном состоянии наших западных противников у меня тоже создалось определенное мнение, которое подтвердилось в 1940 г. В военной мысли, несмотря на новое оружие - танки, которому в основном должны быть благодарны противники за свою победу в 1918г., господствовала позиционная война.

Франция обладала самой сильной сухопутной армией и самыми крупными бронетанковыми силами в Западной Европе.

Англо-французские вооруженные силы на западе в мае 1940 г. имели в своем распоряжении около 4800 танков, в германских же вооруженных силах по списку значилось 2800 танков, включая бронеавтомобили, а фактически к началу наступления их насчитывалось примерно 2200. Следовательно, противник имел двойное превосходство, которое усиливалось еще тем, что французские танки превосходили немецкие броневой защитой и калибром пушек, впрочем, уступая им в совершенстве приборов управления и в скорости. Несмотря на наличие этого самого сильного подвижного боевого оружия, Франция создала "линию Мажино" - самый прочный укрепленный рубеж в мире. Почему же деньги, вложенные в укрепления, не были использованы для модернизации и усиления подвижных средств? \130\

Старания де Голля и Даладье в этом направлении были оставлены без внимания. Отсюда следовал вывод, что верховное командование французской армии не признавало или не хотело признавать значения танков в маневренной войне. Во всяком случае, все известные мне маневры и крупные войсковые учения свидетельствовали о намерении французского командования организовать таким образом управление своими войсками, чтобы надежно обоснованные решения полностью обеспечивали маневрирование и проведение планомерных наступательных и оборонительных мероприятий, стремились точно определить положение и группировку сил противника, прежде чем принять решение, а когда оно уже было принято, то поступали в абсолютном соответствии с ним и действовали, я бы сказал, точно сообразуясь со схемой как в условиях сближения, так и при занятии исходного положения во время артиллерийской подготовки, при наступлении или при занятии обороны. Такое стремление к действиям строго по плану, не оставляя ничего случаю, привело также к включению танков в состав сухопутных войск в форме, которая не нарушала бы схемы, т. е. к их распределению по пехотным дивизиям. И лишь небольшая часть танков предназначалась для оперативного использования.

Немецкое командование могло с уверенностью считать, что оборона Франции с учетом использования укреплений планируется осторожно и схематично по доктрине, основанной на выводах из первой мировой войны, т. е. на опыте позиционной войны, - высокой оценке огня и недооценке маневра.

Известные нам принципы французской стратегии и тактики 1940 г., противоположные моему методу ведения боевых действий, являлись вторым фактором, обосновывающим мою веру в победу.

К весне 1940 г. у германской стороны создалась ясная картина о группировке сил и укреплениях противника. Мы знали, что на "линии Мажино" между \131\ Монмеди и Седаном очень сильные укрепления чередуются со слабыми. Укрепления, идущие от Седана до Ла-Манша, мы называли продолжением "линии Мажино". Мы знали также о расположении и в основных чертах о прочности бельгийских и голландских укреплений, возведенных против Германии.

Гарнизон "линии Мажино" был незначителен. Основные силы французской сухопутной армии, включая танковые дивизии и английские экспедиционные войска, были сконцентрированы во французской Фландрии между р. Маас и Ла-Маншем фронтом на северо-восток; напротив, бельгийские и голландские войска были развернуты для защиты своих стран от нападения с востока.

Из этого распределения сил можно было сделать вывод о расчете противника на то, что немцы вторично будут действовать по плану Шлиффена 1914 г. Поэтому основные силы союзнических армий, видимо, предполагалось использовать против охватывающего маневра немцев через Голландию и Бельгию. Для обеспечения выдвижения союзных войск в Бельгию французы не располагали достаточными резервами в районе Шарльвиля или Вердена. Казалось, что французское главное командование считает вообще невозможным какой-нибудь другой вариант наступления, кроме старого плана Шлиффена.

Эта известная нам группировка сил противника и возможность предопределить его поведение в начальный период наступления германских войск были третьим фактором, определявшим мою веру в победу.

К этому можно было еще прибавить некоторые, правда, менее надежные, однако достойные упоминания соображения по вопросу общей оценки наших противников.

Мы знали французов по первой мировой войне и уважали их как храбрых и стойких солдат, энергично защищавших свою страну. Мы не сомневались в том, что они сохранили эти свои качества. Что касается \132\ французского главного командования, то мы удивились, когда увидели, что им не был использован благоприятный случай для наступления осенью 1939 г., когда основная часть германских сухопутных сил, особенно бронетанковые войска, была связана в Польше. Причины такой сдержанности в тот момент нельзя было определить. Можно было лишь строить догадки. Во всяком случае, осторожность главного командования вызывала удивление и наводила на мысль, что в верхах надеялись избежать серьезной военной кампании. Пассивное до некоторой степени поведение французов во время зимы 1939/40 г. приводило к выводу, что желание воевать у Франции было невелико.

Из всего этого вытекало, что целеустремленный, внезапный удар крупными танковыми силами через Седан на Амьен с выходом к Атлантическому побережью встретит лишь сильно растянутый фланг противника, находящегося в готовности к выдвижению в Бельгию. Для отражения такого удара противник располагает незначительными резервами; такой удар сулил большие надежды на успех, который при немедленном его использовании мог бы привести к окружению всех выдвинувшихся в Бельгию главных сил противника.

Теперь речь шла о том, чтобы убедить моих начальников и в такой же мере подчиненных в правильности моих мыслей и добиться таким образом свободы действий, разрешенной сверху, и правильного понимания, исходящего снизу. Если разрешение первого вопроса было весьма несовершенным, то с последним дело обстояло значительно лучше.

В случае наступления в силе оставался приказ о том, что 19-й армейский корпус[18] , продвигаясь через \133\ северную часть Люксембурга и южную часть Бельгии, достигает у Седана р. Маас, образует на ней предмостное укрепление, которое даст возможность наступающим за ним пехотным дивизиям форсировать реку. На случай внезапного успеха никаких указаний не давалось.

Были разработаны вопросы взаимодействия с авиацией. Мне предстояло согласовывать свои действия с соединением авиации ближнего действия чрезвычайно храброго генерала фон Штуттергейма и с авиационным корпусом генерала Лерцера. Чтобы организовать эффективное взаимодействие, я приглашал летчиков на организуемые мною учения и сам принимал участие в военной игре, проводимой Лерцером. Предметом обсуждения на этих военных играх была переправа через Маас. После тщательного анализа мы пришли к согласованному решению: использовать авиацию в течение всего периода форсирования реки, т. е. нанести не один комбинированный удар бомбардировщиками (как обычными, так и пикирующими), а с самого начала переправы постоянными атаками и беспокоящими налетами парализовать артиллерийские батареи противника на открытых огневых позициях, заставляя орудийные расчеты постоянно укрываться от действительных и ложных налетов. На карту были нанесены задачи войск по времени и рубежам.

Незадолго до начала наступления по желанию Геринга на транспортные самолеты типа "Шторх" был погружен батальон пехотного полка "Великая Германия" с целью высадки его утром в первый день наступления непосредственно за фронтом бельгийцев у Витри, западнее Мартеланж. Действия батальона должны были вызвать у противника неуверенность в возможности обороны своих пограничных укреплений.

С целью быстрого продвижения через Люксембург и южную часть Бельгии три танковые дивизии корпуса вводились в бой одновременно в первом эшелоне, имея тесное соприкосновение между собой на внутренних \134\ флангах. В центре должна была наступать 1-я танковая дивизия, за которой следовала корпусная артиллерия, штаб корпуса и большая часть зенитной артиллерии. В начальный период наступления эти силы наносили главный удар. Справа наступала 2-я танковая дивизия и слева 10-я танковая дивизия с пехотным полком "Великая Германия", 1-й танковой дивизией командовал генерал Кирхнер, 2-й - генерал Фейель, 10-й -генерал Шааль. Все трое были мне хорошо известны. Я верил в их способности и в их добрую волю. Им были известны мои боевые принципы, они знали, что танковые соединения, отправляясь в путь, имеют "проездной билет" до конечной остановки. В нашем походе конечной целью был Ла-Манш. Это звучало ясно и убедительно для каждого солдата даже в том случае, если он после начала наступления долго не получал приказа.

Выход к Ла-Маншу

9 мая 1940 г. во второй половине дня, в 13 час. 30 мин., прозвучал сигнал боевой тревоги. В 16 час. я оставил Кобленц и прибыл к вечеру на командный пункт корпуса, в Зонненгоф у Битбурга. Войска стояли, как было приказано, в боевой готовности вдоль границы между Ванде ном и Эхтернахом.

10 мая в 5 час. 35 мин. я перешел с 1-й танковой дивизией, сосредоточенной в районе Валлендорф, люксембургскую границу у Мартеланж. Авангард 1-й танковой дивизии прорвал пограничные укрепления, установил связь с воздушным десантом полка "Великая Германия", однако продвинулся на территорию Бельгии лишь на незначительную глубину, так как этому препятствовали сильные разрушения на дорогах. Разрушенные участки дорог в условиях гористой местности нельзя было обойти. Ночью дороги были восстановлены, 2-я танковая дивизия вела бои за Стреншан, 10-я танковая дивизия продвигалась через Абэ-ла-Нев \135\ навстречу французским войскам (2-я кавалерийская дивизия и 3-я колониальная пехотная дивизия). Штаб корпуса перешел в Рамбрух, восточнее Мартеланж.

11 мая во второй половине дня были преодолены заминированные участки вдоль бельгийской границы. К середине дня начала наступление 1-я танковая дивизия. Имея танки в первом эшелоне, дивизия наступала на укрепленные позиции, возведенные по обе стороны Нешато и оборонявшиеся арденнскими егерями из бельгийских пограничных войск и французской кавалерией. После коротких боев с небольшими потерями позиции противника были прорваны и Нешато взят. 1-я танковая дивизия немедленно организовала преследование, захватила Бертри и уже в сумерки достигла Буйона, где французам, однако, удалось продержаться еще одну ночь. Обе другие дивизии наступали без задержек, с небольшими боями, 2-я танковая дивизия взяла Либрамон. 10-я танковая дивизия понесла у Абэ-ла-Нев небольшие потери; 10 мая у Сен-Мари был убит командир 69-го пехотного полка подполковник Элерман.

В ночь на 11 мая командующий танковой группой Клейст приказал немедленно повернуть 10-ю танковую дивизию на Лонгви для обеспечения левого фланга группы, так как поступило донесение, что оттуда выдвигается французская кавалерия. Я просил воздержаться от этого, учитывая, что отвлечение одной трети моих сил ради обеспечения фланга от возможного нападения кавалерии противника может сорвать форсирование р. Маас, а тем самым и успех всей операции. Чтобы избежать этих трудностей, вызванных непонятным страхом перед кавалерией, я направил 10-ю танковую дивизию по параллельной дороге, проходящей севернее установленного для нее ранее пути движения, через Рюль на участок р. Семуа, Кюньон, Мортеан с задачей продолжать наступление. Угроза прекращения наступления и изменения его направления была на первое время преодолена. Командование группы отказалось от \136\ своего намерения. Французская кавалерия так и не появилась.

Пехотный полк "Великая Германия" вечером был выведен из боя и передан в распоряжение корпуса. Штаб корпуса ночью располагался в Нешато.

В троицын день, 12 мая в 5 час. я выехал с первым эшелоном моего штаба через Бертри, Фе-ле-Венер, Бельво на Буйон, который в 7 час. 45 мин. был атакован и быстро захвачен 1-м пехотным полком подполковника Балка. Мост через р. Семуа был взорван французами, однако танки могли вброд форсировать реку на различных участках. Саперы дивизии немедленно приступили к наведению нового моста. Убедившись в целесообразности принятых мер, я переправился через реку и последовал за танками в направлении к Седану, но вынужден был снова вернуться в Буйон, так как дороги оказались заминированными. В южной части города мне пришлось пережить первый налет авиации противника на район наводки моста 1-й танковой дивизии. Мост, к счастью, остался неповрежденным, загорелось лишь несколько домов.

Потом я поехал через лес в 10-ю танковую дивизию, преодолевшую оборону противника на участке Кюньон и Эрбемон. На шоссе, вдоль которого наступала дивизия, я оказался свидетелем боя разведывательного батальона за пограничные укрепления; непосредственно за разведчиками наступала пехота во главе с храбрым командиром бригады полковником Фишером, за пехотой следовал командир дивизии генерал Шааль. Быстрое продвижение дивизии, офицеры которой находились в боевых порядках, производило замечательное впечатление. Укрепления, расположенные в лесу, удалось захватить в течение короткого времени; наступлений продолжалось через Ла-Шапель на Базей и Балан. Я мог спокойно вернуться в Буйон на командный пункт корпуса.

Полковник Неринг, начальник штаба, устроился тем временем в гостинице "Панорама", из окон \137\ которой открывался великолепный вид на красивую долину р. Семуа. Мое место было со вкусом тщательно оборудовано в нише с трофеями охотников в общем рабочем помещении. Мы приступили к работе. Но вдруг внезапно один за другим раздалось несколько взрывов: снова самолеты! Но этим дело не ограничилось: загорелась автоколонна со средствами ближнего боя, взрывчаткой, минами и ручными гранатами. Взрывы следовали один за другим. Висевшая надо мной гигантская голова дикого кабана сорвалась со стены и чуть-чуть не убила меня; другие трофеи также полетели вниз, стекла в окне, выходившем на красивую долину, у которого я сидел, разлетелись вдребезги и осколки пролетели прямо над моей головой. Работать здесь стало очень неудобно, и мы решили перейти в другое место. Был выбран небольшой отель на возвышенности севернее Буйона, где располагался штаб 1-го танкового полка. При осмотре отеля присутствовавший там командир соединения авиации ближнего действия генерал фон Штуттергейм обратил мое внимание на то, что дом расположен на открытом месте. И действительно, пока мы с ним разговаривали, появилась эскадрилья бельгийских самолетов и сбросила бомбы на расположение танков. Потери были минимальными, однако пришлось согласиться с предостережениями Штуттергейма, и мы решили отправиться еще дальше на север, к следующим населенным пунктам - Бельво и Нуар-фонтен.

Но еще до начала этого второго переезда за мной прилетел самолет "Шторх", который должен был доставить меня в штаб группы генерала Клейста для получения приказа. В штабе я получил приказ начать наступление через р. Маас на следующий день - 13 мая в 16 час. Мои 1-я и 10-я танковые дивизии могли быть сосредоточены к этому времени на исходных позициях, но 2-я танковая дивизия, встретившаяся с трудностями на р. Семуа, конечно, не могла бы сосредоточиться.

Я доложил об этом обстоятельстве, имевшем \138\ большое значение, учитывая малочисленность всей наступающей группировки. Генерал фон Клейст настаивал на своем приказе, и я должен был признать, что было бы целесообразнее начать наступление прямо с марша, не ожидая полного развертывания. Последующий приказ был еще более неприятным: генерал фон Клейст и генерал авиации Шперле, не зная о моей договоренности с Лерцером, решили провести концентрированный налет бомбардировщиков перед началом артиллерийской подготовки. Это могло сорвать весь мой план наступления, так как длительное подавление артиллерии противника уже не обеспечивалось. Я резко запротестовал и попросил восстановить мой первоначальный план. на котором базировалось все наступление. Но генерал фон Клейст отклонил и эту мою просьбу, и я на том же "Шторхе", но уже с другим пилотом вылетел в свой корпус. Мой молодой летчик утверждал, что он точно знает местонахождение посадочной площадки, с которой я вылетел, но в сумерках он не нашел ее, и мы очень скоро очутились над Маасом и над французскими позициями. Я испытал довольно неприятное чувство, находясь в невооруженном, беззащитном "Шторхе", а затем немедленно сориентировался и приказал летчику лететь на север; Мы вскоре нашли посадочную площадку, и все обошлось благополучно.

По прибытии на командный пункт корпуса я с большим усердием принялся за разработку приказов и распоряжений. Нам было предоставлено весьма ограниченное время, и поэтому для ускорения работы мы использовали приказы, разработанные еще во время штабного учения в Кобленце. изымали их из дел, изменяли дату и время, а затем отправляли в войска. Эти приказы точно соответствовали действительной обстановке. В 1-й и 10-й танковых дивизиях поступали таким же образом, что значительно ускорило и упростило отдачу приказов.

Вечером 12 мая 1-я и 10-я танковые дивизии овладели северным берегом р. Маас и взяли исторический \139 - Схема 3-б\ \140\ город и крепость Седан. Ночь была использована для выхода на исходное положение и оборудования огневых позиций корпусной артиллерии и артиллерии танковой группы. Главный удар наносила 1-я танковая дивизия, усиленная пехотным полком "Великая Германия", корпусной артиллерией и тяжелыми артиллерийскими дивизионами обеих дивизий, действовавших на флангах. Следовательно, 2-я и 10-я танковые дивизии в первый день наступления располагали всего лишь двумя легкими артиллерийскими дивизионами каждая. Эта слабость флангов и артиллерийском отношении должна была учитываться при ведении боевых действий обеих дивизий 13 мая.

13 мая командный пункт корпуса перешел в Ла-Шапель.

Утром 13 мая я отправился сначала на командный пункт 1-й танковой дивизии, чтобы проверить, как вышли войска на исходное положение. Затем, проехав через частично заминированные участки местности, которую водители машин моего штаба очищали от мин, и проскочив через артиллерийский огонь французских укреплений, я прибыл во 2-ю танковую дивизию в Сюньи. Передовые подразделения этой дивизии достигли французской границы. В середине дня я был уже в штабе корпуса, переместившемся к этому времени в Ла-Шапель.

В 15 час. 30 мин., несмотря на огонь французской артиллерии, я направился на передовой наблюдательный пункт 10-й танковой дивизии для того, чтобы наблюдать за артиллерийской подготовкой и действиями авиации. По пути мне пришлось пересечь зону, обстреливаемую французской артиллерией. В 16 час. началось сражение с артиллерийской Подготовки, довольно значительной для наших условий. С особым напряжением ожидал я атаки авиации. Самолеты появились точно в установленное время, и мое удивление было неописуемо, когда я увидел, что эскадрильи пикирующих и обычных бомбардировщиков, действовавшие \141 - Схема 4\ \142\ под прикрытием истребителей, атаковали противника именно так, как мы договорились с Лерцером на штабной игре. Или генерал фон Клейст опомнился, или приказ об изменении порядка наступления не прибыл по назначению. Так или иначе, но авиация действовала по тем методам, которые, на мой взгляд, были выгоднее всего для нашего наступления, и я вздохнул с облегчением.

Теперь мне предстояло следить за наступлением пехоты через Маас. Форсирование реки должно было быть уже закончено, и я направился в Сен-Манж, а оттуда через Флуэн к запланированному пункту переправы 1-й танковой дивизии. На первой попавшейся штурмовой лодке я переправился через реку. На другом берегу я встретился с умным и смелым командиром 1-го пехотного полка подполковником Валком, находившимся там вместе со своим штабом. Меня встретили возгласом: "Кататься на лодке по Маасу запрещено". Это я когда-то сделал такое замечание на подготовительных штабных занятиях, когда рассуждения некоторых молодых офицеров показались мне слишком легкомысленными. Теперь они сумели правильно оценить обстановку.

Наступление 1-го пехотного полка и слева от него пехотного полка "Великая Германия" протекало, как на инспекторском смотре в учебном лагере. Французская артиллерия была почти полностью подавлена постоянным воздействием пикирующих бомбардировщиков. Бетонированные сооружения на берегу Мааса выведены из строя огнем противотанковых и зенитных пушек, пулеметы противника подавлены нашим тяжелым оружием и артиллерией. Пехота наступала на совершенно открытой местности, которая представляла собой широкий луг, однако, несмотря на это, потери были весьма незначительны. До наступления темноты удалось глубоко вклиниться в полосу укреплений противника. Войска получили приказ продолжать наступление всю ночь, и я был уверен, что они выполнят этот \143\ важнейший приказ. К 23 час. они захватили Шевеж и часть леса Марфе и прорвали передний край обороны французов западнее Вадленкур. Охваченный радостью и гордостью, я направился на командный пункт корпуса в лес Ла-Гарэн. Я выехал как нельзя более своевременно для того, чтобы как раз попасть под еще один налет авиации противника на дороге в Ла-Шапель; прибыв на командный пункт, я засел за просмотр донесений от дивизий, действовавших на флангах.

2-я танковая дивизия, действовавшая на правом фланге, вступила в бой лишь своими передовыми подразделениями - разведывательным и мотоциклетным батальонами, поддерживаемыми тяжелой артиллерией. Форсировать реку этими силами дивизия не смогла, 1-я танковая дивизия вместе с пехотной бригадой находилась уже на левом берегу Мааса, готовясь после наведения моста подтянуть артиллерию и танки. Пехотный полк "Великая Германия" также находился по ту сторону Мааса. 10-я танковая дивизия, форсировав реку, создала небольшое предмостное укрепление; в этот день она находилась в тяжелом положении из-за отсутствия артиллерийской поддержки. Продвижению дивизии сильно мешал фланкирующий огонь с "линии Мажино" южнее Дузи, Кариньян. Положение 10-й и 2-й танковых дивизий улучшилось. Корпусная зенитная артиллерия заняла ночью огневые позиции в районах наводки мостов через Маас, так как 14 мая рассчитывать на поддержку авиации, действовавшей на другом участке, было нельзя.

Ночью я позвонил Лерцеру, чтобы узнать, каким образом будет использована авиация в дальнейшем, и одновременно поблагодарить его за исключительно хорошую поддержку, которая в значительной мере способствовала нашим успехам. Я узнал, что приказ Шперле опоздал и не мог быть доведен до эскадрилий и что поэтому Лерцер просто задержал его. Затем я доложил по радио об успехе моих войск Бушу, который в свое время в Берлине во время доклада фюреру выразил \144\ сомнение, смогу ли я форсировать Маас. Буш наговорил мне комплиментов. В заключение я поблагодарил офицеров моего штаба за их самоотверженную работу.

Утром 14 мая доблестная 1-я танковая дивизия донесла, что она в течение ночи значительно расширила свой прорыв и прошла через Шемери. Итак, вперед на Шемери! На берегу Мааса - тысячи военнопленных. У Шемери я присутствовал при отдаче приказа командиром 1-й танковой дивизии. Узнав о приближении крупных танковых сил французов, я приказал 1-й танковой дивизии всеми своими танковыми частями начать наступление по направлению к Стонн, сам же направился к мосту через Маас, чтобы с помощью моей оперативной группы, расположившейся в этом районе, организовать переправу 2-й танковой бригады непосредственно вслед за первой и встретить французов крупными силами. Французы потерпели поражение. У Бюльсона они потеряли 20 танков, у Шемери - 50. Пехотный полк "Великая Германия" овладел Бюльсоном и стал продвигаться на Виллер-Мезонсель. К сожалению, вскоре после моего отъезда наши пикирующие бомбардировщики атаковали скопление своей пехоты в Шемери, причинив значительные потери.

Между тем 2-я танковая дивизия форсировала Маас у Доншери и готовилась к наступлению на высоты вдоль южного берега реки. Я поехал туда, чтобы ознакомиться с ходом боя. Встретив ответственных командиров полковников фон Верст и фон Притвиц в боевых порядках частей и поговорив с ними, я снова вернулся к Маасу. Там самолеты противника начали интенсивную бомбардировку. Но чрезвычайно храбро атаковавшим французским и английским войскам все же не удалось достичь моста. Потери их были велики. Зенитная артиллерия праздновала свой день, она стреляла отлично. К вечеру она имела на своем счету около 150 сбитых самолетов. Впоследствии командир полка полковник фон Гиппель был награжден орденом "Рыцарский крест". \145\

Между тем 2-я танковая бригада непрерывным потоком переправлялась через реку. В середине дня. к нашей общей радости, нас посетил командующий армейской группой генерал-полковник фон Рундштедт, чтобы ознакомиться с обстановкой. Я встретил его с докладом на середине моста как раз во время нового воздушного налета. Он сухо спросил: "Здесь всегда так?" Я мог чистосердечно подтвердить это. Затем он очень тепло поблагодарил храбрые войска.

Снова вперед, к 1-й танковой дивизии! Я встретил командира дивизии в сопровождении его начальника штаба майора Венка и спросил, можно ли повернуть всю дивизию на запад или же часть сил следует оставить для прикрытия фланга, развернув их фронтом на юг восточнее канала Дез-Арден. Венк сказал, размышляя вслух: "Стоит ли пачкаться!" Я сам часто употреблял это выражение. Вопрос был решен, 1-я и 2-я танковые дивизии немедленно получили приказ повернуть всеми силами направо, форсировать канал Дез-Арден и продвигаться на запад с задачей завершить прорыв фронта французов. Чтобы согласовать действия обеих дивизий, я поехал через Донщери в штаб 2-й танковой дивизии, который находился в замке Рокан. Отсюда хорошо просматривалась местность, по которой наступала 2-я танковая дивизия 13 и 14 мая. Я удивился, что французская дальнобойная артиллерия с "линии Мажино" так слабо и неэффективно обстреливала сосредоточение наших войск на исходных позициях. Впоследствии при посещении "линии Мажино" успех нашего наступления показался мне просто чудом.

Во второй половине дня я снова вернулся на командный пункт, чтобы продумать организацию взаимодействия дивизий на 15 мая. Непосредственно за моим корпусом следовал 41-й армейский корпус Рейнгардта, а начиная с 12 мая, он был введен в бой на правом фланге 19-го армейского корпуса в направлении на Мезьер, Шарльвиль. 13 мая он форсировал Маас и теперь наступал в западном направлении, 14-й \146\ армейский корпус генерала фон Витерсгейм вплотную подходил к моему корпусу и вскоре должен был появиться на Маасе. 1-я танковая дивизия форсировала канал Дез-Арден и, сломив упорное сопротивление противника, достигла Сенгли и Вандресс. Танковые части 10-Й танковой дивизии прошли линию Мазонсель, Рокур-э-Флоба и достигли своими основными силами высот южнее Бюльсон, Телонн, захватив у противника свыше 40 орудий.

19-му армейскому корпусу была поставлена задача выйти на господствующие высоты в районе Стонн, лишить этим противника возможности вести огонь по мостам через Маас и обеспечить наступавшим во втором эшелоне частям беспрепятственную переправу. Пехотный полк "Великая Германия" и 10-я танковая дивизия начали наступление на эти высоты 14 мая. Противник оказал упорное сопротивление. Местечко Стонн неоднократно переходило из рук в руки. 15 мая бои закончились.

15 мая в 4 часа утра командир 14-го армейского корпуса генерал фон Витерсгейм прибыл ко мне на командный пункт, чтобы договориться о смене моего корпуса на предмостном укреплении южнее Седана. После краткого обсуждения обстановки мы направились на командный пункт 10-й танковой дивизии, расположенный под Бюльсоном. Командир дивизии генерал Шааль находился в передовых подразделениях. Начальник штаба, отличный командир подполковник барон фон Либенштейн доложил обстановку и терпеливо ответил на многие каверзные вопросы нашего преемника. Чтобы смена проходила в нормальных условиях, мы решили, что 10-я танковая дивизия и пехотный полк "Великая Германия" до полной смены будут находиться в составе 14-й армейского корпуса. Мне пришлось ограничиться отдачей приказа 1-й и 2-й танковым дивизиям.

10-я танковая дивизия с приданным ей пехотным полком "Великая Германия" получила задачу \147\ обеспечить южный фланг 19-го корпуса по линии: канал Дез-Арден, высоты в районе Стонн, излучина р. Маас южнее Вильмонтри. Уже 15 мая она была усилена передовыми подразделениями 29-й мотодивизии.

С командного пункта 10-й танковой дивизии я поехал в Стонн в пехотный полк "Великая Германия". Там французы начали атаку, и в настроении чувствовалась некоторая нервозность, однако позиции, в конце концов, были удержаны. Затем я направился на новый командный пункт корпуса в лес, расположенный у Сапонь-Фешер уже на южном берегу Мааса. Ночь прошла, вопреки моим ожиданиям, очень беспокойно, но это было вызвано не действиями противника, а трудностями, создаваемыми нашим командованием. Командующий танковой группой Клейст приказал приостановить наступление и ограничиться обороной предмостного укрепления. Я не хотел и не мог согласиться с этим приказом, ибо он означал упущение момента внезапности и полный отказ от уже достигнутого первоначального успеха. Поэтому я связался сначала с начальником штаба танковой группы полковником Цейтцлером, а когда мне с ним не удалось разрешить вопрос, то непосредственно с генералом фон Клейстом. Я настаивал на отмене приказа о прекращении наступления. После весьма оживленных и неоднократно прерываемых переговоров генерал фон Клейст разрешил, наконец, продолжать наступление еще в течение суток, чтобы расширить предмостное укрепление для размещения пехотного корпуса. Я коснулся в разговоре миссии Генча и этим напомнил о "чуде на Марне" 1914 г. Вероятно, эта мысль вызвала неприятное чувство у командования группы.

Довольный тем, что завоевал право свободного маневрирования, я направился ранним утром 16 мая в штаб 1-й танковой дивизии. Я ехал через Вандресс в Омон. Обстановка на фронте была еще не совсем ясной. Было лишь известно, что ночью шли упорные бои вокруг Бувельмона. Значит, на Бувельмон! На улице \148\ горящего поселка я встретил командира полка подполковника Балка, доложившего о событиях ночи. Войска не имели настоящего отдыха с 9 мая и поэтому чувствовали сильную усталость. Боеприпасы были на исходе. Солдаты на переднем крае спали в окопах. Сам Балк в спортивной непромокаемой куртке и с суковатой палкой в руке рассказал мне, что захватить ночью деревню удалось только потому, что он на предложение своих офицеров прекратить наступление ответил: "Тогда я один захвачу деревню!" - и двинулся вперед. Его люди последовали за ним. Запыленное лицо Балка и воспаленные глаза говорили о том, что ему пришлось пережить тяжелый день и бессонную ночь. За этот бой он получил рыцарский крест. Противник - хорошая нормандская пехотная дивизия и бригада спаги[19] - сражался очень мужественно. Его пулеметы держали под огнем всю улицу деревни. Правда, артиллерийский огонь противник уже некоторое время не вел. Балк разделял мое мнение, что сопротивление противника парализовано.

В первой половине дня к нам в руки попал трофейный французский приказ, если я не ошибаюсь, подписанный самим генералом Гамеленом. В приказе говорилось: "Пора, наконец, остановить поток германских танков!" Этот приказ еще больше укрепил мое убеждение в том, что надо всеми силами продолжать наступление, так как, очевидно, боеспособность французов серьезно беспокоила их верховное командование. Теперь только бы двигаться без промедлений, без остановок!

Я приказал построить людей поротно и зачитал им трофейный приказ, объяснив его значение и подчеркнув важность немедленного продолжения наступления; затем я поблагодарил солдат и офицеров за боевые успехи и потребовал собрать все силы, чтобы \149\ окончательно закрепить победу. После всего этого я отдал приказ разойтись по танкам и продолжать наступление.

Пелена, которая держала нас в неведении, вскоре спала. Мы вышли на оперативный простор и в быстром темпе начали преследование. В Пуа-Террон я встретил начальника штаба 2-й танковой дивизии подполковника фон Кваста, проинформировал его о создавшемся положении и поехал в Новьон-Порсьен, а оттуда в Монкорне. По дороге я обогнал маршевую колонну 1-й танковой дивизии. Солдаты воспрянули духом, теперь они понимали, что этот прорыв - полная победа. Они встречали меня радостными криками: "Молодчина, чудный парень!", "Наш старик!", "Видел быстроходного Гейнца!" и т. д.

На рыночной площади Монкорне я встретил генерала Кемпффа, командира 6-й танковой дивизии корпуса Рейнгардта, войска которого., форсировав Маас, вышли к, городу одновременно с моими частями. Пришлось территорию города распределить между тремя танковыми дивизиями - б-й, 2-й и 1-й, которые в своем непреодолимом натиске на запад наводнили его улицы. У нас не было приказа группы относительно разграничительной линии между корпусами, поэтому мы сразу же на месте объединили все дивизии и начали продолжать наступление до последней капли бензина. Мои передовые части достигли Марль и Дерси.

Между тем я приказал сопровождавшим меня офицерам обыскать дома на базарной площади, и за короткое время было собрано несколько сот пленных французов из различных частей; по их глазам было видно, как удивило их наше внезапное появление. Танковая рота противника, пытавшаяся прорваться в город с юго-запада, была взята в плен. Она входила в дивизию генерала де Голля, которая, как нам было известно, находилась в районе севернее Лаон. В маленькой деревушке Суаз восточное Монкорне был развернут командный пункт корпуса и установлена связь с 1-й и 2-й танковыми дивизиями. О ходе боевых действий за день \150\ и о наших намерениях возобновить 17 мая преследование противника мы сообщили по радио в штаб танковой группы (см. схему 3-б).

После блестящего успеха 16 мая и успешных боев 41-го армейского корпуса мне и в голову не могло прийти, что мои начальники по-прежнему думают закрепиться на предмостном укреплении у Мааса и ожидать прибытия пехотного корпуса. Мною всецело овладела идея, которую я высказал в марте на докладе у Гитлера, а именно, завершить прорыв и не останавливаться до самого берега Ла-Манша. Я совершенно не мог себе представить, что сам Гитлер, одобряющий смелый план наступления Манштейна и не протестовавший против моего замысла осуществить прорыв, может испугаться собственной смелости и остановить наступление. Однако я чудовищно заблуждался, это стало мне ясно на следующее утро.

Утром 17 мая мне сообщили из штаба танковой группы, что наступление должно быть остановлено, а я должен явиться в 7 час. на посадочную площадку для личной беседы с генералом фон Клейстом. Последний появился точно в назначенное время и, не ответив на мое приветствие, начал резко упрекать меня в том, что я игнорирую замыслы верховного командования. Он не обмолвился ни одним словом относительно успехов моих войск. Когда первая буря миновала и наступило затишье, я попросил, чтобы меня сняли с командования. Генерал фон Клейст удивился, затем кивнул головой и приказал мне передать командование корпусом старшему после меня командиру. На этом наш разговор был закончен. Я направился на командный пункт, вызвал генерала Фейеля и передал ему командование корпусом.

Затем я доложил по радио в штаб группы армий Рундштедта, что после передачи командования я в середине дня прибуду на доклад. Очень скоро оттуда мне поступило указание остаться на своем командном пункте и ждать прибытия генерал-полковника Листа, \151\ командующего 12-й армией, наступавшей за моим корпусом, которому было поручено уладить этот конфликт. До прибытия генерал-полковника Листа был отдан приказ приостановить продвижение всех частей. Возвратившийся к нам майор Венк был обстрелян в пути французскими танками и ранен в ногу. Генерал Фейель прибыл на командный пункт и был введен в курс дела. Во второй половине дня прибыл генерал-полковник Лист и спросил, что, собственно, у нас происходит. Я объяснил ему. Он отменил именем генерал-полковника фон Рундштедта распоряжение о снятии меня с должности и заявил, что приказ о прекращении наступления отдан главным командованием сухопутных сил, а поэтому должен быть выполнен. Он согласился с моими доводами относительно продолжения наступления и поэтому разрешил мне от имени командования группы армий "продолжать продвижение боеспособных разведывательных частей", однако командный пункт корпуса должен оставаться на прежнем месте. Это уже был шаг вперед. Я был весьма благодарен генерал-полковнику Листу за его вмешательство и попросил уладить мой конфликт с генералом Клейстом. И вот я приступил к продвижению "боеспособных разведывательных частей". Командный пункт корпуса по-прежнему находился на старом месте в Суаз; я приказал проложить полевой кабель между штабом корпуса и моим передовым командным пунктом, что избавляло меня от необходимости вести переговоры по радио, которые могли быть перехвачены радиоразведкой главного командования сухопутных сил или верховного командования вооруженных сил.

Еще до получения приказа остановить наступление 1-я танковая дивизия заняла утром 17 мая Рибемон на р. Уаза и Креси на р. Сер. Передовые части 10-й танковой дивизии, снятой с участка южнее Седана, достигли Фрайикур и Сольс-Монклен. Уже вечером 17 мая удалось создать предмостное укрепление на р. Уаза у Муа. \152\

18 мая в 9 час. 2-я танковая дивизия вышла к Сен-Кантен. Действовавшая левее 1-я танковая дивизия также в этот день форсировала Уазу и продвигалась в направлении на Перонн. 10-я танковая дивизия следовала уступом слева за передовыми дивизиями также на Перонн. Утром 19 мая 1-й танковой дивизии удалось создать у города предмостное укрепление на р. Сомме. Несколько французских штабов, прибывших в Перонн для рекогносцировки, попали прямо к нам в плен.

Передовой командный пункт корпуса перешел в Виллеле-Сек.

19 мая мы прошли поля сражений первой мировой войны на Сомме. Во время наступления севернее р. Эн, Сер и Соммы обеспечение открытого левого фланга первоначально возлагалось на фланговое прикрытие, состоявшее из подразделений разведчиков, истребителей танков и саперов. Угроза с фланга была незначительной; еще 16 мая мы знали о наличии французской бронетанковой дивизии, новом соединении генерала де Голля, которое, как уже упоминалось, впервые вступило в бой под Монкорне. Де Голль подтвердил наши данные через несколько дней. 18 мая несколько танков из его дивизии подошли на 2 км к моему передовому командному пункту в Ольнонском лесу, охраняемому лишь несколькими 20-мм зенитными пушками. Я пережил пару часов в томительной неизвестности, пока эти грозные гости не повернули обратно. Было известно также о французской резервной армии силой около восьми пехотных дивизий, которая формировалась в районе Парижа. Мы не предполагали, что генерал Фрер выступит против нас, пока мы сами продолжаем движение. По французским принципам ведения боя, он должен был ждать точных сведений о местонахождении противника. Значит, речь шла о том, чтобы держать его в неведении; это лучше всего достигалось непрерывным наступлением.

Вечером 19 мая 19-й армейский корпус вышел на линию Камбре, Перонн, Ам. \153\

По моему расчету, 1-я танковая дивизия могла быть готова к наступлению на Амьен к 9 часам. Я заказал себе машину на 5 час., так как хотел быть свидетелем этого исторического акта. Офицеры моего штаба считали, что я хочу выехать слишком рано, и советовали мне отсрочить выезд, но я настоял на своем и оказался прав.

Когда 20 мая в 8 час. 45 мин. я прибыл на северную окраину Амьена, 1-я танковая дивизия готовилась перейти в наступление. По пути я убедился, что 10-я танковая дивизия находится в Перонне, и узнал интересные подробности о том, как проходила смена 1-й танковой дивизии. Части 1^й танковой дивизии, оборонявшие предмостное укрепление, были отведены, не дожидаясь прибытия смены, так как командовавший ими подполковник Балк не хотел упустить момент наступления на Амьен, которое он считал важнее обороны предмостного укрепления. Сменявший его полковник Ландграф был чрезвычайно возмущен таким легкомыслием, но Балк ответил на его упреки: "Ну, что ж, овладейте этим плацдармом еще раз. Мне же пришлось его захватывать!" К счастью, противник предоставил Ландграфу время без боя снова овладеть оставленным плацдармом. Я объехал с юга Альбер, еще находившийся в руках противника, и направился на Амьен, встречая на пути бесчисленные колонны беженцев.

Наступление 1-й танковой дивизии развивалось успешно, и к середине дня город и плацдарм глубиной примерно 7 км были в наших руках. Я быстро осмотрел захваченную местность и город, особенно прекрасный собор, и быстро направился по дороге в Альбер, где предполагал найти 2-ю танковую дивизию. Я ехал навстречу потоку наступающих войск и беженцев. В немецкие походные колонны вклинилось много машин противника, водители которых надеялись остаться незамеченными в густой пыли, добраться до Парижа и избежать плена. За короткое время я взял в плен 15 англичан. \154\

В Альбер я встретил генерала Фейель. 2-я танковая дивизия захватила на учебном плацу английскую батарею, которая была вооружена только учебными снарядами, ибо никто не ожидал нашего появления. Военнопленные разных национальностей заполнили площадь и улицы города. Опасения 2-й танковой дивизии, что наступление придется приостановить из-за нехватки горючего, вскоре рассеялись. Дивизия получила приказ достичь сегодня же Абвиля: К 19 час. она выполнила его, пройдя через Дуллан, Бернавиль. Боме, Сен-Рикье. Правда, наши самолеты ставили эту дивизию в невыгодное положение, подвергая ее время от времени бомбардировке. После того как я посетил командира 2-й танковой бригады полковника фон Притвитца, отличавшегося большой подвижностью, и убедился, что он выступает на Абвиль, я направился в Керье, северо-восточное Амьена, куда был перемещен штаб корпуса. Здесь нас атаковали наши же самолеты. Это был столь недружественный акт, что наша зенитная артиллерия открыла ответный огонь и достала одну такую невнимательную птичку. Оба летчика выпрыгнули с парашютом и вскоре сидели передо мной и с неприятным удивлением глядели друг на друга. Когда закончилась первая, мучительная часть беседы, я подкрепил молодых людей стаканом шампанского. К сожалению, они разбили только что прибывшую новую разведывательную бронемашину.

Еще в эту же ночь батальон Шпитта из 2-й танковой дивизии вышел через Нуаель к Атлантическому побережью. Это было первое немецкое подразделение, пробившееся к океану.

Вечером этого знаменательного дня мы не знали, в каком направлении нам придется продолжать наступление; танковая группа Клейста также не получила приказа о дальнейшем ведении операции. День 21 мая был потерян в ожидании приказа. Я использовал этот день для посещения переправ через Сомму, предмостных укреплений у Абвиля. По дороге я спросил у своих \155\ солдат, как они расценивают проведенные операции. "Очень хорошо, - ответил австриец из 2-й танковой дивизии, - но два дня мы потратили попусту". К сожалению, он был прав.

Овладение побережьем Ла-Манша

21 мая пришел .приказ продолжать наступление на север с задачей овладеть портами Ла-Манша. Я хотел направить 10-ю танковую дивизию через Эден, Сент-Омер на Дюнкерк, 1-ю танковую дивизию - на Кале и 2-ю танковую дивизию - на Булонь, но вынужден был изменить свой план, так как в б час. 22 мая получил приказ командования выделить 10-ю танковую дивизию в резерв танковой группы. Следовательно, в моем распоряжении для наступления 22 мая остались лишь 1-я и 2-я танковые дивизии. К сожалению, моя просьба в целях быстрого овладения портами Ла-Манша оставить мне все три дивизии не была удовлетворена. С тяжелым сердцем мне пришлось отказаться от немедленного наступления 10-й танковой дивизии на Дюнкерк, 1-я танковая дивизия вместе с прибывшим из Седана пехотным полком "Великая Германия" направлялась теперь через Саме, Девр на Кале, 2-я танковая дивизия наступала вдоль побережья на Булонь.

21 мая севернее нас произошло интересное событие: английские танки сделали попытку пробиться по направлению к Парижу. Под Арраом они натолкнулись на еще необстрелянную в то время дивизию СС "Мертвая голова" и вызвали панику в ее рядах. Пробиться они не пробились, но некоторым образом повлияли на настроения штаба танковой группы фон Клейста, который вдруг стал проявлять нервозность. На солдат это влияние не распространилось. 21 мая 41-й армейский корпус силами 8-й танковой дивизии достиг Эден, 6-я танковая дивизия заняла Буасл.

Утром 22 мая началось наступление. В 8 час. был \156 - Схема 5\ \157\ пересечен рубеж р. Оти в северном направлении. Продвижение на север не могло проходить всеми силами 1-й и 2-й танковых дивизий, так как обе дивизии и особенно 2-я танковая дивизия должны были оставить гарнизоны для обороны соммских предмостных укреплений, пока их не сменят части наступавшего за нами 14-го армейского корпуса генерала фон Витерсгейма, с которым мы уже познакомились под Седаном, когда он выполнял аналогичную миссию.

22 мая под Девром, Саме и южнее Булони начались ожесточенные бои. Против нас действовали главным образом французы, но были и англичане, бельгийцы и даже некоторые отбившиеся от своих частей голландцы.

Противник был отброшен, но его авиация действовала энергично, бомбардировала и обстреливала наши войска, чего нельзя было сказать о нашей авиации. Оперативные аэродромы были расположены далеко от района боевых действий, авиация, по-видимому, не могла быстро перебазироваться на передовые аэродромы. Несмотря на все это, нам удалось ворваться в Булонь.

Командный пункт корпуса был переведен в Рекс. Теперь 10-я танковая дивизия снова входила в состав корпуса. Я решил немедленно повернуть на Дюнкерк 1-ю танковую дивизию, подошедшую уже вплотную к Кале, а 10-ю танковую дивизию, двигавшуюся за ней из района Дуллан, направить через Сааде на Кале, с захватом которого еще можно было не спешить. В полночь я отдал по радио 1-й танковой дивизии следующий боевой приказ: "Развернуться в боевой порядок севернее р. Конш до 7.00 23.5, 10-я танковая дивизия следует во втором эшелоне, 2-я танковая дивизия ведет бои в Булони. Части этой дивизии 23.5 следуют через Маркизе на Кале. 1-й танковой дивизии достигнуть линии Одрюкк, Ардр, Кале, затем повернуть на восток и продвигаться в восточном направлении через Бурбур, \158\ Виль, Гравлин на Берг и Дюнкерк. Южнее наступает 10-я танковая дивизия. Выполнение приказа по паролю "Выступление - восток". После этого начать выступление в 10.00".

Рано утром 23 мая был передан приказ с паролем: "Выступление - восток - 10.00. Продвижение южнее Кале на Сен-Пьер-Брук и Гравлин".

23 мая 1-я танковая дивизия с боями начала продвигаться по направлению на Гравлин, 2-я танковая дивизия вела в это время бои за Булонь. Штурм города носил своеобразный характер, так как старые городские каменные стены долгое время мешали нашим танкам и пехоте проникнуть в город. С помощью приставных лестниц и благодаря эффективной поддержке 88-мм зенитных пушек нам, наконец, удалось преодолеть каменную стену вблизи собора и проникнуть в город. Начались бои в порту, в ходе которых огнем танков один английский торпедный катер был потоплен и несколько других повреждено.

24 мая 1-я танковая дивизия достигла канала Аа между Ольк и побережьем и захватила предмостные укрепления у Ольк, Сен-Пьер-Брук, Сен-Никола и Бурбур; 2-я танковая дивизия вела бои по очищению Булони; 10-я танковая дивизия главными силами вышла на рубеж Девр, Саме.

Корпусу был придан полк лейб-штандарт "Адольф Гитлер". Я поставил ему задачу действовать в прибрежной полосе, чтобы увеличить стремительность наступления 1-й танковой дивизии на Дюнкерк, 2-я танковая дивизия получила приказ вывести из Булони все свободные части и направить их к прибрежной полосе, 10-я танковая дивизия блокировала Кале и начала готовиться к штурму старой морской крепости. Во второй половине дня я посетил дивизию и приказал продвигаться планомерно, чтобы уменьшить потери. Для действий 25 мая дивизия была усилена тяжелой артиллерией, которую можно было снять с участка Булони. \159\

41-й армейский корпус Рейнгардта создал у Сент-Омер предмостное укрепление на р. Аа.

Роковой приказ Гитлера - прекратить наступление

В этот день произошло вмешательство верховного командования в проведение операции, оказавшее пагубное влияние на весь ход войны. Гитлер остановил левое крыло германской армии на р. Аа. Переправа через реку была запрещена. Причину нам не указали. В приказе верховного командования говорилось: "Дюнкерк предоставить авиации. Если овладение Кале натолкнется на трудности, то и этот город также предоставить авиации". Содержание приказа я передаю по памяти. Мы лишились дара речи. Но нам трудно было противоречить приказу, не зная причин, которые заставили его отдать. Итак, танковые дивизии получили приказ: "Удерживать побережье Ла-Манша. Перерыв в операциях использовать для ремонта машин".

Активная деятельность авиации противника не встречала отпора с нашей стороны.

Утром 25 мая я направился к побережью, чтобы разыскать там штаб полка лейб-штандарт и убедиться в выполнении приказа о прекращении наступления. Прибыв туда, я увидел, что полк лейб-штандарт переправляется через Аа. На другом берегу реки виднелся большой холм высотой 72 м, который господствовал над всей окружающей болотистой низменностью. Там, в развалинах старой крепости, я нашел командира полка лейб-штандарт Зеппа Дитриха. На мой вопрос, почему не выполнен приказ, он ответил, что высота "стояла у всех поперек горла", и поэтому он, Зепп Дитрих, решил 24 мая овладеть ею. Полк лейб-штавдарт и действовавший слева от него пехотный полк "Великая Германия" продвигались в направлении на Ворму, Берг. Несмотря на такое благоприятное развитие \160\ наступления, я подтвердил на месте приказ фюрера, однако приказал подтянуть 2-ю танковую дивизию, чтобы в случае необходимости поддержать продвижение.

В этот день Булонь полностью перешла в наши руки. 10-я танковая дивизия уже начала бои за крепость Кале. Английский комендант бригадир Николсон дал лаконичный ответ на предложение капитулировать: "The answer is no, as it is the British army's duty to fight as it is the German's"[20] .

26 мая 10-я танковая дивизия овладела Кале. В середине дня я прибыл на командный пункт дивизии и спросил ее командира генерала Шааля, намерен ли он, как было приказано, предоставить крепость авиации. Он дал отрицательный ответ, так как считал, что бомбардировать толстые каменные стены и земляные покрытия старых крепостных сооружений бесполезно и нет смысла ради бомбардировки покидать уже занятые позиции на подходах к крепости, которые придется брать снова. Я мог только согласиться с его мнением. В 16 час. 45 мин. англичане капитулировали. Мы захватили 20 тыс. пленных, из которых 3-4 тыс. были англичане, остальные - французы, бельгийцы и голландцы, в основной своей массе не желавшие воевать, из-за чего англичане держали их запертыми в подвалах.

В Кале впервые после 17 мая я встретился с генералом фон Клейстом и получил от него благодарность за успешные действия моих войск.

В этот день мы снова попытались продолжить наступление в направлении на Дюнкерк и замкнуть кольцо вокруг этой морской крепости. Но вот снова полетели приказы, требующие приостановиться. И перед самым Дюнкерком мы были остановлены! Мы наблюдали за действиями нашей авиации. Но мы также видели и морские суда всех типов и классов, на которых англичане эвакуировались из Дюнкерка. \161\

В этот день мой командный пункт посетил генерал фон Витерсгейм с тем, чтобы подготовить смену 19-го армейского корпуса 14-м армейским корпусом. Передовая дивизия этого корпуса - 20-я мотодивизия - была подчинена мне и введена в бой справа от полка лейб-штандарт "Адольф Гитлер". Еще до переговоров относительно смены произошел интересный инцидент. Командир полка лейб-штандарт Зепп Дитрих на пути к линии фронта попал под пулеметный огонь англичан. засевших в отдельном доме в нашем тылу. Машина Зеппа Дитриха загорелась, но сам он вместе с сопровождавшими его офицерами успел укрыться в кювете. Дитрих заполз со своим адъютантом в трубу, проходившую под переездом дороги, и для того, чтобы предохранить себя от стекавшего в окоп горящего бензина из машины, вымазал лицо и руки мокрой глиной. Мы приняли просьбы о помощи, передаваемые радиостанцией, следовавшей за командирской машиной, и поручили продвигавшемуся на этом участке 3-му полку 2-й танковой дивизии освободить Дитриха. Вскоре он появился на моем командном пункте весь вымазанный в глине; к сожалению, ему пришлось выслушивать насмешки.

Только 26 мая в середине дня Гитлер разрешил продолжать наступление на Дюнкерк, но уже было поздно ожидать крупного успеха.

В ночь с 26 на 27 мая корпус снова начал наступление. 20-я мотодивизия, которой были приданы полк лейб-штандарт "Адольф Гитлер" и пехотный полк "Великая Германия", усиленная тяжелой артиллерией, получила задачу наступать на Ворму. 1-й танковой дивизии было приказано, действуя с правого фланга, присоединиться к наступающим войскам для развития успеха.

Пехотный полк "Великая Германия" при эффективной поддержке 4-й танковой бригады из состава 10-й танковой дивизии достиг своей цели - высоты Крошти-Питгам. Танковый разведывательный \162\ батальон 1-й танковой дивизии занял Брукер. Было замечено усиленное движение морских транспортов противника из Дюнкерка через пролив.

До 28 мая мы вышли к Ворму и Бурбур. 29 мая 1-я танковая дивизия овладела Гравлином. Однако захват Дюнкерка произошел без нашего участия, 19-й армейский корпус был сменен 29 мая 14-м армейским корпусом.

Эта операция была бы проведена значительно быстрее, если бы верховное командование не останавливало несколько раз войска 19-го армейского корпуса и не препятствовало его успешному продвижению. Очень трудно сказать, какой оборот приняла бы война, если бы тогда под Дюнкерком удалось взять в плен экспедиционные войска Англии. Во всяком случае, дальновидная дипломатия могла бы извлечь большую пользу из такого военного успеха. К сожалению, эта возможность из-за нервозности Гитлера была утрачена. Впоследствии, мотивируя свое решение остановить наступление моего корпуса, он говорил, что территория Фландрии с ее многочисленными каналами якобы непригодна для действий танков. Это объяснение нельзя признать удовлетворительным.

26 мая я выразил чувство благодарности своим отважным войскам в нижеследующем приказе по корпусу:

"Солдаты 19-го армейского корпуса!

17 боевых дней в Бельгии и Франции остались позади. Путь ровно в 600 км отделяет нас от границы Германии. Мы вышли на побережье Ла-Манша и Атлантического океана. Вы преодолели на этом пути бельгийские укрепления, форсировали р. Маас, прорвали "линию Мажино" на историческом поле боя под Седаном, овладели важными высотами в районе Стони, затем стремительно прошли через Сен-Кантен и Перонн и с боями вышли на нижнюю Сомму у Амьена и Абвиля. Вы увенчали свои боевые подвиги захватом побережья Ла-Манша с морскими крепостями Булонь и Кале.

Я требовал от вас отказа от сна в течение двух \163\ суток. Вы держались 17 дней. Я приказывал сражаться, невзирая на угрозу с флангов и тыла. Вы никогда не проявляли колебаний. С достойной подражания уверенностью в своих силах и с верой в осуществление стоявших перед вами задач вы самоотверженно выполняли каждый приказ.

Германия гордится своими танковыми дивизиями, и я счастлив, что являюсь вашим командиром.

Мы чтим память наших погибших товарищей. Мы уверены, что жертвы принесены не напрасно. Теперь будем готовиться к новым подвигам. Да здравствует Германия и наш фюрер Адольф Гитлер!

Подпись: Гудериан".

Уинстон Черчилль в своих воспоминаниях о второй мировой войне (т. II, стр. 100 и последующие, немецкого издания И. П. Тота) высказал предположение, что Гитлер, остановив наступление танковых частей на Дюнкерк, хотел дать Англии возможность заключить мир или хотел улучшить перспективы для Германии на заключение выгодного мира с Англией. Ни в то время, ни позднее я не встречался с фактами, которые могли бы подтвердить это мнение. Несостоятельно также и другое предположение Черчилля, что танковые части якобы были остановлены по решению Рундштедта. Как участник этих боев я могу заверить, что хотя героическое сопротивление Кале заслуживает всяческого признания, но оно не оказало никакого влияния на ход боевых действий под Дюнкерком. Напротив, правильным является предположение, что Гитлер и прежде всего Геринг считали, что превосходства немецкой авиации вполне достаточно для воспрещения эвакуации английских войск морем. Гитлер заблуждался, и это заблуждение имело опасные последствия, ибо только пленение английской экспедиционной армии могло бы укрепить намерение Великобритании заключить мир с Гитлером или повысить шансы на успех возможной операции по высадке десанта в Англии. \164\

Во Фландрии я получил известие о ранении моего старшего сына. К счастью, это ранение было не опасно для жизни. Второй мой сын был награжден во Франции железными крестами II и I класса. Он воевал в разведывательном батальоне танковой дивизии, однако остался жив и даже невредим.

20 мая генерал Кирхнер получил рыцарский крест. За ним 3 июня награды получили генерал Фейель, полковник Фишер (10-я танковая дивизия), подполковник Балк (1-я танковая дивизия), обер-лейтенант Этцольд (мотоциклетный батальон), лейтенант Ганвау-ер (80-й пехотный полк) и фельдфебель Рубарт (саперный батальон 10-й танковой дивизии). Позднее еще некоторые офицеры и солдаты получили награды.

Выход к швейцарской границе

28 мая Гитлер приказал создать танковую группу под моим командованием. 1 июня штаб корпуса переместился в Синиле-Пти, юго-западнее Шарльвиля, чтобы подготовиться к продолжению кампании. Затем в первые дни июня в районе юго-западнее Шарльвиля была образована "танковая группа Гудериана". Штаб группы был создан из офицеров штаба 19-го армейского корпуса. Испытанный офицер полковник Неринг остался начальником штаба, майор Байерлейн - начальником оперативного отдела, подполковник Рибель - начальником отдела личного состава. В состав танковой группы вошли: 39-й армейский корпус (генерал Шмидт) в составе 1-й и 2-й танковых дивизий и 29-й мотодивизии, 41-й армейский корпус (генерал Рейнгардт) в составе 6-й и 8-й танковых дивизий и 20-й мотодивизии, а также несколько частей, непосредственно подчиненных командованию группы. Сама танковая группа была подчинена 12-й армии генерал-полковника Листа,

Марш в новые районы сосредоточения прошел \165\ успешно. Особенно хорошо совершили марш 1-я и 2-я танковые дивизии, двигавшиеся от побережья. Общая длина маршрута составляла 250 км, однако из-за обходов и объездов, которые приходилось делать, так как многие мосты были разрушены, пришлось пройти примерно на 100 км больше. Сказывались также сильная усталость людей и изношенность материальной части. К счастью, удалось предоставить войскам несколько дней на отдых и на ремонт материальной части.

В результате столь удачно прошедшего первого периода кампании на западе все вооруженные силы противника в Голландии, Бельгии и в Северной Франции были парализованы. Фронт на юге был открыт. В этой обстановке удалось уничтожить главные силы танковых и моторизованных войск противника. В предстоявшем втором периоде кампании основная задача заключалась в том, чтобы разгромить остатки французских сухопутных сил, всего около 70 дивизий, включая две английские дивизии, а затем заключить выгодный мир - так, по крайней мере, мы думали в то время.

Сосредоточение и развертывание войск для продолжения кампании проходили быстрее .на правом фланге, на р. Сомме, чем в центре, на реках Сер и Эн. Поэтому наступление армейской группы фон Бока можно было начать уже 5 июня, в то время как наступление армейской группы фон Рундштедта намечалось на 9 июня.

Действуя в составе армейской группы фон Рундштедта, 12-я армия получила задачу форсировать р. Эн и канал Эн между Шато-Порсьен и Атиньи и затем продвигаться в южном направлении. Форсирование реки и канала, идущего параллельно реке, в восьми пунктах должны были осуществить пехотные корпуса. После создания предмостных укреплений и наведения мостов танковые дивизии моей группы должны были через боевые порядки пехоты перейти в наступление, выйти на оперативный простор и, в зависимости от обстановки, двигаться или на Париж, или на Лангр, или на \166\ Верден. Мне была поставлена задача выйти на плато Лангр, где я должен был получить приказ на последующее наступление.

Я попросил командующего 12-й армией разрешить мне заранее выдвинуть дивизии вперед к назначенным местам переправ и самостоятельно форсировать р. Эн. Я боялся, что во время прохождения через боевые порядки и тылы пехотных корпусов с их большими обозами на дорогах создадутся пробки, что может затруднить управление дивизиями. Но командующий хотел сохранить танковые дивизии для завершения прорыва и поэтому отклонил мою просьбу. Итак, танковая группа заняла исходное положение за пехотными корпусами с таким расчетом, чтобы четырьмя танковыми дивизиями перейти р. Эн по восьми мостам как только будет закончено их наведение. Обе мотодивизии должны были наступать за танковыми дивизиями своих корпусов. Условием успешного осуществления этого плана являлось удачное форсирование реки пехотными корпусами и создание предмостных укреплений.

8 июня командный пункт танковой группы был переведен в Беньи.

9 июня, в первый день наступления 12-й армии, я направился на наблюдательный пункт, расположенный немного северо-восточное Ретель, чтобы лично наблюдать за продвижением пехоты и не упустить момента выступления. Пробыв на наблюдательном пункте с 5 до 10 час. и ничего не заметив, я послал своих офицеров для поручений к ближайшему мосту в боевые порядки пехоты, приказав им выяснить, удалось ли форсировать р. Эн. К 12 час. с участка фронта Ретель я получил боевое донесение, в котором говорилось, что наступление на участке Ретель успеха не имело. Мои наблюдателе с других участков фронта сообщили, что только у Шато-Порсьен удалось создать небольшое предмостное укрепление глубиной от одного до двух километров. Я установил связь с моим другом начальником штаба армии генералом Макензеном и попросил его \167 - Схема 6\ \168\ доложить командующему, что я предлагаю в связи с создавшейся обстановкой подтянуть танки ночью на это единственное предмостное укрепление, чтобы утром следующего дня осуществить прорыв на этом участке. Затем, посетив штаб 3-го армейского корпуса генерала Гаазе, где я получил краткую информацию об обстановке, я направился в Шато-Порсьен. Возвращаясь с предмостного укрепления, я встретил севернее населенного пункта Шато-Порсьен командира 39-го армейского корпуса генерала Шмидта и генерала Кирхнера и обсудил с ними порядок переброски 1-й танковой дивизии на предмостное укрепление. Дивизия должна была выступить с наступлением сумерек.

Вскоре я встретился с командующим армией генерал-полковником Листом, который, выехав с северного участка фронта, проезжал через район расположения 1-й танковой дивизии и, к своему неудовольствию, заметил, что отдельные танкисты были без мундиров, а некоторые купались в протекавшей поблизости речке. Он потребовал от меня объяснения, почему войска еще не выступили на предмостные укрепления. Основываясь на своих личных только что полученных впечатлениях, я возразил, что продвижение невозможно, пока не будут созданы и в достаточной мере расширены предмостные укрепления, и что отсутствие предмостных укреплений не должно ставиться в вину танковым войскам. Генерал-полковник Лист немедленно пожал мне руку, показав характерные для него рыцарские манеры, и спокойно начал беседовать со мной о продолжении наступления.

После короткого пребывания на командном пункте группы я снова направился в Шато-Порсьен к предмостному укреплению, чтобы проследить за выдвижением моих танков и согласовать вопросы взаимодействия с командиром пехотной дивизии. Я встретил там генерала Лоха (17-я пехотная дивизия) и согласовал осуществление задуманного плана. До часа ночи я пробыл на передовой, поблагодарил раненых танкистов и \169\ разведчиков, ожидавших у моста эвакуации в тыл, за их мужественное поведение в бою и поехал на свой командный пункт в Беньи, чтобы отдать приказ на дальнейшие действия.

В течение второй половины дня удалось создать два небольших предмостных укрепления западнее и восточнее Шато-Порсьен, что позволило 2-й танковой дивизии и следовавшим за ней частям 1-й танковой дивизии форсировать реку.

Наступление моих танков должно было начаться 10 июня в б час. 30 мин. В назначенное время я выехал в боевые порядки и заставил двигаться вперед батальоны 1-й пехотной бригады, которые находились слишком далеко в тылу. К моему удивлению, меня узнали в пехотных частях на переднем крае. Вскоре я выяснил, что нахожусь в 55-м полку, который в свое время дислоцировался в Вюрцбурге. Офицеры и унтер-офицеры этого полка знали меня еще с того времени, когда я был командиром 2-й танковой дивизии, также дислоцировавшейся в этом прекрасном, к сожалению, теперь полностью разрушенном городе. Они сердечно приветствовали меня. Наступление танков и пехоты началось одновременно и согласованно.

Наступающие войска быстрым темпом прошли через Авансон и Таньон и двинулись к Нефлизу на р. Ретурн. На открытой местности танки почти не встречали сопротивления, так как новая французская тактика основное значение придавала обороне населенных пунктов и лесных массивов, отказываясь от обороны открытой местности. В деревнях наша пехота, встречая упорное сопротивление противника, должна была вести бои за отдельные дома и брать баррикады. В то же время танки, которых беспокоил лишь малоэффективный огонь французской тяжелой артиллерии, расположенной в тылу, за продолжавшим еще держаться фронтом у Ретеля, прорвались к р. Ретурн и форсировали эту заболоченную реку у Нефлиза. 1-я танковая дивизия продолжала наступление по обоим берегам \170\ р. Ретурн. Южнее реки наступала 1-я танковая бригада, севернее действовала пехота Балка. Примерно в середине дня, когда мы подошли к Жюнивилю, крупные танковые силы противника начали контратаку. Южнее Жюнивиля завязался танковый бой, закончившийся примерно через два часа нашей победой. Во второй половине дня мы овладели Жюнивилем. Во время боя Балк лично захватил французское полковое знамя. Противник отошел на Ла-Невиль. Во время танкового боя я тщетно пытался подбить огнем французской трофейной 47-мм противотанковой пушки французский танк "Б"; все снаряды отскакивали от толстых броневых стенок, не причиняя танку никакого вреда. Наши 37- и 20-мм пушки также не были эффективными против этой машины. Поэтому мы вынуждены были нести потери.

В конце дня севернее Жюнивиля вновь завязались упорные бои с французскими танками, начавшими контратаку из Аннель на Перт; эти танки были отброшены.

Между тем 2-я танковая дивизия форсировала западнее Шато-Порсьен р. Эн и начала продвижение на юг. К вечеру она достигла линии Удилькур, Сент-Этьен. Корпус Рейнгардта, не успевший форсировать р. Эн в назначенном для него пункте, переправился через реку вслед за 1-й танковой дивизией. Рассчитывали, что взятие Жюнивиля вскоре заставит противника прекратить сопротивление у Ретеля, в результате чего корпус получит свободу действий.

Командный пункт группы находился в лесу Севи-ньи на р. Эн, юго-восточнее Шато-Порсьен. На ночь я направился туда. Смертельно усталый, не сняв даже головного убора, я бросился на охапку соломы и тотчас же уснул. Заботливый Рибель распорядился поставить надо мной палатку и выставил около нее часового, чтобы дать мне возможность поспать хотя бы в течение трех часов.

Утром 11 июня я прибыл в район Ла-Невиль, где \171\ наступала 1-я танковая дивизия. Балк показал мне захваченное им знамя. Наступление проходило, как на учебном плацу: артиллерийская подготовка, продвижение танков и пехоты, охват населенного пункта, прорыв в направлении на Бетеневиль - населенного пункта, хорошо известного мне по первой мировой войне. На р. Сюипп противник усилил сопротивление, но его атака силами пятидесяти танков, вероятно, из состава 7-й французской легкой дивизии оказалась безрезультатной. Мы взяли населенные пункты Норуа, Бен и Сен Илер-ле-Пти.

2-я танковая дивизия достигла Эпуа, 29-я мотодивизия вышла к лесу юго-западнее этого населенного пункта.

Продвигавшийся слева от 39-го армейского корпуса 41-й армейский корпус Рейнгардта должен был прежде, чем продолжать продвижение в южном направлении, отразить наступление 3-й механизированной и 3-й танковой дивизий французов, двигавшихся из района Аргоннских гор на левый фланг корпуса.

Во второй половине дня, возвращаясь на командный пункт группы, я узнал о намерении Главнокомандующего сухопутными силами посетить танковую группу. Я встретил генерал-полковника фон Браухича уже на командном пункте и доложил ему обстановку на моем участке фронта и мои дальнейшие намерения. Новых указаний я не получил. Вечером командный пункт был переведен в Жюнивиль.

12 июня наступление продолжалось. Бой вел 39-й армейский корпус в составе 2-й танковой дивизии, наступавшей на Шалон-сюр-Марн, 29-й мотодивизии и 1-й танковой дивизии, наступавших на Витри-ле-Франсуа. 41-й армейский корпус должен был наступать своим правым флангом через Сомм-Пи на Сюипп.

Движение танков затруднялось неослабевавшим напором пехоты, переправившейся вслед за танками через р. Эн. Пехота на некоторых участках догнала ведущие бой танковые части и из-за недостаточно \172\ четкого разграничения полос наступления перемешалась с ними. Все просьбы урегулировать порядок движения, адресованные в штаб, были напрасны. На отдельных переправах через р. Сюипп разыгрались неприятные инциденты между солдатами различных родов войск. И пехота, и танки хотели сражаться в первом эшелоне. День и ночь маршировала отважная пехота навстречу противнику. Утром в этот день мы преодолели плато Шампань, знакомое мне с осени 1917 г. Я направился в только что прибывшую на фронт 29-ю мотодивизию генерала барона фон Лангермана, которую я нашел на северной окраине лагеря Мурмелон-ле-Гран. Командир дивизии, находившийся в расположении разведывательного батальона, как раз отдавал приказ на наступление на лагерь, занятый противником. Приказ был кратким и ясным. Все это вместе взятое производило очень хорошее впечатление. Удовлетворенный всем виденным, я мог ехать дальше в Шалон-сюр-Марн во 2-ю танковую дивизию. К моему прибытию наши части уже достигли Шалон-сюр-Марн. Передовые разведывательные дозоры прошли мост через Марну, но, к сожалению, не проверили сразу взрывные камеры, несмотря на ясные указания, что в этом отношении следует действовать с особой тщательностью. И вот когда наши солдаты почти перешли через мост, он взлетел в воздух. Неоправданные потери.

Еще во время моей беседы с генералом Фейелем относительно продолжения наступления меня вызвали на командный пункт группы, чтобы встретить командующего армейской группой генерал-полковника фон Рундштедта.

К вечеру 1-я танковая дивизия достигла Бюсси-ле-Шато. Она двинулась на Этрепи на канале Рейн-Марна.

Корпус Рейнгардта в этот день вел оборонительные бои с противником, наступавшим от Аргоннских гор в западном направлении. Я встретил дивизии корпуса во второй половине дня в районе Машо и убедился в \173\ целесообразности их действий. Суэн, Таюр и Манр перешли в наши руки. На обратном пути на командный пункт группы - снова столкновение с пехотными частями, пересекшими путь нашего продвижения. Снова я напрасно просил штаб 12-й армии урегулировать движение.

Теперь танковая группа стала ежедневно получать по нескольку противоречивых приказов, требовавших то повернуть на восток, то продолжать продвижение на юг. Сначала мы должны были захватить Верден, затем наступать в южном направлении, затем повернуть на Сен-Мийель, затем снова продвигаться в южном направлении. Все эти перемены испытал на себе только корпус Рейнгардта, так как корпус Шмидта я все время продвигал на юг и таким образом обеспечивал постоянное продвижение в одном направлений хотя бы половины танковой группы.

13 июня я посетил корпус Рейнгардта (6-я и 8-я танковые дивизии), который все еще вел бои с противником, наступавшим из районов Вердена и Аргоннских гор. К вечеру я прибыл в 1-ю танковую дивизию, вышедшую у Этрепи к каналу Рейн-Марна. Командир 39-го армейского корпуса приказал не форсировать канала. Об этом приказе я ничего не знал; он был также не в моем вкусе. У Этрепи я спросил Балка, неутомимого командира передового полка 1-й танковой дивизии, овладел ли он уже мостом через канал. Он ответил утвердительно. Создал ли он предмостное укрепление? После небольшой заминки он тоже ответил: да. Меня удивила сдержанность. Может ли машина проехать на предмостное укрепление? Недоверчивый взгляд, нерешительное - да. Стало быть, едем! На предмостном укреплении находились старательный офицер инженерных войск лейтенант Бебер, который, рискуя жизнью, предотвратил разрушение моста, и командир пехотного батальона капитан Экингер, овладевший мостом и создавший предмостное укрепление. Я был обрадован тем, что мне представляется возможность вручить \174\ здесь же обоим храбрым офицерам железный крест I класса. Затем я спросил Балка, почему он не продвигается дальше; только в этот момент я узнал о приказе командира 39-го армейского корпуса, требовавшем остановить наступление. Удивительная сдержанность Балка объяснялась тем, что он на свой страх и риск нарушил приказ и хотел избежать обвинений.

Снова стояли мы, как и у Бувельмона, накануне завершения прорыва. Снова нельзя было терпеть промедлений, остановок. Балк высказал свое впечатление о противнике: перед ним находились цветные войска, оборонявшие канал при поддержке небольшого количества артиллерии. Я отдал приказ немедленно наступать на Сен-Дизье и обещал сам уладить дело с командиром дивизии и командиром корпуса. Итак, Балк начал действовать. Я направился в штаб дивизии и распорядился начать продвижение всей дивизией. Затем я ознакомил генерала Шмидта с моим приказом 1-й танковой дивизии.

Наконец, уже в сумерках, проехав через расположение 29-й мотодивизии, подошедшей к каналу у Брюссена, я натолкнулся севернее Витри-ле-Франсуа на 5-й разведывательный батальон 2-й танковой дивизии. Здесь меня ознакомили с ходом наступления дивизии.

14 июня в 9 час. немецкие войска вступили в Париж. В полосе наступления танковой группы Гудериана 1-я танковая дивизия еще ночью достигла Сен-Дизье. Французские военнопленные принадлежали к 3-й танковой дивизии, 3-й североафриканской дивизии и 6-й колониальной пехотной дивизии; солдаты производили впечатление измотанных людей. Западнее 1-й танковой дивизии форсировали канал Рейн-Марна и остальные части 39-го армейского корпуса. Корпус Рейнгардта вышел на канал у Ревиньи восточнее Этрепи.

В середине дня после совещания с командиром 1-й танковой дивизии я приехал в Сен-Дизье и на площади увидел своего друга Балка сидящим на стуле. Он был \175\ первым, кого я здесь встретил. Он рассчитывал на спокойную ночь после всех треволнений последних суток. Но я должен был сильно разочаровать его. Чем быстрее мы могли возобновить наше наступление, тем большим должен был быть наш успех. Итак, Балк получил приказ незамедлительно начать продвижение на Лангр. Вся 1-я танковая дивизия приступила к выполнению этого приказа. Наступление продолжалось всю ночь, и к утру 15 июня старая крепость капитулировала. 3000 военнопленных. 29-я мотодивизия была направлена через Васси на Жюзенанкур, 2-я танковая дивизия - через Монтьер-ан-Де, Сулен-Дюи на Бар-сюр-Об. Корпус Рейнгардта получал задачу наступать в южном направлении.

Замысел главного командования сухопутных сил повернуть танковую группу через Жюнивиль, Нешато на Нанси уже был выражен в соответствующих приказах, однако в войска своевременно поступили контрприказы.

Утром 16 июня я направился в Лангр, прибыл туда примерно к середине дня и приказал 1-й танковой дивизии наступать на Гре, Безансон, 29-й мотодивизии в направлении на р. Сона юго-западнее Гре, 2-й танковой дивизии - на Тиль-Шатель. Восточное р. Марна 41-й армейский корпус продолжал наступать в южном направлении. Справа от меня на Дижон продвигался 16-й армейский корпус группы Клейста. 1-я танковая дивизия начала наступление в 13 час. В это время я вместе со своей небольшой оперативной группой сидел в офицерской столовой, из сада которой открывался красивый вид на восток. Я же был озабочен своим открытым и слишком растянутым флангом, так как до меня стали доходить сведения, что с востока двигаются французские войска. В течение второй половины дня 20-я мотодивизия генерала Викторина достигла Лангра и, продвинувшись в направлении на Весуль, взяла на себя обеспечение левого фланга. Западнее Лангра продвигалась 29-я мотодивизия. Обстановка \176\ прояснялась с каждым часом. До вечера были захвачены Бар-сюр-Об, Гре, Бар-ле-Дюк.

В боях за город Гре погиб его комендант генерал де Курзон.

Вечером командный пункт группы был переведен в Лангр. Я не получил приказа главного командования сухопутных сил о дальнейших задачах танковой группы и послал офицера связи главного командования, находившегося при моем штабе, на самолете в штаб главного командования с тем, чтобы он доложил о моем намерении продолжать наступление по направлению к швейцарской границе.

Мы остановились в Лангр в домах дружественного населения и после чрезвычайно напряженных, последних дней наслаждались всеми удобствами.

16 июня 1-й танковой дивизии удалась захватить у Киттер, севернее Гре, неразрушенный мост и переправиться через Сону. Наши самолеты несколько часов подряд бомбили этот мост, задерживая переправу через реку. Это были, по всей вероятности, самолеты группы армий Лееба, но мы не смогли установить связь с ними и разъяснить им их ошибку. К счастью, потерь не было, 39-й армейский корпус достиг в середине дня рубежа Безансон, Аванн; 41-й армейский корпус, направив свои танковые дивизии за 20-й мотодивизией, овладел городами Пор-сюр-Соя, Весуль и Бурбон-ле-Бен. Были взяты тысячи пленных, среди которых впервые в этой кампании оказались и поляки. В Безансоне было захвачено 30 танков.

17 июня полковник Неринг, мой неутомимый начальник штаба, собрал на небольшой террасе между помещением штаба и стеной старой крепости всех офицеров штаба, чтобы тепло поздравить меня с днем рождения. Он был счастлив, что мог связать свои поздравления с донесением о выходе 29-й мотодивизии к швейцарской границе. Этот успех был для всех нас очень большой радостью. Я немедленно направился в эту дивизию, чтобы поздравить храбрые войска с этим знаменательным \177\ событием. Около 12 час. я прибыл в Понтарклие к генералу барону фон Лангерману, обогнав на своем долгом пути основные силы дивизии, продолжавшие продвигаться вперед. Всюду солдаты радостно поздравляли меня. На мое донесение о выходе к швейцарской границе у Понтарклие Гитлер ответил запросом: "Ваше донесение основано на ошибке. Имеется в виду, по всей вероятности, Понтайе на р. Сона". И только мой ответ: "Никакой ошибки; Я сам нахожусь в Понтарклие на швейцарской границе" - успокоил недоверчивое верховное командование вооруженных сил.

Последовал визит на границу, где я беседовал с некоторыми храбрыми начальниками разведывательных групп, неутомимой деятельности которых мы были обязаны ценными сведениями о противнике; среди них был чрезвычайно энергичный лейтенант фон Бюнау, которому, к сожалению, позднее пришлось отдать свою жизнь за Германию.

Из Понтарклие я отправил радиограмму 39-му армейскому корпусу, приказав немедленно повернуть на северо-восток.

Это продвижение имело своей целью установить связь с 7-й армией генерала Дольмана, которая наступала из района Верхнего Эльзаса, и перерезать коммуникации, связывающие французские войска, сосредоточенные в Эльзас-Лотарингии, с Францией. Этот трудный поворот на 90 градусов был сделан с точностью, характерной для всех маневров моих танковых дивизий. Хотя, согласно приказу, маршруты движения дивизий пересекались, тем не менее марш прошел без затруднений. Я испытывал чувство удовлетворения, когда вечером нашел в своем штабе распоряжение группы армий Лееба, согласно которому моя танковая группа переподчинялась этой группе и направлялась на Бельфор, Эпиналь. Мы могли доложить, что указанный маневр уже осуществляется.

Шесть лет спустя, находясь в Нюренбергской тюрьме, я оказался в одной камере с фельдмаршалом \178 - Схема 7\ \179\ Риттером фон Леебом. Однажды в этом мрачном месте у нас зашел разговор о 1940 годе. Фельдмаршал Риттер фон Лееб никак не мог понять, каким образом я так неожиданно быстро приступил к выполнению его приказа - наступать на Бельфор, Эпиналь. И мне пришлось дать ему объяснения. Совпадение оперативных взглядов командующих танковой группой и группой армий привело к принятию одного и того же решения.

Ужиная в штабе, расположенном в живописном населенном пункте Аванн у Безансона, над долиной р. Дуб, я имел счастье повидаться с моим вторым сыном Куртом, который за несколько дней до этого был переведен из разведывательного батальона 3-й танковой дивизии в конвойный батальон штаба. Воспользовавшись командировкой, он заглянул в тот день ко мне.

Около полуночи мне позвонил начальник оперативного отдела 1-й танковой дивизии майор Венк и доложил, что дивизия вышла к Монбельяр, достигнув тем самым цели, указанной ей 39-м армейским корпусом. Венк продолжал, что дивизия еще располагает достаточным количеством горючего для продолжения наступления. Так как он не мог связаться с командиром корпуса, то решил обратиться непосредственно ко мне, чтобы попросить разрешения продолжать наступление на Бельфор. Само собой разумеется, он получил желаемое разрешение: ведь я никоим образом не намеревался делать остановку в Монбельяре.

Вероятно, какое-то случайное обстоятельство заставило 39-й армейский корпус остановить дивизии не в Бельфор, который был указан в моем приказе как конечный объект наступления, а в другом промежуточном пункте. В решающий момент штаб корпуса менял свое расположение, и поэтому дивизия не могла с ним связаться. Это была история о "проездном билете" до конечной остановки. Момент внезапности был использован полностью.

После короткого отдыха утром 18 июня я направился в Бельфор. Между Монбельяром и Бельфором вдоль шоссе \180\ вытянулись французские мотоколонны, уже капитулировавшие перед нашими войсками. Среди них было много тяжелой артиллерии. У входа в старую крепость расположились тысячи пленных. Однако на фортах не было немецких военных флагов и из города еще доносились выстрелы. В Бельфоре на безлюдной и тихой площади я остановил связного мотоциклиста из 1 -и танковой дивизии и попросил провести меня в штаб дивизии. Проворный молодой человек проводил меня в отель "Париж", где находился командир дивизии. Там меня встретил Венк. Мое появление в столь ранний час сильно удивило его. Он доложил о моем прибытии командиру, принимавшему ванну. Я хорошо понимал желание офицеров штаба привести себя в порядок после горячки последних дней и использовал время до прихода Кирхнера, чтобы снять пробу с завтрака, приготовленного для пленных французских офицеров. Затем я приказал доложить обстановку. Дивизия овладела лишь частью города, а форты все еще находились в руках французов. Были начаты переговоры, однако капитулировать согласились лишь войска, занимавшие казармы. Гарнизоны фортов отказались сдаться без боя и были атакованы нашими войсками.

Дивизия создала боевую группу для овладения фортами и крепостью и в середине дня начала их штурм. Первым пал форт Басе-Перш, затем при мне капитулировали форт От-Перш и крепость. Способ овладения крепостью и фортами был весьма простым:

короткий огневой налет артиллерии 1-й танковой дивизии, затем выдвижение к форту пехотного батальона Экингера на бронетранспортерах в сопровождении 88мм зенитной пушки, которая останавливалась против горжи[21] форта. Пехотинцы подходили к гласису[22] без \181\ потерь, спешивались с машин, преодолевали рвы и взбирались на вал; зенитная пушка вела в это время огонь по горже. Затем мы требовали от противника сдачи форта. Стремительность штурма вынуждала противника капитулировать. В знак полной капитуляции над фортом поднимался наш военный флаг, и штурмовая группа приступала к захвату следующего укрепления. Наши потери были весьма незначительны.

Другие части 1-й танковой дивизии под командованием полковника Недтвига достигли в этот день Жироманьи, севернее Бельфора. Они взяли в плен 10000 французских солдат и офицеров, захватили 40 мортир, 7 самолетов и большое количество военных материалов.

В этот же день штаб танковой группы был перемещен в Монбельяр.

Тем временем французское правительство ушло в отставку, и старый маршал Петэн образовал новый кабинет, который 16 июня предложил заключить перемирие.

Отныне наша главная задача состояла в том, чтобы установить связь с генералом Дольманом и замкнуть кольцо вокруг сил противника, находившихся в Эль-зас-Лотарингии. В то время как 29-я мотодивизия с боями продвигалась через горы Юра по направлению к Ломону и к горе Прунтрутер, 2-я танковая дивизия вышла на Верхний Мозель у Рюпта и Ремиремона. 6-я танковая дивизия генерала Кемпффа овладела Эпиналем. Бои за Эпиналь во многом походили на бои 1-й танковой дивизии за Бельфор. В каждой из этих крепостей было захвачено по 40 000 пленных.

Передовые части 7-й армии, действовавшей в Верхнем Эльзасе, достигли Нидер-Азбах (южнее Зенгейм).

19 июня продвижение продолжалось, с 7-й армией была установлена связь у Ле-Шапель, северо-восточное Бельфор. Некоторое сопротивление оказали только восточные форты Бельфора, но вскоре и они также капитулировали. Части 1-й танковой дивизии штурмом \182\ взяли Эльзесер Бельпен и Баллон де Серванс, а в полночь овладели Тилло. 2-я танковая дивизия захватила форт Рюи-сюр-Мозель. В Вогезах началось наступление широким фронтом. Наступавшие с севера на Эпиналь пехотные дивизии 1-го армейского корпуса пришлось приостановить, так как их дальнейшее продвижение вызвало бы заторы на дорогах, уже забитых танковыми частями. Пехота, которой тоже хотелось принять участие в этом походе, резко выражала свое недовольство командованию группы. Я немедленно направил на самолете моего начальника оперативного отдела майора Байерлейна к генерал-полковнику Риттеру фон Леебу, чтобы объяснить последнему причины, побудившие меня остановить продвижение пехотных дивизий. Майор прибыл к генералу как раз вовремя, чтобы предотвратить взрыв гнева командующего.

Штаб танковой группы был перемещен в старое курортное местечко в Вогезах - Пломбьер, известное еще древним римлянам. Здесь мы хорошо провели три дня.

Сопротивление французов было полностью сломлено. 20 июня пал Корнимон, 21 - Бюссан в Вогезах. 2-я танковая дивизия достигла Сен-Аме и Ле-Толи, 29-я мотодивизия - Дель и Бельфор. Мы взяли в плен около 150 000 солдат и офицеров. При подсчете военнопленных между генералами группы армий "Ц" возник спор, который был прекращен соломоновым решением генерал-полковника Риттера фон Лееба, признавшего мою цифру пленных (150000) правильной и, кроме того, высказавшего лестное для меня замечание, что без охватывающего маневра танковой группы через Бельфор, Эпиналь общее число военнопленных было бы гораздо меньшим.

Общее число военнопленных танковой группы после форсирования р. Эн составляло 250 000 человек. К этому следует добавить большое количество техники.

22 июня французское правительство заключило перемирие. Условий перемирия сначала нам не сообщали. 23 июня, проехав через ущелье и перевалив гору \183\ Кайзерсберг в Вогезах, я разыскал генерала Дольмана в его штабе, в Кольмаре (Эльзас). Я снова увидел те места, где провел свое детство.

Вскоре мой штаб был переведен в Безансон и разместился сначала в отеле, затем в здании штаба французского корпуса. Я воспользовался окончанием боевых действий, чтобы поблагодарить моих командиров и штабных офицеров за их труд и боевые подвиги. Наше сотрудничество было идеальным. Храбрые войска с величайшей преданностью выполнили возложенные на них тяжелые задачи. Поистине они могли гордиться своими успехами.

30 июня я простился с ними следующим приказом:

Группа Гудериана Безансон, 30 июня 1940 г.

Приказ по танковой группе

В момент, когда группа Гудериана изменяет свой организационный состав, я хочу сердечно попрощаться со всеми штабами и войсками, которые выходят из состава группы и направляются на выполнение других задач.

Победоносное шествие от р. Эн до швейцарской границы и Вогез войдет в историю и останется в ней как героический пример прорыва, совершенного подвижными войсками.

Я благодарю вас за этот подвиг, которой был прекрасным итогом моей борьбы и стремлений за целое десятилетие.

С таким же подъемом и с такими же успехами выполняйте и впредь новые задачи до окончательной победы Великой Германии!

Хайль фюрер!

Подпись: Гудериан

Перемирие

Я вспоминаю двух посетителей, навестивших меня в Безансоне: вечером 27 июня прибыл генерал Риттер \184\ фон Эпп, командир 19-го пехотного полка, который, разыскивая свой полк, проезжал через Безансон; я знал этого генерала по совместной охоте в Шпехтевальде. Мы долго и обстоятельно беседовали о перемирии с Францией и о продолжении войны против Англии. Эта беседа доставила мне особую радость, так как изолированное положение, в котором я находился, не позволяло мне составить свое мнение.

Вторым визитером, с которым я 5 июля обсуждал ту же тему, был рейхсминистр вооружения и военной промышленности доктор Тодт, который прибыл ко мне, чтобы использовать последний опыт боевых действий в интересах дальнейшего развития танкостроения.

Мне не нравилось перемирие, только что заключенное под ликование немецкого народа и к удовлетворению Гитлера. После полной победы немецкого оружия, одержанной над Францией, мы могли заключить другой мирный договор. Можно было потребовать полного разоружения Франции, полной оккупации страны, отказа от военного флота и колоний. Но можно было также идти по другому пути, по пути взаимопонимания, предложить французам сохранить целостность их страны, их колоний и их национальной независимости ради быстрого заключения мира также и с Англией. Между двумя этими крайностями могли быть различные варианты. Какое бы ни было принято решение, но уж если принято, оно должно было создать германскому рейху выгодные предпосылки для быстрого окончания войны не только против Франции, но против Великобритании. Чтобы прекратить войну с Англией, нужно было в первую очередь увереннее стремиться к дипломатическим переговорам. Предложение Гитлера с трибуны рейхстага не могло считаться дипломатическим шагом. Теперь мне ясно, что вряд ли Англия в то время вступила бы в переговоры с Гитлером. Тем не менее следовало попытаться начать переговоры, хотя бы только для того, чтобы впоследствии не упрекать себя за отказ от использования мирных средств для разрешения конфликта. Но если бы дипломатические \185\ шаги не привели к желаемым результатам, следовало немедленно и со всей силой использовать военные средства.

Конечно, Гитлер и его штаб думали о продолжении войны против Великобритании; об этом свидетельствует операция, известная под названием "Морской лев", предполагавшая высадку десанта на Британские острова. Учитывая нашу недостаточную подготовленность к ведению войны на море и в воздухе, не позволявшую осуществить высадку десанта на Британские острова, нужно было, кроме того, найти и другие решения, позволявшие нанести морской державе чувствительный удар и принудить ее вступить в переговоры.

В то время самый эффективный путь к быстрому установлению мира я видел в незамедлительном продолжении нашего наступления по направлению к устью Роны, чтобы после овладения французскими портами на Средиземном море во взаимодействии с итальянцами высадить воздушные десанты в Африке и на о. Мальта. Если французы присоединятся к нам, тем лучше. Если нет, мы и итальянцы должны одни продолжать войну и без промедлений. Известно, как слабы были тогда англичане в Египте. Крупные итальянские силы все еще находились в Абиссинии. Противовоздушная оборона Мальты была слабой. Мне казалось, что все говорит за продолжение наших операций в этом направлении. Все - за, ничего - против. Нужно было быстро перебросить четыре-шесть танковых дивизий в Африку и создать там подавляющее превосходство в силах, прежде чем англичане успеют перевезти подкрепления. Результаты высадки немецко-итальянского десанта в Северной Африке в 1940 г. были бы для нас гораздо более благоприятными, чем в 1941 г., после первого поражения итальянцев.

Вполне возможно, что недоверие, которое испытывал Гитлер к итальянцам, удерживало его от перенесения войны в Африку. Но еще более вероятно, что Гитлер, находясь в плену чисто континентальных \186\ воззрений, не понял решающего значения для англичан района Средиземного моря.

Как бы там ни было, больше я ничего не слышал о моих предложениях и только в 1950 г. узнал, что генерал Риттер фон Эпп все-таки нашел возможным сообщить их Гитлеру. По сообщению капитана 1 ранга Венига, сопровождавшего Эппа, Гитлер отказался говорить по существу этих предложений.

Пребывание в Безансоне дало мне возможность ознакомиться с горами Юра, а 1 июля из Мон-Ронда увидеть хорошо известное мне Женевское озеро. Затем я посетил Лион, чтобы повидаться там с моим старшим сыном, который за время западной кампании вторично был ранен и за храбрость получил внеочередное звание.

С префектом и с бургомистром Безансона были установлены корректные отношения. Оба они отличались чрезвычайной вежливостью.

В начале июля танковая группа была расформирована, одни дивизии были направлены в Германию, другие - в район Парижа. В район Парижа прибыл также штаб танковой группы, мы должны были подготовиться к большому параду в честь фюрера, но, к счастью, он не состоялся.

Находясь в Париже, я посетил Версаль и Фонтенбло - великолепный старый замок с прекрасными историческими памятниками. С особым интересом я осмотрел музей Наполеона в Мальмезо. Старый, державший себя с достоинством директор оказал мне любезность и сопровождал при осмотре музея." Объяснения, даваемые этим крупным знатоком истории великого корсиканца, были для меня весьма поучительны и интересны. Само собой разумеется, я осмотрел все достопримечательности Парижа, насколько это было возможно в условиях войны. Вначале я жил в отеле "Ланкастер", потом переехал на частную квартиру в Булонский лес.

Мое пребывание в Париже было прервано заседанием рейхстага 19 июля, на которое мне приказали прибыть вместе с многими другими генералами. На \187\ заседании был зачитан приказ Гитлера о присвоении мне звания генерал-полковника.

Так как парад был отменен, то не было никаких оснований для продолжительного пребывания штаба танковой группы в Париже. Поэтому в начале августа мы были переведены в Берлин, где нам дали возможность отдохнуть.

Тем временем части, оставшиеся во Франции, занимались подготовкой к осуществлению плана "Морской лев", к которому, однако, уже с самого начала относились недостаточно серьезно. Этот план, по моему мнению, был совершенно бесперспективным вследствие отсутствия достаточного количества самолетов, необходимого морского тоннажа и эвакуации английского экспедиционного корпуса из Дюнкерка. Две причины, названные первыми, являются лучшим доказательством того, что Германия не намеревалась вести войну с западными державами и скрытно не готовилась к ней. Когда в сентябре начались осенние бури, план "Морской лев" был окончательно похоронен. Подготовка танковых войск к операции "Морской лев" позволила провести испытание подводных танков типа T-III и Т-IV. К 10 августа эти машины были уже в боевой готовности на танкодроме в Путлос (Гольштиния). В 1941 г. их применили в России при форсировании р. Зап. Буг.

На основе опыта западной кампании Гитлер требовал довести выпуск танков до 800-1000 машин в месяц. Расчеты управления вооружения сухопутных сил показали, что для этого потребуется истратить 2 млрд. марок и использовать до 100000 квалифицированных рабочих и специалистов. Вследствие таких громадных расходов Гитлеру, к сожалению, пришлось отказаться от своего намерения.

Далее Гитлер потребовал вооружения танка T-III 50-мм пушкой "L-60" вместо прежней 37-мм пушки. Однако на танке была установлена 50-мм пушка "L-42" с более коротким стволом. По всей вероятности, Гитлер не сразу узнал, почему управление вооружения решило изменить \188\ тип орудия; когда он в феврале 1941 г. заметил, что его указание не выполнено, хотя технические возможности позволяли это сделать, он был сильно разгневан и никогда не мог простить этого самоуправства руководителям управления. Несколько лет спустя он вспомнил об этом.

После кампании Гитлер имел в своем распоряжении значительно большее количество танковых и моторизованных дивизий. Число танковых дивизий за короткое время удвоилось, однако количество танковых частей, входящих в дивизию, уменьшилось также вдвое. Благодаря таким мерам германские сухопутные войска номинально имели в два раза больше танковых дивизий, но их ударная сила, о которой следовало бы позаботиться в первую очередь, не увеличилась. Одновременно удвоение числа моторизованных дивизий вызвало такое сильное напряжение нашей автомобильной промышленности, что требования Гитлера могли быть удовлетворены только ценой использования всех наличных запасов мототранспортных средств, включая военные трофеи. Трофейная материальная часть была немного хуже немецкой, в частности, она не удовлетворяла повышенным требованиям, предъявляемым к мототранспорту на восточном и африканском театрах военных действий. Мне поручили следить за формированием и боевой подготовкой нескольких танковых и моторизованных дивизий. Работы было у меня более чем достаточно. В редко выпадавшие часы досуга я ломал себе голову над проблемой дальнейшего продолжения войны, которая так или иначе, но должна же когда-нибудь кончиться. Мои мысли устремлялись на юг. Я сохранял мнение, высказанное мною в Безансоне, что окончание войны против Великобритании является наиболее важным и даже единственно важным вопросом.

У меня не было контакта с главным командованием сухопутных сил и с генеральным штабом, поэтому я не участвовал в обсуждении вопроса реорганизации бронетанковых войск и проблемы дальнейшего ведения войны. \189\