Родственные проекты:
|
Георгий Соломон
Ленин и его семья (Ульяновы)
Володя Ульянов. 1874 год.
ГЛАВА 10
Конец дискуссии об «отзовизме». — Второй приезд Ленина в Брюссель. —
Заседание Бюро II Интернационала. — Ленин уезжает, и наше прощание.
Немедленно же после отъезда Ленина я написал обещанную статью для открытия
дискуссии и послал ее Ленину. И тут началась нелепая игра в прятки. Ленин
ответил мне, что получил мою статью прочитал ее лично «с удовольствием» и что на
днях даст окончательный ответ, что лично он и Надежда Константиновна, тоже член
редакционной коллегии, согласны с необходимостью открыть дискуссию по этому
вопросу и приветствуют мою статью, как начало ее. Но что в данный момент три
члена редакционной коллегии отсутствуют, и, пока они не возвратятся, он не может
дать мне решительного ответа... Скажу кратко: переписка по этому делу тянулась
около двух месяцев... Мне вскоре стало ясно, что Ленин хитрит и хочет похоронить
вопрос...
Затем я получил от Ленина письмо, в котором он писал, что «на днях» будет в
Брюсселе по дороге в Лондон, куда он едет месяца на два, чтобы поработать в
Британском музее, и просит меня подождать, пока он со мной лично и поговорит о
дискуссии, так как, де, переписываться обо всем трудно... Я ждал. Наконец я
получил от него письмо, в котором он спрашивал, может ли он остановиться у меня
дня на два-три. Он сообщал, что приглашен в Брюссель на заседание
Интернационального Бюро, после чего уедет в Лондон. Конечно, я ответил
приглашением. Вскоре он приехал. Когда он немного отдохнул с дороги, я спросил
его, как обстоит дело с дискуссией? Глаза его забегали, и он стал нести в ответ
какой-то дипломатический вздор, топчась на одном месте.
— Великолепно, — сказал я, — все это очень интересно, но я прошу вас сказать мне
просто: да или нет.
— Да поверьте, Георгий Александрович, — сказал он, — что и я, и Надежда
Константиновна очень настаивали на дискуссии и на принятии вашей статьи, где
вопрос о ней поставлен с исчерпывающей полнотой. Но, как вы знаете, редакция
коллективная, состоит из пяти человек. Ну и вот жена и я — оба мы остались в
меньшинстве.
И хотя это тайна совещательной камеры, но вам я открою, что большинство
высказалось вообще против всякого рода дискуссий в нашей фракции (И сейчас ведь
большевики «во имя цельности» партии преследуют всякое проявление: свободы
мнений и убеждений. — Авт.), находя, что это ведет к дрязгам и смутам и, кроме
того, способствует созданию условий, благоприятных для демагогических
выступлений, да и свидетельствует, что в партии нет необходимого единства и
дисциплины...
Я возражал против его опасений демагогии и его аракчеевских приемов для
сохранения видимого единства мнений и взглядов в партии. Он оппонировал резко,
но уже не прибегая к личным выпадам, приводя в защиту своего мнения явный вздор,
произнося реплики, мягко выражаясь, чисто диктаторским тоном.
— Нет, господа хорошие, — забываясь постепенно, продолжал он, упустив из вида,
что я был один его оппонент, — коллегия, руководящая партийным органом, стоит на
страже партийной дисциплины, она охраняет единство партии от всяких
поползновений демонстрировать какой-то разброд... И мы не потерпим никаких
вылазок, от кого бы они ни исходили против ее цельности! Так и знайте, не
потерпим!..
Я молчал, пораженный этой наглостью, всей нелепостью его диктаторского
поведения... Да и что было возражать? Я только смотрел ему прямо в глаза,
выражение которых становилось, по мере того как он говорил, все более наглым и
злым. По-видимому, он понимал, что раскрывает карты и обнаруживает истинную
подоплеку взглядов верхушки партии на мнение отдельных членов ее. И, понимая
это, он, по закону психологического контраста, все больше и больше взвинчивая
себя этим бьющим в глаза противоречием, перешел опять в недопустимо грубый тон,
вымещая злобу на занятую им морально слабую позицию на мне же.
— Что же вы все молчите, почему не возражаете мне? — резко напустился он вдруг
на меня.
— Да что ж тут говорить? — отвечал я, — Я слушаю, ведь «умные вещи приятно и
слушать»...
— А вы торжествуете, вы думаете, что вот наконец-то вам ясна закулисная сторона
в наших стремлениях сохранить единство партии, ее цельность и проводить в ней
железную дисциплину!.. Ну, мне плевать на вашу сардоническую улыбку и прочее,
просто наплевать...
— Вот что, Владимир Ильич, — не выдержал я наконец, — я прошу вас замолчать, я
не хочу больше разговаривать с вами... Мне это скучно и надоело, и вообще будем
считать вопрос о дискуссии конченным. Я удовлетворен и притом вполне всеми
вашими пояснениями, теперь мне все ясно... Точка, и довольно!
— Да, но я не удовлетворен, — запальчиво бросил он, — мне хочется знать, мне
нужно знать, — подчеркнул он «мне», — что скрывается в этом вашем саркастическом
«удовлетворен и притом вполне», и вы должны мне это пояснить, слышите! И вообще
меня раздражает ваш дипломатический, или, вернее, парламентский, тон!.. Говорите
же, ругайтесь, возражайте!..
— Я сказал «довольно», — ответил я, — и вы более слова от меня не услышите по
этому поводу. Мне это надоело, и вновь повторяю: мне теперь ясна ваша роль и
ваша политика — от квалификации я воздерживаюсь... И давайте беседовать на
другие темы...
Он угрюмо и с озлобленным видом замолчал.
Но в течение этого второго пребывания у меня он попытался еще несколько раз
вызвать меня на продолжение этого разговора, но я каждый раз вежливо, но
решительно, холодным тоном отклонял эти попытки.
Ленин потащил меня с собой на заседание Бюро II Интернационала. Кое-кого из
членов его я знал. Помню, между прочим, что тут же Ленин познакомил меня с
Карлом Каутским. В отношении русского революционного движения Каутский, как и
многие другие западноевропейские социалисты (например, Дебрукер), стоял тогда на
большевистской позиции, принимая тактику большевиков как единственно правильную,
ибо она гарантирует наибольшую необходимую конспиративность и активность.
Однако, помню, Ленин был чем-то раздражен в отношении Каутского и, говоря со
мной о нем грубо и зло, назвал его «старым грибом»...
Затем Ленин уехал в Англию. В наших отношениях эта история с «отзовизмом» не
прошла бесследно. Мы, правда, бывали с Лениным вместе всюду, как, например, у
известного социалиста Луи Дебрукера, подобно Каутскому, стоявшего тогда по
вопросу революционной тактики в России на позиции большевиков, но впоследствии
также резко изменившего свое отношение в крайне отрицательную сторону. Таскались
мы с Лениным и по музеям и пр. Но расстались мы с ним довольно холодно. Когда я
провожал его на вокзал, он, прощаясь со мной, слегка запинаясь, сказал мне:
— Спасибо за гостеприимство, за радушие, — надеюсь, что наши небольшие
разногласия не оставят следа на наших отношениях и не помешают нам и впредь
работать?..
Конечно, я подтвердил его надежды, и мы расстались. И пока я оставался за
границей, в Брюсселе, мы все время находились в сношениях с ним по разным
революционным делам: по переброске в Россию разного рода революционных
работников, пересылке нелегальной литературы, установлению связей с Россией и
пр. А когда окончился срок моей высылки и я собирался ехать в Петербург, Ленин
дал мне явку лично от себя к одной зубной врачихе. Но незадолго до моего приезда
явка эта была испорчена (провалилась), и я чуть-чуть не попал с нею в руки
полиции...
Вернуться к оглавлению
Электронная версия книги воспроизводится с сайта
http://ldn-knigi.narod.ru/
OCR Nina & Leon Dotan (02.2003)
ldnleon@yandex.ru {00} - № страниц.
Далее читайте:
Ленин Владимир Ильич
(биографические материалы).
|
