|
|
И.И. Павлов |
|
1908 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
БИБЛИОТЕКАА: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...Б: Бажанов, Базарный, Базили...В: Васильев, Введенский, Вернадский...Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...Ж: Жид, Жуков, Журавель...З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...М: Мавродин, Майорова, Макаров...Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...П: Павлов, Панова, Пахомкина...Р: Радек, Рассел, Рассоха...С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...Э: Энгельс...Ю: Юнгер, Юсупов...Я: Яковлев, Якуб, Яременко...Родственные проекты:ХРОНОСФОРУМИЗМЫДО 1917 ГОДАРУССКОЕ ПОЛЕДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ |
И.И. ПавловИз воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне
Глава VI.Наступил канун 9-го января. Настроение всего Петербурга было необычайно напряженно. Ждали чего-то необыкновенного, смутного, небывалого. А что касается Отделов, то в них жизнь кипела, расплескиваясь через края... Не только в помещениях, но буквально все улицы и примыкающие к ним ближайшие переулки были полны народом — около каждого Отдела были десятки тысяч рабочего люда. Жажда слышать ораторов, оценивавших данный момент, была такова, что приходилось выставлять зимние рамы, и ораторы говорили свои речи, стоя на подоконниках, рискуя жестоко простудиться; впрочем, о таких мелочах тогда никто не думал. Каждое слово оратора проникало в глубины душ десятков тысяч людей, стоявших на морозе и не чувствовавших холода; более сильные и яснее выражающие понимание народа слова оратора народ тут же одобрял громкими возгласами, гулко разносившимися каким-то особым могучим хором... А оратор, как бы в религиозном фанатическом экстазе, весь пылающий и с энергичными движениями, выкрикивал: "Товарищи! Пришла пора пролетариату показать, что он не вьючное животное, что он не бык, не баран, на которых ездят и шерсть которых стригут... завтра пролетариат идет узнать, действительно ли на его нужды обращают внимание; мы все расскажем, и пусть нас выслушают и узнают, чем мы болеем..." — "Идем, идем, все расскажем", — говорил народ. — "А если нас слушать не станут, то значит, наше горе, наши болезни никому не нужны, никто на нас не обращает внимания, и мы должны тогда знать, что нигде у нас защиты нет, что только мы сами себе защитники... Мы идем просить, чтобы нас только выслушали, а если в ответ на нашу просьбу братья-солдаты станут в нас стрелять, то подставим наши груди, и пусть не дрогнет наше сердце, когда будут валиться вокруг наши безоружные товарищи, но пролитая наша кровь да будет показателем того, что мы мирно хотели разрешить российский рабочий вопрос, и не наша вина, что нам это не удалось. Идем и будем спокойно и мирно умирать..." — "Идем, идем и умрем мирно..." — поддерживал народ. И эти возгласы разносились по всем улицам Петербурга. — "Завтра в полдень мы все должны быть у своих Отделов, и мы с разных сторон, изо всех Отделов пойдем искать русской правды", — продолжал оратор. — "Идем искать русской правды", — отвечал народ. Были речи и более энергичные, но общий их тон был: мирная, но твердая решимость идти к дворцу, с готовностью пролить свою кровь. Атмосфера сгущалась, — надвигались грозные события. Настроение в массах 8-го января вечером было такое, что если бы в эти минуты вздумали применить насилие, то события могли бы измениться коренным образом... Замечательно вот что: во всех Отделах собрания рабочих и речи ораторов шли совершенно в одинаковом направлении: на этих последних собраниях действовали, главным образом, выдвинувшиеся сами собой, моментом, ораторы "Собрания"; партийные же, принципиально отрицавшие целесообразность шествия к Дворцу, еще не все успели получить директив по вопросу, примут ли партии участие в шествии или, не имея возможности ему противодействовать, предоставят все естественному ходу вещей; поэтому партийные ораторы почти не выступали на этих собраниях вечером 8-го января. На самом деле, хотя в партийных организациях по этому предмету произошли разногласия, но партии к этому времени уже дали свой ответ в утвердительном смысле. Кажется, в этот же вечер Гапон сказал знаменательную фразу. При обсуждении плана шествия одним из представителей партии, противником шествия, Гапону был задан следующий вопрос: "А вы верите в то, что вы будете приняты, а не расстреляны?" — "Нет, не верю. Я убежден, что нас расстреляют". — "Так зачем же вы это делаете, зачем подвергаете риску, может быть, тысячи жизней?" — "Во-первых, отступать уже нельзя, а во-вторых, за один завтрашний день, благодаря расстрелу, рабочий народ революционизируется так, как другим путем нет возможности это сделать и в десять лет и затратив десятки тысяч жизней". 8-го января "штаб", состоявший тогда человек из 12-ти, во главе с Гапоном, решил сняться группой и оставить таким образом память один для другого, — они уже тогда сознавали, что назавтра недосчитаются многих из своей среды... Так как теперь они уже не могли появиться вместе, чтобы их тотчас же не арестовали, то были приняты самые конспиративные меры. В Апраксином рынке было намечено лицо, которое по предъявлению пароля должно было дать адрес фотографии. Все это прошло благополучно, и группа была снята. Полиция узнала об этом, но не могла открыть фотографии. — На беду случилось, что один из ретушеров работал раньше в другой фотографии, в которой Гапон когда-то снимался с градоначальником Фуллоном. — Ретушер заявил об этом полиции, и группа была конфискована еще в негативе. Где теперь этот негатив — секрет полиции. А интересно было бы его разыскать, и восстановить снимок. Ведь снимок этот принадлежит не полиции, а русской истории. С утра 9-го января улицы Петербурга представляли интересное зрелище. Движение было как бы обыкновенно, но уже с 9-ти часов утра улицы стали наполняться куда-то спешащим народом. На окраинах отдельные лица и группы направлялись к Отделам. В центральных же частях города, в особенности на Невском, сплошные массы торопливо двигались по направлению к Зимнему Дворцу. Уже к полудню Зимний Дворец был окружен сплошною стеною живых тел по всем направлениям: на Адмиралтейском пр., на Невском до Полицейского моста, на Морской от Невского и под арку Главного Штаба, на Мойке у Певческого моста стояли сплошные массы народа, чрез которые невозможно было протискаться. Тут были многие тысячи, и все это были любопытные, не принимавшие в шествии никакого участия, — просто пришедшие поглазеть. В Отделах тоже с утра уже кипела жизнь. Готовились выйти в 12 часов, — такое было отдано распоряжение по всем Отделам. Массы рабочих собирались к Отделам спокойно и невозбранно, — полиция никаких препятствий не делала. Но на всех главных путях, ведущих из рабочих пунктов к центру города, еще ночью были расположены разъезды конных городовых, казаков и отряды пехоты. В торжественную, как бы радостную атмосферу рабочего люда эти отряды вносили ощущение чего-то смутного и неизбежного. Но робости, боязни совсем не замечалось. Наоборот, скорее видна была решимость до конца закончить начатое дело. Все как бы предчувствовали, что сегодня решаются великие вопросы и проверяются вековые верования, и что с сегодняшнего дня должна начаться новая эра в жизни и верованиях российского пролетариата. В этот день яркую роль сыграли также и женские отделения при Отделах. Руководительница их в высшей степени ярко охарактеризовала роль женщины-работницы в пролетарском движении и в сегодняшнем дне в особенности. В сжатой и сильной речи она говорила, что женщина, кто бы она ни была, как жена, мать, сестра — должна разделить сегодня участь своих мужей, сыновей, братьев; что если придется умирать мужьям, то сегодня также должны умирать вместе с ними и жены. Кто слышал, тот никогда не забудет проникновенный, ласковый голос, которым эта замечательная женщина сказала, заканчивая свою речь в Василеостровском Отделе: "Милые, не надо бояться смерти! Что смерть! Разве наша жизнь не страшнее смерти? Девушки, милые, не бойтесь смерти"... Менее чем через два часа она с поднятой головой шла в первом ряду на поднятые винтовки солдат. Около полудня массы народа двинулись из всех Отделов по направлению к Зимнему Дворцу, причем женщины часто шли в первых рядах. Гапон шел во главе главной массы рабочих самого многолюдного рабочего района — Нарвского Отдела. Он был в полном своем священническом облачении, с крестом в руках (в Отделе был отслужен молебен); впереди несли портрет государя... Из ближней часовни взяли хоругви. Говорят, что с Гапоном шло 200000 человек только из Нарвского района; правда, эту цифру некоторые считают преувеличенной, но, во всяком случае, менее 50000 человек никто ее не определял. Огромные массы шли из всех Отделов, т. е. с 10 пунктов городских и из 11-го Колпинского Отдела. Что потом произошло, всем известно... Общим ужасом и протестом возмущения не прочь были воспользоваться некоторые элементы... В некоторых местах и были сделаны попытки грабежа, но они сами собою прекратились. На Васильевском острове, правда, были и попытки организовать сопротивление, были свалены на некоторых линиях телефонные столбы, спутана проволока; в одном доме даже забаррикадировались на случай возможного нападения казаков и были даже пущены в отряды прискакавших войск несколько камней из дома, но, конечно, все это ни в малейшей степени не характерно для общего мирного движения рабочих. Странно было бы, если бы решительно нигде не было оказано никакого сопротивления — это было бы совсем не в человеческой природе. Но в общем, безусловно, надобно лишь удивляться той выдержке, с которой рабочие шли умирать под стены Зимнего Дворца. Бывают в жизни человека такие дни, которые стоят перед умственным взором всю его жизнь. Нет никакого сомнения, что пережившие 9-е января никогда не забудут этого дня.
И. И. Павлов. Из воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне / Минувшие годы, 1908, книги 3 и 4. Далее читайте:Гапон Георгий Аполлонович (биографические материалы).
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании всегда ставьте ссылку |
